Невообразимое себя

Гет
PG-13
Завершён
27
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
10 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
27 Нравится 0 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
- Китнисс. - Пит. Они сдержанно кивнули друг другу и последовали каждый своей дорогой. Китнисс не без радости думала, что это огромный прогресс: ни у кого не ходили ходуном жевалки, не наливались глаза кровью, не звучали ругательства, злые смешки и упреки. Это еще не «привет» или вежливое «как жизнь?», но уже не намеренное посягательство на личное пространство. Она обернулась: Пит не замедлил шаг, шел прямо, но понуро. Весь в саже и копоти после рабочего дня в шахтах. Пересекая площадь, он натыкался на взгляды других, но реагировал мирно и дружелюбно. Махал или здоровался – в общем, делал то, чего их отношения по ряду причин еще не достигли. Китнисс было досадно внутри, ведь шла она именно в пекарню – его пекарню, восстановленную, отделанную по не распространённо скромной капитолийской моде. И хотя она знала, что многое изменилось, что пекарня по-прежнему его, но ни одного Мелларка там нет и, возможно, больше не будет, потому что единственный живой теперь работает угольщиком на шахтах, а остальные остались лежать под обломками... Китнисс все равно шла. Иногда ее переполняла живая ненависть внутри. Что-то смрадное копошилось в груди – и воняло. На всю округу Дистрикта. Добавлялось страшное, иногда дикое, в основном – животное, когда она билась на кровати от снов. Бывало, это приходило к ней в жизни, на секунду или чуть дольше, как сейчас, когда она смотрела, как его пятки сбивают пыль и камни. Она ненавидела в нем нечто такое, чего было не видно, и это вызывало в ней какофонию, чистую злобу, растекающуюся по венам... Ну и кто из них тут отравлен ядом? Китнисс оттаяла и вернулась к своей дороге. Ей нужен был хлеб. И это все. Да, много воды утекло – ну и что? Они научились приветствовать друг друга, скупо и чопорно, но это был другой уровень. И булки с сыром. Она помяла в руках старую авоську, подумав на кой черт вообще ей сдался этот хлеб, если из Капитолия вчера доставили продовольствия? Может, она хотела сделать сухарей для супа и салат со свежей редиской? Но кто это будет есть? И потом, он стал другим и это было видно, особенно внешне... ведь на что еще ей оставалось смотреть, если внутри Пита – дыра. Волосы потемнели, а глаза постарели, появилась какая-то дымка, да и вообще за него как будто схватилась старость. Молодой в теле старика или старик в теле прежнего себя. Иногда ей казалось, что он ссутулился и это не пройдет. Но открытые части тела оживали и вбирали свет от солнца: руки, шея, лицо и красный нос. Лицо его расслабилось, Китнисс хваталась и за это, потому что то было верным знаком уходящей злобы и воспоминаний. Без хлеба, только булки. Да. Китнисс поздоровалась со стариками на площади – конечно, мама в полном порядке, нет, ничего не нужно, да, погода просто замечательная – и быстрее зашагала к пекарне. Старое дерево у здания умерло от пожара, что-то от прежней Китнисс – тоже. А еще было странно, но снаружи все оставалось прежним: порог, ступени, двери. Только новое. И люди внутри новые, то ли они павшие капитолийцы, то ли из других Дистриктов, все на одно лицо. Победившие, но сломленные. Теперь всем хватало на хлеб и цены булок не измерялись в количестве и качестве белок. Она улыбнулась: - Три сырных. - Что-нибудь еще? Китнисс вынула из кармана куртки монеты, даже чуть больше, чем нужно. - Э, да. Хлеб, - но мне не нужен хлеб. – Хлеб, пожалуйста, - повторила она. Когда забила авоську ненужными булками и еще более не нужным хлебом, Китнисс повернула обратно к деревне, сделав крюк. Порой ее озадачивало это движение среди людей и хотелось скрыться, но она, кажется, даже ни разу не ходила в лес с момента возвращения в Дистрикт. Это был год? Год отчуждения, скитаний, непонимания и немых вопросов. Если раньше она помнила каждый день, когда в лесу ее не было, то теперь помнит каждый день, когда она и Пит