Танцуя на стекле

Вдыхая ледяной воздух, мгновенно обжигающий легкие, он кривится в улыбке. Опять дым и сигареты, такие грязные, как и те существа, создавшие их. Когда всю жизнь живешь в золотой клетке, окутанной чистотойи стерильностью, хочется однажды изваляться в грязи, как старому псу, что так любит помои. Сколько времени прошло, когда он был здесь последний раз. Год, два, три? А может вечность? Их история закончилась, даже не начавшись. Поставил диагноз отношениям, которых нет, окрестил их неудавшимися. Невозможными. А теперь задыхается собственной желчью, что тогда изрыгал на неё. Травит легкие никотином, надеясь задохнуться раз и навсегда, прожечь насквозь, со смаком, наслаждаясь этой агонией, впитывая в себя каждую частичку боли и страдания. Он заслужил. А она плакала, даже умоляла, дрожащим голосом и руками била по нему, как иголками, длинными спицами, вонзающимися прямо в кожу. Плавно, мягко впивающиеся в плоть, откуда кровь красивой красной струйкой будет медленно вытекать, окрашивая все алым. В тот момент он именно так и представлял себе её слова. Слишком жалкая, она никогда такой не была прежде, до него. Даже когда её пытали, она была сильной, храброй девчонкой, что навечно повязала золотисто-красный галстук, как удавку, и гордо носила звание львицы, что так подходило ей. Гордость была её грехом. Но даже его она преодолевала, чтобы быть с ним, она наступала себе на горло раз за разом, только чтобы он остался. Но это было лишним, он давно решил, что это невозможно. Грязнокровка, что сразу зацепила взгляд, не красотой, нет. Гадкий утенок в детстве, стал прекрасным лебедем только на старших курсах. Она зацепила своей гордостью, что так и скользила по вздернутому подбородку, прямой спине и скучающему взгляду. Такому же, как у него. Он ошибся. Редкий случай, но она всегда заставляла его совершать ошибки. Раз за разом он лажал, ошибался и не мог подобрать к ней ключик. Она была единственным человеком, которого он не разгадал до сих пор. Раздражение, что казалось, сопровождало его всю жизнь, усиливалось при виде неё, злость и ненависть кипятили кровь, что бурлила, как лава. Острый язык срывал очередную колкость, на что она гордо поворачивалась к нему и так же метко отвечала. Слишком дерзко, храбро, но безрассудно. Она грубила слизеринскому принцу. Аристократу, носителю древней фамилии, чей род не приемлет таких как она. Она должна содрогаться перед ним, на инстинктивном уровне чувствовать его власть, преимущество и силу. Но девчонка только скалилась и уходила, с гордо поднятой головой, ничуть не задетая его словами. Победительница. Противостояние, что длилось долгие семь лет, закончилось, когда она приняла поражение. — Малфой, знаешь, я больше не злюсь на тебя. — обнимая себя за плечи, и смотря прямо ему в глаза, как умела только она, честно и без притворства, признавалась девушка. Он знал, что ей не холодно, невозможно мерзнуть в теплом шерстяном свитере рядом с его горячим телом. Она нервничала, тяжело признаваться в слабостях. Да еще и главному врагу, кем он был для нее всю жизнь. — Я переросла детские обиды. После войны моя жизнь стала другой. И ты стал другим. Мы изменились. — пыталась собраться с мыслями девушка, но выходило трудно. Она путалась и говорила какую-то чушь, что не передавала мыслей, вертевшихся уже столько времени. — С каких пор мы так стоим здесь и болтаем, выпивая крепкий алкоголь, что я стащила у ребят, исповедуемся друг перед другом? Когда это стало нормальным? — с истерическим смешком продолжила она. Драко же не знал ответ. Они вернулись в Хогвартс после войны, где он был на стороне проигравших. Он чудом избежал Азкабана, и мог поспорить, что она приложила к этому руку. Но никогда не благодарил. А она и не просила, только улыбалась. Это подкупало, он хотел отдать все, что пожелает её душа, но она не просила ничего. Драко дарил ей безделушки, что стоили целое состояние: браслеты, серьги, подвески. Все украшения мира, только не кольца. Кольца означали что-то возвышенное, узы, что не разорвать, священное. Гермиона никогда не принимала эти подарки, а Малфой злился. Однажды они встретились ночью в заброшенном кабинете, который еще не успели отремонтировать, а может просто забыли. Самый дальний, потаенный угол школы, куда давно не забредали ученики, а преподаватели слишком заняты, чтобы