Римский переворот

      Звук быстрого шага и шорох ткани туники разносились по коридору. Летняя ночь обволакивала всю Республику и проникала даже через стены дворца, поэтому юному консулу стук собственного сердца казался непозволительно громким. Завернув за угол, молодой человек уже было хотел ускорить шаг, чуть ли не бежать, но увидев стражу возле своих покоев, остановился, вдохнул полной грудью, пытаясь отдышаться, и продолжил свой путь размеренным шагом.       — Спасибо за службу, вы свободны до завтрашнего дня,— Агуст, не обращая на охрану никакого внимания, открывает дверь и практически скрывается в комнате, но не успевает:       — Но, Господин…— один из них хотел было взять его за руку и остановить, но вспомнил о манерах и о статусе человека перед ним и отдернул себя.       Агусту необходимо было уединение, и эта ситуация выводила его из себя. Он так сильно торопился сюда не для того чтобы в пустую чесать языком с подчиненными. Собрав все стальные нотки, что у него были в голосе, и, пытаясь успокоить трепещущее сердце, Агуст отчеканил:       — Я благодарен вам за верную службу, но я сказал, что вы можете быть свободны. Охранник, к которому обращался консул, поджал губы в тонкую линию, склонил голову в поклоне, и удалился со своим сослуживцем.       Агуст сдержал себя от того, чтобы закатить глаза, прошел в комнату и прикрыл дверь. По полу гулял ночной ветер, пробравшийся из открытого окна, и щекотал голые лодыжки юноши. Помещение освещала только луна, благодаря которой были различимы хоть какие-то силуэты мебели. Агуст подошел к столу, зажигая стоящие там свечи, разбавляя прохладный сумрак теплым светом пламенем.       Хоть консул уже долгое время никуда не торопился, но ощущение потерянного времени неприятно покалывало на кончиках пальцев. Ему оставалось только ждать, и из-за предвкушения юноша не мог успокоиться и не находил себе места. Он мерил комнату шагами, пытаясь продумать все слова, что скажет гостю, которого он ждет.       Может Агуст и не услышал бы тихий стук в дверь, но именно этот звук вытащил его из раздумий, и тот поспешил впустить пришедшего человека. Из-за открытой двери в комнате образовался сквозняк, и консул чуть было не упал носом в пол, но вовремя подставил ногу, предотвратив свое падение. Из-за сложившейся ситуации хозяин комнаты и гость оказались ближе чем ожидалось, поэтому когда первый поднял голову, то столкнулся со взглядом, в котором мерцало озорство.       — Аккуратней, Господин. Негоже Вам кланяться тому, кто ниже вас по статусу,— человек изогнул губы в только свойственной ему ухмылке, и, если бы Агуст не знал его слишком долго, подумал бы, что тот пытается его отчитать.       Да, юноша только с недавнего времени стал консулом, но это не отменяет того факта, что от одного нахождения в комнате с этим человеком у него спирает дыхание, и щеки стремительно наливаются розовым. И это отнюдь не из-за его положения.       — Даже если я и консул в нашей Республике, это не значит, что у меня нет уважения к командиру легиона с самым лучшим составом турмы* во всем Риме.— Агуст знал, что засмущать комплиментами человека перед ним не получится, но и не сказать этого он не мог.       — Вы мне льстите,— он обошел консула и направился вглубь комнаты, а дальше и к балкону. Агуст проследовал за ним, но остановился возле своего рабочего стола, стоящего неподалеку. Гость повернулся спиной к улице, и у юноши не было слов описать, насколько изящно тот обрамлен светом луны. Если бы не освещение от свечей, человек мог бы показаться безликим, но благодаря игре света, тот освещался холодными оттенками улицы, но как будто светился изнутри ярким пламенем. «Какая ироничная правда» — подумал Агуст, вспоминая то, как сам боялся этого человека из-за его профессионализма, в котором нет места чувствам и эмоциям. Но чем дольше они были знакомы, тем лучше юноша понимал, что это всего лишь маска, которая нужна в тех кругах, в которых находится его гость.       — Я пригласил тебя сегодня, чтобы обсудить складывающуюся ситуацию.— Агуст убедившись, что его внимательно слушают, продолжил, — Недавно я стал консулом…       — О, Господин, скажите что-нибудь новенькое.— юноша замолчал и испепеляюще посмотрел на человека, стоящего перед ним, давая понять, что ему сейчас очень трудно говорить и его не нужно перебивать. Гость поднял руки в защитном жесте, давая продолжить хозяину комнаты.       — Вокруг меня слишком много внимания. Хоть многие еще только привыкают к тому, кем я стал— прямо перед твоим приходом один из подчиненных хотел неуважительно ко мне отнестись, но вовремя опомнился— я играю одну из главных ролей в политике. В глазах напротив плещется непонимание, и Агуст продолжает:       — Ходят слухи о готовящемся бунте против моего уважаемого дядюшки, законного опекуна.       Консул замолкает и наблюдает за реакцией командира: у него не дергается ни один мускул на лице, но по дрогнувшему Адамову яблоку и дрожащим пальцам, Агуст понимает, что гость наслышан об этом. И видя это, юноше становится еще сложнее сказать следующую фразу.       — Я не могу вмешаться в поток событий, так как поставлю под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь дорогих мне людей…— Агуст отводит взгляд, ведь видеть в глазах осознание равносильно смерти. Сердце болезненно сжимается, и с губ срываются слова тяжелым грузом,— Нам нужно прекратить столь частое общение.       В комнате повисает тишина, которая давит на уши. Консул ждет, пока его гость уйдет, желательно громко хлопнув дверью, чтобы Агуст знал, что тому небезразлично. Но ничего не происходит, и юноша все-таки поднимает глаза и сталкивается со взглядом в котором отчетливо читается чистое обожание и толика уже такой привычной насмешки. Гость начинает подходить:       — Ты правда думаешь, что я— командир легиона с лучшей конницей, по твоим словам— не смогу за себя постоять? Я, который мальчишкой все свое свободное время проводивший в военном лагере легиона? Мне приятна твоя забота обо мне, но я уже не тот паренек, с которым ты встретился в начале своего пути.       Это было…ожидаемо. Он всегда отличался своей упертостью, поэтому и смог добиться стольких высот за такой малый срок. Может благодаря этой своей упертости он стоит в покоях консула, будущего диктатора, и аккуратно нежно, с дрожью на кончиках пальцев, касается подбородка, чтобы юноша посмотрел ему в глаза.       — Ты не понимаешь. Это не зависит от тебя. У заговора уши на любом углу, а глаза на каждой стене. Мы не может с точностью сказать, кто стоит за всем этим. Никому нельзя доверять. На тебя могут напасть в любой момент, и ты никак не будешь этого ожидать. Агусту очень тяжело было об этом говорить, и он было уже хотел отпустить голову, но пальцы продолжали крепко держать его подбородок, поэтому он сглатывает комок в горле и продолжает смотреть в глаза гостю.       — Мне без разницы, убьют меня сейчас или через месяц, сделают это мои друзья или незнакомцы. Главное, чтобы я знал, что ты жив. Да, даже шифрованную переписку можем вести, но не отнимай у меня возможность перед смертью знать, что с тобой все в порядке.— после этой речи у собеседника сбилось дыхание и начала тяжело подниматься грудь. Та же тяжесть была и в груди консула — его сердце обволокло чувство спокойствия и надежды на счастливый исход. — Моя Августовская гроза, моя Любовь, я обещаю тебе, что вместе мы преодолеем все препятствия, что Боги ниспускают нам. И сделаем мы это вместе. — Обязательно, моя Надежда, обязательно.