говорили друг другу хоть что-то. Но не злое. И тогда количество этих дней сокращалось до десяти. - Одиннадцать, - пробормотала Китнисс. Она дошла до деревни, где только-только начал золотиться закат. Красным расчертило небо в нескольких местах, но в основном солнце сегодня было ядерно оранжевым, как взрыв. В двух соседних домах горел свет, значит, каждый на своем месте. Китнисс чуть дольше задержалась взглядом на том, что с тенями – кто-то сновал в кухонном окне туда-сюда, открывались полки, было едва слышно с ее места, как гремит кастрюля и поварешка. Китнисс покачала головой, стряхнув свой больной интерес к абсолютно больному душой человеку. Достала ключ из кармана вместе с мелочью, провернула его в замке и скрылась за дверьми дома. Железяки и бумажки посыпались на тумбу, ключ, кажется, и вовсе отскочил в сторону и скрылся под ботинком. По блестяще чистому полу было видно, как солнечный диск катится вниз. Лучи бились в стекло и рассыпались, внутри дома – марево, закатная темнота. И пусто. Даже пушистый хвост не терся по углам в немой просьбе о еде. Китнисс стянула с себя куртку, и еще пара монет прокатилась со звоном по полу. Она прошла через арки, прикидывая стоит ли включить свет или остаться сидеть так, пока не уснет. Сделать ли салат из редиски? Насушить хлеб? Китнисс щелкнула пультом, и комнату заполнил монотонный шум новостей – теперь только мирных. Не успела она сесть, как раздался негромкий стук в дверь, снова пришлось возвращаться, собирая на ходу монеты и одновременно скидывая ботинки с ног в угол, включать свет на крыльце, потому что темнело стремительно и все еще думать на что пустить хлеб. - Китнисс. Китнисс моргнула и зачем-то решила, что ей немедленно нужно убрать монеты в руке к остальным на тумбе. Она отошла, и Пит воспринял это как приглашение войти, по крайней мере, просто переступить через порог. - Привет. - Да, - ответил он. – Привет. - Что?.. Что ты хотел? Лицо Пита было умиротворенным. Что-то застряло в уголках его губ, похожее на улыбку. Он не горбился, не был грязным после шахт, выглядел чисто и почти как раньше. - Мне нужен хлеб, - просто сказал он. – У тебя есть? - Хлеб? – тупо переспросила Китнисс. Она почему-то подумала сначала про умершее дерево у пекарни, и слюна встала ей поперек горла. - Хлеб, - еще раз повторил Пит. – У меня закончился, вернее, - он почесал затылок, - я не нашел его среди капитолийского пайка. Китнисс непонимающе нахмурилась: - Да. Хлеб у меня есть, - она наклонилась за авоськой и достала бумажный пакет с буханкой. Протягивая его, Китнисс добавила: - Вот. Держи. - Весь? – Пит как будто бы стушевался, но Китнисс пуще нахмурилась и тряхнула рукой со свертком. Ей резко перехотелось что-либо говорить. – Не стоило, но спасибо. Видимо... видимо, я буду должен. Он взял из протянутой руки хлеб, их пальцы едва соприкоснулись на шуршащем пакете. Никто не улыбался, Китнисс дышала через раз и смотрела на молодого старого Пита. Она любила его и боялась, но боялась не насилия, а того, как холодно было час назад рядом с ним, а сейчас – удушающе жарко. - У тебя дрожат руки, - констатировал Пит и прижал к себе хлеб. – Почему... - Почему ты не испек хлеб сам? Почему не печешь? - Чт... э... что? Я не знаю, - Пит шагнул чуть вперед, поравнявшись с Китнисс, и наклонился, что-то поднимая. Когда он встал, то протянул ей монету. – Мне, кажется, нравится то, что я делаю сейчас. Но я не понимаю. - Ты не понимаешь что? – Китнисс отложила авоську и приняла монету из его руки – сначала даже не понятно, холодная она или его пальцы. - Я работаю, - он шагнул назад, потом еще, встав за порогом. – Это труд. Он другой. Я помню, как носил мешки и рисовал, а здесь я копаю и как будто пытаюсь что-то найти. Это не дает покоя, потому что я не могу. Они помолчали. Это была первая осмысленная беседа за год проживания в Дистрикте и за полтора или около того с момента войны. - Я протянул тебе однажды бусину. Жемчуг?.. Как сейчас монету. Иногда я вспоминаю. Часто, - поправил себя Пит, - вспоминаю часто. Но доктор