заходить куда-то дальше своих кабинетов. Гермиона случайно наткнулась на него. Пустой, с раскиданными партами, в пыли и грязи. Затхлый воздух не давал сделать нормальный вдох, из-за чего хотелось кашлять и чихать. Но девушка не стала прибираться с помощью магии. Только открыла окно и села на подоконник, мечтательно слушая музыку, что играла в старом плеере, подаренным папой на семнадцатый день рождения. Она редко его включала, слишком много дел было. А сейчас спокойная жизнь позволяла насладиться музыкой, перетекающей из тоненьких проводков ей в уши. В таком виде он застал её. Расслабленная, беззащитная и другая. Он мог бы назвать Гермиону неземной в этот момент. Такой спокойной он не видел её никогда. Девушка была прекрасной нимфой, спустившейся к нему. Мягкие кудри, собраны в простую прическу, похожую, на эльфийскую, плавные черты лица с вишневыми губами и выразительными, карими глазами, похожими на какао, которое он так любит, казались чем-то не её. Он никогда не рассматривал Грейнджер как девушку. В сознании укоренилось первое впечатление о ней, образ, что давно стерся. Она уже не та угловатая девчонка, с выпирающими зубами, путаными волосами и блеклыми глазами. Он отгоняет наваждение. Гермиона поворачивает голову и смотрит на него. Прямо. Без стеснения, что алеет у каждой девушки при виде него, без притворства, что сквозит в каждом взгляде друзей. Просто прямо, без лишних эмоций. Она молчит, играя с ним, дожидаясь ответа, что вряд ли прозвучит. Только плеер еще играет заученную ей песню. Веселый мотив совсем не подходит под атмосферу, но она не выключит. Слишком велик соблазн подразнить Малфоя, что впервые оказался в её власти. Вечность, что тянулась всего пару минут, так и не прервалась ничем, кроме голоса солистки. Еле слышно, почти неразборчиво, но режуще тишину, а этого и достаточно. Малфой бы испытал неловкость, если бы умел. Он понимал, что за игру она ведет и не хотел проигрывать. Ждал, когда девушка первая заговорит, нарушит свои же правила, что тучей нависли над ними, портя прогноз погоды. Но Гермиона уже нагло исследовала его тело, выискивала изъяны, что казалось, отсутствовали в нем, не считая дрянной характер. Любопытство, и скрытое восхищение тешило самолюбие, но этого было мало. Ему нужно услышать её голос. Он хочет, наконец, поговорить с ней. С момента суда они молчали. Только подарки, что он присылал ей, без записки или любого очерка, кто был отправителем. И он знал, что она все понимала. На секунду, мгновение, он заметил что-то в ней, что заставило его спросить. Открыть рот и напрячь связки, чтобы, наконец, начали работать, выполнять первичные функции. — Почему? — краткость — сестра таланта. Любой другой человек решил бы, что Малфой разучился говорить, превратился в примата, деградировал, и растерял оставшийся мозг по дороге в Хогвартс. Но только не Грейнджер, что все также смотрела на него, без злости и ненависти. Нечитаемо. Он не понимал её взгляда. И ему чертовски хотелось разгадать его в тот момент. Влезть в её голову и распотрошить мысли, въедаясь в каждую, смакуя, руша все границы и царапая изнутри. Но он только стоял и ждал, когда она откроет свой грязный рот и заговорит. Наваждение сошло, и теперь его раздражала её медлительность, игра, правила которой известны ей. Злость на неё, на себя, на кабинет и весь мир сосредоточились в одной точке — пульсирующей венки на шее, окрашенной синим цветом и качающей кровь. Гермиона медлила, растягивала удовольствие, почти ощущая его, тягучей карамелью, испытывала его терпение. Но всему приходит конец и, уловив ту грань, когда он сорвется, она открыла рот. Наконец-то. — Мне захотелось. — в тон ему. Он почти зарычал, зверем, что готов кинуться и перегрызть тонкую шею, что была похожа на лебедя, бледная, длинная, изящная. Как балерина, выгнутая в причудливую позу, утонченная и сильная. — Грейнджер, не шути со мной. — подойдя ближе, чтобы их лица разделяли сантиметры. До этого они были слишком далеко и она не чувствовала его дорого парфюма, жалящего нос. Терпкий запах, не улетучивался в окно, что было открыто нараспашку, холод перестал душить, он был горячим. Гермиона всегда представляла себе Кая из Снежной Королевы, мальчика, чье сердце пронзили осколком и он превратился в холодного принца, как Малфой. Холодного, как его глаза и жестокого, как