Удача

Эмиль садится в такси и, не особо задумываясь, называет адрес студии. Дима сказал, что сегодня переночует у Макса Брандта, к которому ездил на съёмки и задержался. Это было лишь на руку Иманову — сожитель (фу, какое слово убогое) не должен был вообще знать о том, что произошло. Кровь уже не текла из разбитого носа, и это радовало. Лишь скула саднила, и, наверняка, синяк пополз под глаз, если не под оба. Он всегда старался избегать сомнительных тёмных переулков, потому что драться не умел никогда, но удача в эту ночь явно повернулась к нему жопой — решил прогуляться вечерком, развеяться, зашёл в типичный «не тот район», огрёб по лицу, слава богу, ничего ценного с собой не было — ещё обокрали бы. Голова гудела. Да, неплохо его приложили. Теперь гулять точно с электрошокером будет, если вообще будет, с таким-то боевым раскрасом. Парень откидывается на спинку сидения и прикрывает глаза. Да, Диме точно нельзя об этом знать.

***

Дом, милый дом, — думает Эмиль, наконец зайдя в квартиру. Мне пиздец, — думает он, натыкаясь взглядом на выросшего посреди коридора Диму. Какого хуя? Тот молча закрывает дверь за растерявшимся парнем, вешает на крючок ключи и ведёт его в ванную, где сажает на бортик ванны и уходит в зал. Возвращается Дима уже с аптечкой и табуретом, садится напротив, роется в аптечке, и, отыскав антисептик, вату и пластыри, приступает к обработке ссадин. Он аккуратно прикасается к лицу парня намоченной ватой, обрабатывая ссадины. — Рассказывай, — голос Масленникова будто вывел Эмиля из транса. Он сосредоточился на руках, которые бережно держали его лицо, и даже не особо понял, что друг имел ввиду. — Что? — Кто тебя так разукрасил, — поясняет Дима, открывая цветастую упаковку пластырей. И Эмиль рассказывает: про прогулку, как свернул не туда, напоролся на гопников, получил по лицу и поехал домой, понадеявшись скрыть своё приключение от сожителя. Какое же мерзкое слово! Масленников тем временем успел приклеить на нос парня пластырь. Розовый, сука, с котятами. — Дурак ты, — говорит он, притянув Эмиля к себе, рукой зарываясь в его волосы. Парень в свою очередь прижимается ближе, поврежденным носом утыкаясь в изгиб плеча Димы. — Я хотел у Макса остаться, в последний момент передумал, почуствовал, что хуйня какая-то, наверное. Писал тебе, а ты телефон дома оставил, оказывается. Ты не представляешь, как я пересрался! Думал, всё, похитили тебя инопришленцы какие-нибудь... Всё будто перестаёт существовать: недавняя стычка с гопниками, гудящая голова, ссадины на лице. Весь мир сужается до ванной комнаты, в которой Дима обрабатывает Эмилю ссадины, прикасается к лицу, прижимает к себе. Сейчас существует только эта ванная, спокойный голос Димы, его прикосновения и объятия. Ощущение, будто двинешься, и всё исчезнет. И разбитый нос, заклеенный пластырем, уже не так беспокоит. Кстати, про пластырь. — Дим? — М? — Мне так, для общего развития, — парень чуть отстраняется, прикасаясь к заклеенной переносице пальцами. — Откуда у тебя пластыри с котятами? И Дима... Смеётся — ну надо же! — Специально для тебя купил, Эмилька, — фыркает он. — Прям ждал, когда ты завалишься домой посреди ночи с раскуроченным лицом. Парень встаёт с табуретки и берёт в руки аптечку. — Пойдём чай что ли попьём, болезный. Эмиль как-то напряжённо молчит, смотря на свои сложенные руки. — Дим, — тихо обращается он к другу. — Я тебя, кажется, люблю. Он ударился головой? Да, точно, это последствия травмы. Он же не мог действительно это сказать, признаться Диме в том, в чём не мог признаться сам себе? Вот так просто одно объятие толкнуло на такое признание? Он же не мог. Мог. — О, господи, — Дима облегчённо выдыхает, кажется, совсем не удивлённый сказанным. — А у меня на руке пять пальцев. Всё, минутка очевидных фактов подошла к концу? Пошли пить чай. Эмиль встаёт и на ватных ногах подходит к парню. Что это значит? — А... — Я тебя тоже, — хмыкает Дима, потрепав Эмиля по голове. — Чай, Эмилька, пошли пить чай. Кажется, не так уж неудачно он получил по лицу сегодня.