советует не общаться слишком много. - Поэтому ты не общаешься вообще. - Хм, - промычал он. На дне, в самой дымке его глаз, сверкнуло что-то веселое. – Ты права. На самом деле, мне даже не нужен хлеб. Китнисс озадаченно посмотрела на сверток в его руках. Дело ведь не столько в этой буханке... Сгори его дом, и она отдаст ему свой. Возможно, она даже могла бы пойти и искать нечто за него в шахтах. Но он ничего не просил, кроме хлеба. - В общем, я знаю, что больше не должен работать. Наверное, можно сказать, что я больше ничего не должен, верно? Но районы восстанавливают, люди всё прибывают, что-то нужно начинать... заново. - Но тебе вернули пекарню. - Вернули, - подтвердил Пит. - Но ты что-то ищешь, - Китнисс все не могла взять в толк, к чему идет эта беседа. - Ищу. Снова молчание. - Было такое... ищу «невообразимое себя», понимаешь? Какие-то странные капитолийские стихи. Мне сложно понять: это я делаю что-то с жизнью или она до сих пор что-то делает со мной? Действительно. А как правильно? И как понять? - Доброй ночи, Китнисс, - спокойно произнес Пит. Он развернулся на носках и спустился с крыльца. - Доброй, Пит. Китнисс закрыла дверь и посмотрела на монету в руках: это она делает что-то со своей жизнью или он, Пит, делает что-то с ней? ; Через некоторое время Китнисс вернулась в лес. Она шла по старым следам от забора, и земля, когда-то проткнутая деревом и железом, пружинила у нее под ногами. Китнисс не знала, что хотела найти. Большим и указательным пальцами она крутила монету: по неровному ребру, изображению цифры и слову – Панем. Потом оглянулась – все зеленое-зеленое, никакой грязи и пыли, нет больше Шлака, небо – ясная голубая картинка. В цветах погрязли пчелы, на ветках осели птицы. Больше никто и никого не боялся. Потом Китнисс задумалась: неделя прошла мирно. Они все еще избегали тесного контакта и за прошедшую неделю больше не было более длинных разговоров, чем тот, вдруг случившийся на крыльце. Хотя теперь Пит здоровался и вежливо улыбался, но улыбка была неуклюжая, как будто он разучился пользоваться мышцами в ее присутствии. Она сорвала немного земляники, просто для чего-нибудь: заварить чай или съесть вечером, наблюдая за пустым садом, а потом отправилась обратно в город, через окраины и даже центральную площадь. День только набирал обороты, но у работяг близился обед. Послеполуденное солнце нагоняло страшный морок, жизнь Дистрикта не замерла, только замедлилась. Китнисс недолго шла, жуя землянику из старой обрезанной бутылки, и все еще размышляла о чем-то своем. - Китнисс. Пит поравнялся с ней. Он был грязный, пыльный и пах землей. - Китнисс, - повторил Пит, - как день? Китнисс потупилась, силясь быстрее переживать ягоду, которая стала вязкой и безвкусной на зубах и языке. - Привет. Идешь на обед? - Да, сегодня неприятно... жарко, - заключил он. – Идешь в деревню? - Мх-м. Деревня. - Думаю, мы составим друг другу компанию. - Кажется, что так, - согласно кивнула Китнисс, протягивая ему банку. – Земляника? Пит поднял вверх обе руки и улыбнулся ей, по-настоящему улыбнулся. Пот как бисер собрался у него на висках и лбу, черные следы от пальцев остались на щеках и носу, который казался особенно темным и грязным. - Я бы лучше помыл руки, но спасибо, - Пит помолчал, гоняя во рту язык из стороны в сторону. – Наш разговор... я подумал, что пришло время искать в другом месте. Искать то, что я не могу найти. - Невообразимое себя? Из глубин легких, из трухлявых костей и груди вырвался негромкий смешок, а за ним еще и еще, пока Пит не покачал головой из стороны в сторону, как будто не верил. - Да. Именно. Я думаю, что пекарня застоялась без меня... Когда-то это все приносило мне нездоровое удовлетворение, - Китнисс удивленно посмотрела на Пита и, не желая его перебивать, зачерпнула и отправила несколько ягод в рот. – Да. Я... рефлексирую. По новомодной капитолийской технике. Вроде как когда думаешь и перерабатываешь все это внутри. Мы все это делаем, просто... так говорит врач. Не знаю. Китнисс кивнула, прикрывая рот рукой: - Я тоже. - Нездоровое... наверное тогда я думал, что ты придешь, и ожидание что-то делало со мной... Как сейчас. Странно, - они обошли клумбу на площади и нескольких торговцев, - странно видеть... нет, не видеть. Мы не общались год. Я пытался понять все ли на местах, понимаешь? Стремился к порядку. Вот я встал и пошел работать, иногда прихожу на обед, иногда – нет. Вроде как в подобных вещах я пытался уловить настроение: хочу-не хочу-этого хочет кто-то другой. - Ты сам хотел делать что-то со своей жизнью, - поразмыслила Китнисс. - Да, - согласился Пит. Они вышли на прямую дорогу к деревне. – Ты ведь не ожидаешь, что я подойду, начну беседу?.. Вижу, что нет. Китнисс, все, что я пытаюсь сказать: это помогает. Поиск. Я искал в шахтах и не нашел, я возвращаюсь в свой старый дом с надеждой, что это будет там. Я вижу тебя... Она замерла внутри, ожидая и надеясь, что тринадцатый осмысленный и не злой разговор принесет ей внутренний мир. - Я вижу тебя и спокоен. Ты должна знать, что я пытаюсь, нужно это или нет. Понимаю, это странно. Я подхожу просто так или прихожу в твой дом, это ставит в тупик, попробуй рассказать кому-то, и они скажут, что этот Пит – абсолютно чокнутый тип, верно? - Возможно, - тихо улыбнулась Китнисс. – Это был долгий срок... молчания. - Твой хлеб, вернее, хлеб из моей пекарни – я все еще помню этот рецепт, и запах, и форму, которую давно задал отец, - что-то сделал со мной. Правильное. Они прошли через ворота деревни, следуя к ее дому. Китнисс понимала, что, скорее всего, этот разговор отнял слишком много от обеда Пита, но была удовлетворена. Перед крыльцом она повернулась к нему лицом, и ее спутник впервые внимательно на нее посмотрел. - Зеленый. Хм... тебе идут зеленые вещи... Зеленый цвет, - пробормотал он себе под нос. Китнисс очень хотелось стереть половину рабочего дня с его лица: сажу, копоть, грязь и пот. Пройтись пальцами по волосам, собрать утренние часы в ладони, впитать их пальцами. Как будто бы так можно было понять этого человека... - Почему ты осталась здесь? Не вернулась к своей семье? - Наверное, по той же причине, что и ты. Я ищу. Пит с сомнением заглянул ей в глаза. - Но мои причины меняются. - Мои тоже, - Китнисс схватилась за банку с земляникой двумя руками и отправилась вверх по ступеням. Иногда, как сейчас, ей невыносимо было смотреть на него и видеть. Какие ее причины на самом деле? Может, действительно стоит отправиться в шахты и копать в поисках правды? Сорваться во второй, к Гейлу, задать вопросы ему? Нет. Она знает, что ее место здесь. Эти отношения, это время, все горит медленно, но Пит сказал, что пытается, а она сражается – уже так давно, что было бы глупо оставить эту битву на полпути. - Хорошего дня, Китнисс. - Да, Пит. И тебе тоже, - Китнисс мельком оглянулась, пока пыталась попасть ключом в замочную скважину, но Пит больше не смотрел. Снова и снова он сбивал пятками пыль и камни, направляясь к своему дому. ; После они вновь встречались. То были мимолетные и не очень разговоры, где обсуждалась, например, погода. В пекарне или на пути назад, потому что Китнисс всегда приходила на закате, в самом конце рабочего дня или меж двух домов, в пустом саду Пита или Китнисс. Иногда разговоры приобретали более осмысленную форму. Они обсуждали возродившийся интерес к охоте или тортам, рисунку и ботанике бескрайнего леса Дистрикта. Делились новостями из писем, обменивались хлебом и ягодами, но уже просто так, без особой нужды. Ей все еще было не по себе: прошел год, и определенные вещи до сих пор подпитывали ее изнутри своей злобой. Но в то же самое время это делало ее... одинокой. Пит признался, что все еще находится в поиске чего-то. Недели в пекарне не помогли ослабить ему внутренние жгуты или успокоить воспаленное сознание. - Я болен, - признался Пит. – Возможно, это не место. И он решил уехать. Искать свою суть, скитаясь по всем Дистриктам, где, возможно, найдет то, что было потеряно в капитолийских лабиринтах. Пит не звал ее с собой, не спрашивал, будет ли она ждать его и если да, то