королева. Но он был горячим. Словно его сердце было живым, настоящим. Не фальшивкой, бутафорией в театре. Осознание того, что он был человеком, с горячим сердцем и руками, настолько поразило девушку, что она перестала дышать и раскрыла рот в удивление. Глаза и без того большие, превратились в нечто комичное, и Малфой бы рассмеялся, если бы не был так серьезен и зол. Слишком сюрреалистично все это выглядело. — Ты всегда приказываешь и ждешь подчинения. Тебе нравятся, твои грабли, Малфой? — растягивая в тон ему гласные, спросила девушка. Игра затягивалась, и это было опасно. Но Гермиона столько пережила, что имела право подразнить его. Единственный раз, когда она может говорить все что захочет. — Ты слишком дерзкая сегодня, Грейнджер. Мне показать твое место? — угрожающе нависая над девушкой, хищно щуря глаза, спроси Малфой. Он не хотел угрожать. Ненависть к ней давно растворилась, война сменила приоритеты, он поменял жизненный вектор. Но привычки изменить труднее. Они въедались много лет. Он привык ненавидеть её, издеваться, мучить. Он ждал её подчинения, ему хотелось укротить строптивую. Она была слишком дикой. — Мое место здесь и ты это знаешь. — спокойно, без злости ответила девушка. — Почему же я так поступила. Дай подумать. — выгнувшись кошкой, продолжала дразнить парня девушка. — Малфой, мы столько лет враждовали, и можно сказать ты был моим идеальным врагом. Лучшим. Я изучила тебя вдоль и поперек. Тебе неинтересно убивать, ты эстет. Ты будешь морально давить жертву, авторитетом, а самое главное слабостями. Но для убийства ты слабак. Ты бы не смог никого убить, потому что для этого нужна сила, и желание. Тебе нравится играть, а не казнить. Его поражало, как она смогла похвалить его, при этом так унизив. Это было слишком. Пузырь напряжения лопнул с противным звуком, отдающим звоном в ушах. Удивление, шок, вырвавшиеся всего на мгновение, предательскую секунду, что она успела уловить на его лице. Больше всего его задевало её безразличие. Он ушел. Просто развернулся на носках дорогих ботинок и покинул кабинет, где Гермиона все также сидела на окне и слушала музыку. Через неделю они встретились вновь на том же месте. Драко пришел с виски. А Гермиона с любимым плеером, откуда снова играл какой-то задорный бит, раздражая уши юного волшебника. — Что это? — он готов сломать эту штуку, лишь бы она заткнулась. — Плеер. — она была слишком спокойной с ним. Ему хотелось вывести на эмоции девушку. Налив огневиски в два стакана, он протянул один из них девушке. Гермиона тут же приняла бокал. — Вот так просто? Гермоина Грейнджер берет алкоголь из рук Драко Малфоя? — издевательский тон, сочившийся сарказмом, присыпанный фирменной ухмылкой ничуть не смутил девушку, что довольным котом, объевшимся сметаны, сидел напротив. — Чем безупречнее человек снаружи, тем больше демонов у него внутри*. — философски пожала плечами Гермиона. — Ты думаешь, один устал от всего? Все мы пережили войну, у каждого за спиной есть то, что мы хотим забыть. На этом их разговор закончился. Они молча пили, не влезая, в душу друг к другу. Только прохладный воздух и звук плеера, что девушка никогда не выключала в этой комнате. Такие встречи продолжались еще долго. — Когда ты заступилась за меня на суде? Когда не захотела выгонять из этого кабинета.– уставшим голосом, после долгой паузы ответил Малфой. — Три месяца. Я считала, отмечала в календаре. Глупости конечно, но для меня это стало каким-то смыслом… Ты никогда не спрашивал, что я слушаю. Только раздражался звуку из плеера, но так и не спросил кто это. Никогда не интересовался, не холодно ли мне в легком свитере под сквозняком, что я устраиваю каждый раз здесь, потому что не могу дышать пылью. Ты никогда не спрашивал почему я сижу с очередной бутылкой, традиционной после того раза, и пью одна, дожидаясь верного собутыльника, что опять будет молчать или говорить ни о чем. Абсолютно неважных мелочах, что тебе неинтересны, но заполнить пространство звуком нужно, иначе сойдешь с ума. Ты так и не спросил, почему я здесь оказалась в тот вечер. — задыхаясь, от непролитых слез говорила девушка. Она ждала каждый раз, что вот он задаст нужный вопрос, и она все расскажет. Но он так не прозвучал. Малфой же смотрел на нее как в первый раз, поражаясь гаммой чувств, впервые вырвавшимся из нее. Он привык к её стойкости, и теперь последний кусочек пазла не хотел вставать, он был инородным, не подходившим к ней. Драко привык, что она скала, непробиваемая стена и ему никогда не разгадать девушку. А он пытался. Столько раз пытался, но не мог подобрать слов. В ответ он молчал. Ждал. Может это приснилось, и она не открывала душу перед ним, и он откроет глаза, где девушка молча выпивает с ним, совершенно не пьянея. Ему всегда хотелось увидеть как она опьянеет, перестанет сдерживать себя, потеряет контроль и вся гниль польется из нее. Он ждал, когда её грязь замарает его. Но столько времени прошло, а она все такая же стерильная. Однажды он увидел, как она порезалась об осколок, что лежал на полу. Красная кровь текла с пальца, и ему захотелось его облизать, выпить как вампир. Узнать каков на вкус запретный плод, на который родители запрещали даже смотреть. — И самое болезненное, то, что ты засел в моей голове. Весь такой напыщенный, холодный, сдержанный и неправильный. Это же ужасно, мерзко и противно. Но это есть. И я не вышвырну тебя отсюда, — Гермоина тычет пальцев в висок. — в какой-то момент я просто поняла, что мне не нужен ни один из вопросов, что ты так и не задал. Мне просто нужен ты. Рядом. Вот здесь. — она хлопает на месте рядом с собой. Как собаке, что должна немедленно подойти. — Грейнджер, ты же понимаешь, что это невозможно. — Да. Понимаю. — впервые опустив голову ответила она. Больше не было прямого взгляда. Не было дерзости, сквозившей в каждом слове. Только покорность и сожаление. Малфой не выдержал этого и резко поднялся на ноги, снося бутылку, что медной жидкостью растеклась по полу, покинул кабинет. Вспоминая тот день, Малфой снова закуривает. Он еще не осознавал, как дорога она ему. Не понимал, что тоже искал её тепло. Не ценил те долгие ночи, что забирали кошмары, дарили спокойствие и нужность. С ней он всегда ощущала себя нужным. Они тянулись друг к другу, как две половинки одного целого. Заходя в холодную квартиру, где все обставлено с любовью, вкусом, он ощущает её присутствие. Словно не было той боли, что он причинил ей. Словно не здесь он раздавил её сердце, сжав в руке, и просто лопнул его, как шарик. А оно забрызгало все стены. Не здесь он жалил её каждым обидным словом, на которые ей было плевать, она привыкла к оскорблениям и грязи. За столько лет он так и не понял, что грязным был именно он. Она ни разу не опустила его на дно, это делал он сам. Кромсая их отношения, которые она всеми силами пыталась реанимировать. Спасала каждый раз. Плакала и спасала. Ненавидела, но оживляла. Грозилась уйти, но оставалась. Он помнил, как пришел в тот же класс через три недели. Она была там. Растрепанная, с открытым окном, в декабре. В одном свитере и джинсах. С наушниками в ушах и бутылкой в руках. Пальцы дрожали, кристаллы слезинок скатывались по щекам, кудри, что давно перестали находиться в творческом беспорядке, снова была похожи на воронье гнездо, настойчиво лезли в глаза. Костяшки пальцев белели, от силы сжимающей горлышко бутылки. Где она взяла алкоголь он не знал. Он запретил Блейзу давать ей бутылки, что тот делал с огромной щедростью. После войны они как-то подружились, и весело проводили время. Гарри и Рон после его намека, стали тщательнее прятать алкоголь. Все это время Блейз говорил ему, чтобы перестал валять дурака и поговорил с ней нормально. Ему нужно ответить на её чувства, даже если это отказ, то она имеет право его слышать лично от него. Она слишком много сделала для Малфоя, чтобы он так вел себя. Эгоистично. Он всегда был эгоистом, еще с рождения. Единственный ребенок в семье, мама души в нем не чаяла, а отец давал самое лучшее. — Юное дарование, Гермиона Грейнджер, стала алкоголиком. Не слишком хороший заголовок для новой статьи Скитер. Ты так не думаешь? — пытался говорить как обычно. С легким сарказмом, и без жалости. Девушка только пожала плечами, даже не поворачиваясь в его сторону. Это злило и пугало. Неужели она охладела к нему за это время? Тогда зачем вообще этот спектакль? Но она так и не сказала, что любит его. Может ему показалось и он все понял неправильно. Приписав Грейнджер чувства, что она никогда не сможет испытать. Хотя бы по отношению к нему. — Если ты пришел не для того чтобы ответить мне, то уходи. — её голос слишком слабый. И он готов поспорить, что впервые увидел её в