где? Они не говорили о чувствах, не обсуждали прошлое в придуманных отношениях. Пит существовал немного отдельно, и Китнисс смирилась с тем, что некоторым просто нужно чуть больше времени. Как ей когда-то, чтобы понять. Прошли недели. Китнисс вновь преуспела в стрельбе по деревьям, рыжий хвост в доме – к попрошайничеству еды, которая ей не лезла в горло. Из соседской вежливости заходил Хеймитч, постучал, спросил, как жизнь и где Пит. - Ищет себя, - ответила Китнисс. Разговор как-то сник, и они распрощались. После ненадолго приезжала погостить и наведаться Эффи, как-никак, сказала она, прошел год со встречи. Эффи даже снисходительно согласилась остаться в доме на ночь, хотя «поезд ее нисколько не смущал», и рассказала с большим воодушевлением все капитолийские новости и сплетни. - Китнисс, - мягко позвала она. – Милая, я видела Пита. Китнисс дрогнула, но только внутренне, оставаясь максимально невозмутимой с ножом в руке, которым нарезала лимон. - Да? Славно. Как... как его дела? - О, моя дорогая, отлично! Он – само совершенство. Ты ведь знаешь, что он пустился в это дикое путешествие по всем Дистриктам? Капитолийцы в полном восторге – человек такого статуса! – Эффи похихикала, поправляя парик. – Полагаю, что скоро его путешествие закончится. - Почему? – спросила Китнисс, отворачиваясь обратно. Ей показалось, что выражение лица у нее стало такое же кислое, как лимон на разделочной доске. - Ну, он что-то говорил про то, что нашел и все в таком духе. Этот мужской мир! – вздохнула Эффи. – Непостижимо! Но я рада за него, милый Пит сказал, что жизнь его, наконец, пришла в норму. Китнисс тяжело сглотнула, заливая крутым кипятком чайник. - Я тоже рада, - призналась в конце концов Китнисс. И разговор подошел к концу. Потом Эффи тоже уехала. Китнисс не возмущалась и не жаловалась на вынужденное одиночество. Продолжала ходить в лес, набирала ягоды, наблюдала за мирным течением жизни лесных существ, выходила на площадь, в пекарню, бродила кругами у новых районов с отстроенными домами. Жизнь стала рутинной, но рутина была приятна, не тяготила и не вынуждала оставлять зону комфорта. Она продолжала думать, точнее, как сказал Пит, рефлексировать на тему самой себя: делала ли она все возможное со своей жизнью? Ведь прошел тот период, когда говорилось, что нужно делать. И давно прошли дни полного подчинения и смирения. Да, наверное, тут она делала все, что могла. Но в итоге добилась ли она чего-то не менее важного, чем мир целого Панема? Была ли Китнисс счастлива? И тоже да, вполне, по крайней мере раны минувшего времени стянулись по краям... В июльском лесу Китнисс уселась в высокую траву и притворилась, будто ее здесь не видно, как раньше. Частые деревья, высокие кроны, прокалывающие небо, превращались в густой бескрайний лес, где она просто была – и всё. Природные звуки тормошили застоявшийся воздух: кузнечики, бабочки, птицы, муравьи и пчелы жили своими короткими жизнями. Она ведь любит его. Поэтому дает время сейчас, давала пространство раньше. Он странный человек, этот Пит Мелларк, ворвался в ее жизнь в самый неприглядный период жизни и отдал хлеб, а потом еще, все дальше и дальше, и так и повяз в этом болоте рядом с Китнисс. Стало резко тихо, и она чуть поерзала на месте. - Жарко! – весело воскликнул Пит за спиной и возник прямо перед ней. Китнисс вздрогнула от страха, но тут же приложила ладонь ко лбу. Пит весь светился от солнечных лучей, выглядел здоровым как никогда и... задорным? - Что ты тут делаешь? - Я принес цветы, - отозвался Пит и тяжело приземлился рядом на траву. – Примула. Он многозначительно помолчал, разглядывая цветы в руках: - Красивое платье, Китнисс, - не успела она ответить, как он продолжил. – Вообще-то, я привез целую телегу примул из Одиннадцатого. Они там что-то дикое выделывают с этими цветами, и я подумал: какой цвет? Но понял, что возьму сразу все. - Это... спасибо, Пит. - Ну да, - неясно отозвался он. - Здесь была Эффи, - невпопад сказала Китнисс. – Говорила, что вы встречались. Ты много где был? - Везде