опьянение. Мечты сбываются, придурок. Хотел — получай. — Гермиона, ты же понимаешь, что эти отношения обречены на провал? Они не будут нормальными. Я не стану милым парнем. Ходить везде за ручку, вести милые, приторно милые разговоры. Я буду таким, какой есть — мрачным, скрытным. Я буду забывать о важных для тебя вещах, спорить. Мы будем часто ругаться, и ты будешь плакать, как бы я не хотел этого избежать, я знаю, что так и будет. Понятия не имею, что ты увидела во мне и почему простила. Почему помогла тогда. Почему пустила в свою жизнь. Я буду ранить тебя, причинять боль. И если ты согласна с этим, то будь со мной. Девушка подняла красные глаза, что выплакали слишком много слез, они слишком устали. Она не верила, что все это происходит с ними. Он ответил ей. Согласен на больные отношения, обреченные на провал. Он скорее пытался отговорить её, сделать верный выбор, не совершать ошибку, подумать еще раз. Выбор, где его не будет рядом, выбор, где никому не будет больно, ведь сейчас еще возможно отступить. Ведь возможно же? Нет. Она уже не сможет отступить, только если захлебнется слезами и не сможет больше дышать. Мольба в его глазах совершенно не смущала её. Она слишком сильно желала его, чтобы верить этим обманчивым омутам. Она никогда не пожалеет о своем выборе. Она слетела с подоконника и бросилась ему на шею. Драко пришлось удерживать её тело, чтобы она не упала. Она медленно, он бы сказал чертовски медленно, поднимает на него глаза, с все еще влажными капельками слез в уголках глаз, проводит рукой по щеке, огибая бледную прядь волос, зарываясь в них, мягко пропуская сквозь тонкие пальцы. Он прикрыл глаза, наслаждаясь её касаниями. Она прильнула ближе, почти вплотную прижимаясь, мысли перетекали из угла в угол, ворочались, путались и завязывались в узлы, мешали здравому смыслу взять вверх, и остановить безумие, творившееся здесь. Гриффиндорка, что должна была стать слизеринкой, потому что только они умели так дразнить, она то возносила до небес, то резко швыряла на землю, выстреливая точно в цель, прямо в голову, рассыпая ловушки по полу, в которые он попадался. Сдерживаться было невыносимо. Хотелось броситься на нее, как дикий зверь, что живет по зову инстинктов. Места, где она касалась его, горели, прожигались до костей, плавили плоть. Он еще долго будет их ощущать. Вспоминать наедине, смаковать моменты их близости, прокручивать картинки снова и снова, пьянеть без вина, и желать вновь и вновь. Они встретились губами, он нагло ворвался в её рот, вылизывая, впиваясь зубами, встречаясь с её языком снова и снова. Жадно, с нетерпением, словно это единственный раз, и больше не повторится. Она исчезнет и он больше не увидит её, не почувствует её вкус, крышесносящий, влажный, не ощутит горячие пальцы на шее, груди, руках, в мягких волосах, к которым никто никогда не прикасался. Табу для всех девушек, но не для неё. Она всегда была исключением, вне правил, вне законов. Она одно сплошное исключение, ошибка, но такая важная, нужная. Ему мало, ничтожно мало её. Он чувствует вкус соленых слез, закатывающихся в рот. Слизывает их, ощущая сладкий вкус алкоголя. Теперь понятно, почему она была пьяна. Он никогда не пил ничего настолько приторного, это слишком по-женски. Элитный ликер с нотками миндаля, смешались с её свежим запахом. И сводили с ума, доводили до безумия. У него тряслись руки. Столько лет отторгал даже мысль о ней, выскабливал частицы отголосков, взывающих к ней, блокировал сознание, терялся в других. И что в итоге? Он стоит почти на коленях, вымаливая продолжения, скуля от желания и несдержанности. А она податливо отвечает, кошкой трется об него. Их первый поцелуй, он до сих ощущает его на губах. Обжигающий и нереальный, неповторимый в своем совершенстве. Каждый раз, когда они ругались, он целовал её. Он не умел говорить красиво, как поэт, как она. Гермиона всегда говорила метко, описывала четко свои мысли и чувства, доказывала не только поступками свою любовь, но и словами. Глупости сказал бы любой, но для него это было важно, и она, наверное, ждала в ответ подобного шага, но он не умел. Только страстно целовал, выжигал на её теле нужные эмоции, слова и грань безумия, что почти пересечена. И она понимала. Почти всегда принимала и понимала. А потом случилось то, что разрушило все. И он понимает, что виноват только он. Не отец, что узнал об их отношениях, ни мать, играющая на эмоциях, дергающая за веревочки. Мастерски манипулирующая сыном. Не общество, что диктовало правила. Правила, в которые они не вписывались. Исключение. Она снова была исключением. Гермиона боролась против его семьи, против мира, что только принял её, но опять изгонял, за связь, что была неправильной. Ему нравилось, что для Гермионы не бывает понятия неправильно. Оно давно стерлось в её голове. Идеальная ученица, с блестящими оценками, примерным поведением связалась с пожирателем смерти, почти преступником. Мальчиком, что всю жизнь гнобил и унижал её. А она с легкостью извернулась и доказала, что все та же правильная девочка. И его приняли. Только он не принял. Он боролся не с родителями, даже не с Гермионой, а с собой. Он проиграл самому себе. Наверное, его чувства к ней были не такими сильными, чтобы растворить годы гипноза отца, чтобы разорвать связь с родительским домом и отдаться ей. Пойти против семьи, против принципов. Он не смог. Слабак, как она когда-то сказала. Столько лет борьбы, и она вновь победила. В тот вечер она плакала, впервые после того случая в пыльном кабинете. Он видел её слезы два раза в жизни. Как сильно они бы не ссорились, как бы низко он не падал перед ней, не срывался, ни кричал, она стойко выносила все. Не показывала боль, зная, что он просто боится. А она храбрая, сильная, справится как-нибудь. — Драко, не уходи! — надрывным голосом, кричала девушка. Она никогда не была так слаба перед ним. Жалкая. Без сил лежит на полу и умоляет остаться. Она не проживет и дня без него. Она знала, на что идет, знала, что если он будет с ней, то выдержит, будет скрипеть зубами, сжимать пальцы в кулак и резать кожу, но справится. Будет счастлива. Она живет им, он въелся под кожу, в кости, вживил себя в нее, паразит, зацепившийся за внутренние органы, и питается её жизнью и слабостями, как дементор. Но она терпит. Любовь сыграла злую шутку и она полюбила того кто не смог ответить ей тем же. Страсть потухла слишком скоро, и осталось неудовлетворение. Они не могли быть вместе, но и поодиночке невозможно. Клетка захлопнулась, и она осталась одна. В тот вечер Малфой собрал вещи и покинул их скромную квартирку, в уютном районе, что выбрала девушка. Они были вместе меньше года. Сразу после окончания Хогвартса они стали снимать жилье. Гермиона с энтузиазмом создавала уют в их обители. Он зачем-то выкупил эту квартиру, через год после её ухода. Не смог отпустить воспоминания. Она слилась с ним, и теперь он не мог выкинуть из головы образ девушки, что всегда была выше него. Видела его насквозь, понимала, и принимала таким. А он искал изъяны в ней, ждал ошибки. Он так и не смог принять её статус нечистокровной, её происхождение. Драко нуждался в Гермионе, но отторгал её родных. Из-за чего у них часто случались ссоры. После работы он стал заходить в бар и выпивал с коллегами, заявляясь, домой пьяным и кричал на неё, как ненавидит её кровь. Если бы она была правильной, то он бы не стеснялся каждый раз проходить с ней по косому переулку. Девушка молча слушала его и стелила постель в гостиной и уходила спать. Предусмотрительно ставя стакан с зельем от похмелья на тумбочке возле дивана. Больная любовь, она изматывала, выпивала её жизнь и счастье. Но она не могла уйти, она готова терпеть до конца, до последней капли, пока не умрет. В один из таких вечеров, после ссоры с отцом, и плача матери, которая предлагала ему бросить грязнокровку, и жениться на Астории он не выдержал. Груз, давящий на него, долг перед семьей, отношения с Гермионой, что никак не клеились, он решил поступить как трус. И сбежать. Не пытаться плыть против течения, не прыгать выше головы, он выбрал самый легкий путь. Для себя. Он знал, что это её убьет. Её сердечко просто не выдержит такого предательства. Но он пытался верить в лучшее. Гермиона не была трусихой и слабачкой. Она справится. Так лучше для неё. И как молитву говорил ей все тоже самое. Убеждал не её, а себя. — Гермиона, наши отношения изначально были обречены на провал. Мы разные. И мы не сможем быть вместе. Я каждый раз разбиваю тебе сердце. Я устал. Почти год мучить тебя и себя. Это невыносимо. — пытался достучаться до девушки, что просто рыдала, била кулаками о пол, вырывалась их его рук и содрогалась в истерике. Лицо