и нигде одновременно. Когда путешествуешь со сценой, все другое, Китнисс, но тогда... это был серый мир. Сейчас иначе. Но люди... это всё Панем. Все они. Не уверен, что хватит еще хоть десять лет, чтобы мир вокруг перестал быть таким удручающим и разрушенным. Китнисс понимала, но вряд ли ей хватило бы смелости проехать по всем районам и увидеть это своими глазами. - Ты нашел невообразимое себя? Пит рассмеялся и зачесал свободной пятерней волосы. - Да, нашел. Нужно было уехать, чтобы понять, что все это прямо здесь. Я восстановился. Не знаю уж что там до яда, но чувствую, что все в норме. Как раньше. Я почти как раньше. - Почти? – уточнила Китнисс. Она вдруг подумала, какие они на самом деле молодые. Им нет двадцати, но глаза видели многое. То, как беззаботно Пит крутил примулу в руке, было пистолетом и жизненно важным вопросом полтора года назад. И как она сидит сейчас в высокой траве родного дома, было подвалами, катакомбами и минными дорогами во время войны. - Китнисс, - серьезно сказал Пит, протягивая ей горшок примул. – Это не место. Это ты. И ты знала это с самого начала. Когда ждала меня и когда я был болен, каждый день войны, когда я сбился и не знал, что ненавижу больше: ополчение и взрывы или тебя. Ты стойкая. Ты вытерпела все, терпела меня, и бог знает, на что еще способна твоя душа. Китнисс приняла примулу из его рук, сердце ее забилось чаще – от тоски по потерянному, по всему, что этот цветок скрывал. - Я не обещаю многое, но исправиться. - Они это сделали с тобой. Никто другой. Ты бы не... понимаешь? Зачем? - У меня больше нет уверенности. Иногда я путаю себя и его, потому что, ну, меня заполняют чужие воспоминания. Я бы не сделал, но он, внутри меня? Не знаю. - Это долгий процесс, - то ли согласилась, то ли с огорчением произнесла Китнисс. – Но я ничего не делала, чтобы помочь тебе. - Может быть... – уклончиво ответил Пит. – Но ты ждала. Где-то глубоко внутри себя, где я искал, когда копал, месил... короче, Китнисс, везде была тоска по тебе. Я метался, хотел убедиться, что все живо. Убедиться, но не убедить второго себя. - Ты стал тем, кем был всегда. Ты был им, Пит. Я не очень умею говорить, - Китнисс отставила Примулу и впервые за долгое время прикоснулась к его руке. Не на секунду, как раньше, и надеясь, что сегодня – это навсегда. – Мне было понятно это еще тогда, впервые после встречи, что ты там. Я сказала: «оставайся со мной, Пит»... - Китнисс, - обреченно произнес он. – Не надо. - Все в порядке. Все в порядке... В порядке, хорошо? – она погладила его по руке, ощущая и питаясь силой через эти легкие прикосновения. – Пит, ты должен понять, что на самом деле не хотел многого, только найти заново то себя, которое украли. Нет ничего невообразимого в том, кто ты есть. - Я искал любви. Наверное. Мне казалось, точнее, я... как бы она потеряна, верно? То, что было между нами и мне говорили или я слышал: она ждала, страдает, ее надежды... В общем, мне казалось, что это и есть то невообразимое – кинуться с головой во что-то, чтобы забыть. - Пит... мне очень жаль. - И мне. Я потерял год, и семью, и себя, и тебя. Прошел через войну. Что может быть хуже? - Ничего, - согласилась Китнисс, глядя на горизонт. Она вдохнула полной грудью, пружина внутри натянулась до предела и ослабла. – Ничего. - Я не пытаюсь просто так вернуться, особенно через это время, и сказать: будь со мной, верь мне. Но мне нравится это, - он многозначительно посмотрел на их переплетенные пальцы, и как раньше какой-то мелкий разряд прошел между телами. Посмеялся и пальцем провел линию от ее плеча до своего. – Разговоры с тобой. Просто чаще. Она согласно кивнула и посмотрела на него. Нужно ли было сказать, что Пит ее на самом деле никогда не терял? Что она любила и любит? И нашел ли он все-таки себя после времени утрат? - Китнисс, - позвал Пит. – Я помню кое-что. Правда или ложь? Он улыбнулся ей, чуть менее уверенно, но обворожительно. Она все поняла так, как нужно и улыбнулась в ответ. - Правда.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.