исказила гримаса боли, словно ей было больно физически, а не морально. Казалось, её кто-то пытал Круциатусом, иначе, почему ей так больно, почему хочется биться об стену, резать руки, лишь бы он остался. Не говорил всего этого. Хочется проснуться. Это же просто сон. Он не собирается бросить её, не после стольких испытаний, не после того как она открылась ему. Она падала в пропасть, ад, откуда не выбраться. В области груди больно, очень больно, тело пульсирует, а голова ватная. Хочется спать. Слезы все еще текут по щекам, но голос сел и сил на слова просто нет. Она лежит на полу, распятая. Представить жизнь без него было невозможно. Везде, в каждом мгновение был он. А теперь она чужая, не его Гермиона. Как же больно звучит не его. Она ощущала, как разлагается, почти в земле, а смысл жить, если он просто ушел. Злость. На смену апатии и непринятию приходила злость. Она кричала, крушила все вещи в доме, что попадались под руку. Никогда в жизни она так ненавидела его. Всем телом, душой. Сердцем. Все что умещалось в хрупкую фигурку Гермионы, она направляла на ненависть. На него, на его слабость, на его родных. Одно за другим проклятья срывались с языка. Палочка давно затерялась под диваном, а сил на то чтобы починить погром, что сама же устроила, не было. Когда злость утихла она начала ждать. Верила, что он вернется. Попросит все вернуть, признается, что все это было ошибкой и она нужна ему. А она посмеется в лицо и …согласится. Простит все. Забудет как страшный сон. Будет ждать, как Хатико. В таком состоянии её нашел Блейз. Она хрипло что-то шипела, дергалась и плакала. Бесконечно много плакала. Он сломал в ней что-то, разбил ту стену, что она держала перед всеми, содрал маску с мясом и растоптал. Ненавижу. Безумные глаза, сумасшедшая улыбка и алые губы кричавшие « ненавижу». Прошло много времени, когда Гермиона успокоилась. Отпустила и приняла жестокую реальность. Блейз всегда был рядом. Помогал, поддерживал. Про Малфоя они никогда не говорили. Он исчез. Единственный раз был пестрящий заголовок « Драко Малфой женится на Астории Гринграсс. Сенсация два великих рода сольются». В тот день истерика вновь накрыла девушку. Она плакала и кричала, билась в агонии. Слишком больно. Она до сих пор не отпустила. Блейз же, теперь её жених, молча утешал девушку. Он любил её. По-настоящему. Ещё в школе, когда они начали общаться. Нелепая случайность и вот они хорошие друзья, кому она рассказывает свои переживания. Малфой никогда не знал об этом. Их тайна, сохранившаяся до сих пор. Его любовь не была больной, как у девушки. Не была диагнозом на всю жизнь. Спокойная, размеренная, но честная и преданная. Он знал, что её сердце навсегда принадлежит Малфою который не заслуживает его. Он отказался от девушки. Гермиона же долго не принимала чувства мулата. Она не могла так жестоко поступать с другом, что поддержал ей. Она не хотела ранить его так же, как когда-то её ранил Малфой, которому не хватило смелости отказать ей сразу. Но она не жалела ни о чем. Страдала, плакала, но не жалела ни об одном решение связанным с ним. Будь у неё шанс повторить все снова она бы снова так поступила и никак иначе. Малфой стоит на пороге их дома, откуда раздается веселый смех детей и взрослых. Он наблюдает за идиллией, что царит в этой семье. Двое замечательных детей, мальчик и девочка. Однажды, всего раз он позволил себе и ей помечтать о том, какими будут их дети. Он тоже хотел мальчика и девочку. Скорпиуса и Офелию, они долго спорили об именах, и сошлись на том, что мальчика бы назвал он, а девочку она. И ему очень нравилось имя, что она предложила. В его семье нет детей. Астория не может иметь детей из-за древнего проклятья. И он с грустью смотрит на счастливые семьи, где радостный смех раздается из каждого уголка. Счастье в его жизни закончилось с ней. Только покинув Гермиону, он осознал, как же важна была она для него. Сколько тепла и любви она дарила, а он эгоистично принимал их, не отдавая ничего взамен. Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Грустные глаза давно перестали плакать, в них появились проблески счастья. И пусть не такого безбашенного, крышесносящего как с ним, но стабильного и приятного. Блейз никогда не обижал её, а Гермиона никогда не предавала. Они были примером для других пар. Он плевал на её статус крови, и просто любил, а она не пыталась заполнить им пустоту, что создал в её душе Малфой. Драко хочет позвонить в звонок и встретиться с ней. Увидеть, как она счастлива без него. Боль, что он когда-то причин ей отдавалась во всем теле. Она говорила, что не выживет без него. Но, похоже, обманщиком был не только он. Лгунья. Он сплюнул на землю горечь после сигарет. Столько лет он приходит сюда, и просто топчется на месте, трусливо наблюдает за жизнью, от которой отказался сам. Скулит и проклинает тот день, когда она плакала из-за него. Когда он разрушил все сам. И ни разу он не решился позвонить в дверь. Может, сегодня получится? Он уже подходит к порогу, как замечает небольшую компанию, весело хихикающую, с оравой маленьких детей. Поттеры — Уизли. Сегодня снова не вышло. Попробует через год. В тот же день, когда все разрушил. Он ушел, с дырой в сердце, точно такой же, как и у девушки, что улыбается сквозь занавески, радостно готовится к приходу друзей. Ей до сих пор больно, и эта боль никогда не уйдет. Она давно простила его и благодарна за те дни, что была счастлива. И он узнает об этом, когда на его пороге появится бывший друг, забравший бриллиант, что освещал его жизнь, но по неосторожности был утерян. Он протянет письмо, подписанное аккуратным почерком, который его так раздражал своей правильностью. Читая строки, что она посвятит ему, он впервые заплачет. Слезы градом, тяжелыми каплями будут капать на бумагу, смазывая ровные ряды букв. Малфой, знаешь, я больше не злюсь на тебя. Когда-то она уже говорила ему такое. Сидя на грязном подоконнике, с задумчивым взглядом и холодными руками от страха. Она тоже боялась. Когда ты ушел, я много плакала. Ты знаешь, я тоже умею плакать, прямо как настоящая девушка. Ты знал? Я не жалею о том, что с нами было. Ты подарил мне столько хороших воспоминаний, что я хранила в своем сердце всегда. Ты, наверное, уже не помнишь, как я нервничала и переживала, что не сдам трансфигурацию. Ты тогда шутил, что я похожа на простого человека. Твоя привычная манера подшучивать приободряла меня. Я помню, как ты усадил меня на свои колени и гладил по голове, как маленькую. Шептал глупости, что разгоняли краску по лицу, и я весело смеялась, забывая обо всем. Ещё я помню, как ты любил слушать отрывки из маггловских книг, что я читала тебе перед сном. Мы обсуждали до глубокой ночи детские сказки, ты возмущался, когда я рассказывала о твоем сравнении с Каем. А я только весело смеялась и укладывалась на твоем плече. Я помню тот день, когда ты ушел. Ты забрал частицу меня. Поэтому тебе не должно быть одиноко и грустно ведь я продолжаю быть с тобой. Наверное, ты думаешь, я предала тебя, когда согласилась выйти замуж за Блейза. Но это не так. Наша с ним любовь похожа на связь брата и сестры. Ты единственный кого я любила всю жизнь. Я видела, как ты приходил к нам, каждый год в один и тот же день. Неуклюже топтался на соседней улице, раздумывая позвонить или нет. И я каждый раз с замиранием сердца ждала. Мне стыдно признать, но, наверное, если бы ты осмелился хоть раз, один единственный раз, то я бы ушла с тобой. Я бы простила тебя и сбежала. Ты прав, я прогнила насквозь, раз пишу тебе это, исповедуюсь. У тебя жена, а у меня муж и дети. Я не врала, когда говорила, что не переживу твой уход. Я умерла в тот же день. Моя душа ссохлась и превратилась в уголек. А сердце перестало биться. И вот прошло десять лет и тело тоже осознало, что оно не живет. Я простила тебя сразу же. Я люблю тебя и всегда любила только тебя. Твоя Гермиона Грейнджер, что так никогда не стала Малфой. Он снова и снова перечитывал строки, бисерным почерком, которые уже размазывались и превращались в непонятное месиво. Он видел, как пара её слезинок упало на бумагу, видел, как его собственные слезы капали на этот же желтый пергамент, вмещавший столько важного. Снова она сделала первый шаг. Гермиона всегда опережала его, во всем. Сильная и гордая, способная на прощение и признание ошибок, способная первая пойти навстречу. Она подавляла свою гордость только ради него, а он никогда не ценил этого. И теперь сидел в Малфой — Мэноре и скулил от боли, понимая, что уничтожил её сам. Она сгорела без него, истончилась и стала тенью, постепенно угасая. Только через несколько лет он осмелится навестить её могилу, принеся белые лилии. Такие же чистые как она.