Мальбонте.
Алая лента тянется к Ости, но в нерешимости не обвивается вокруг руки, парит, пока не исчезнет, полыхнув вспышкой на зажженой спичке.***
— Люци. — Что это? — зло сжимая запястье. — Отвечу, когда ты отпустишь, блять. Люцифер разжимает хватку, Ости рвется уйти, ничего не объясняя, да кто бы отпустил. Ей бы это льстило, не будь она сама от себя в ужасе — ладони в высохшей крови, а соображать она начала только когда почувствовала боль в резко вывернутой вверх руке. — Ты сама или это кто-то?.. — А что, защищать меня будешь? Я взрослая девочка, Люций. — Не выделывайся, а, — Люцифер обхватывает ее за подбородок парой пальцев, внимательно оглядывает со всех сторон. — Скажешь, или мне самому узнать? — Я целая, просто вляпалась во что-то, будучи сомнабулой, что тебе ещё надо? — Ох, Ос, — Люцифер едко смеётся, Ости кривится, — как же ты бесишь, не могу. Он дёргает её за плечи на себя, Ости утыкается носом в горячую ключицу в разрезе небрежно застегнутой рубашки — хочется поскорее в комнату, отмыться и нарисовать маску, чтобы не чувствовать себя такой беззащитно нагой посреди пустого коридора, который вот-вот оживет, наполнившись телами и голосами. — Ты тоже, — огрызается она, но беззлобно, чувствуя, как Люцифер положил ей ладонь на затылок, практически успокаивающе. На ней всегда срабатывает, хотя признавать она этого не хочет. — Поцелуй меня. — Не-а. — Засранец, — Ости кусает его в кадык, уворачивается от его нервных рук, но в итоге получает шлепок по бедру и обтирает крыльями стены в коридоре, тесно прижатая так, что чувствует, как сердце грохочет, словно у него в груди клубок невыказанных молний силится вырваться наружу. Люцифер целует, глубоко погружая язык, а ее всю прошивает насквозь, как и всегда, его сил не выдержать с непривычки. Люцифер хуже бьющей в спину разъяренной молнии, он извержение, накрывающее пепловым облаком, пока все живое не издохнет, он — огненный дождь, прибивающий сначала руки, потом колени, а дальше все, чего ему захочется в первую очередь. — Довольна? — он отстраняется также резко, как и зажал ее. Ости рвано выдыхает, взмахивает крыльями, чтобы отпустило хоть немного. Голова пухнет от вопросов, но любопытство здесь порок. Она не спрашивает, как он ее нашёл. Он не спрашивает, чем она занималась.Такой ты мне нравишься больше. Какой? Злой.
Когда убивают непризнанную, школа встаёт вверх дном, как в плохом детском стишке, все вокруг ведут себя, как ускорившиеся часовые стрелки, энергично и невпопад. Заткнись, заткнись, заткнись. — Люци, молчи, это серафим. Она хотя бы пыталась. Ости накрепко сжимает его руку, как будто сделала окончательный выбор — стоять на его стороне, даже если это может навредить. Люцифер на мгновение оглядывается на нее — гнев ему очень к лицу. Где-то далеко внизу звучно и весело напевают мадригал. Ости пытается сосредочиться, но буквы пляшут, строчка наваливается на строчку — она не сдастся, даже если крылья от хронической усталости решат отсохнуть. Беседка укутана запахами сада, скошенной травой и удушливой цветочной пыльцой, свежестью, лёгкостью и какой-то обреченной беспечностью, высохшие листья лопаются под давлением сапог, Ости нервно скребёт основание одного из рогов, страница в учебнике перелистывается под порывом ветра. — Эй, Ос. Ее хватает на лишь «вот же блять», Люцифера держали только напитанные кровью крылья, а так он сваливается на мраморную лавку, сразу вальяжно растягиваясь, будто все на самом деле в порядке, втягивает с шумом кровавые сопли и, повыше задрав подбородок, спрашивает: — Как дела? — Заткнись, — Ости наклоняется, чтобы собрать раскиданные порывами ветра, созданными крыльями, книги и спешно запихать в сумку. — Давай вставай, я тебя не понесу, как в прошлый раз. — Ос… — он жмурится, будто от солнца. Ости выпрямляется и, оглянувшись, хочет проклясть инферно, потушить все пламя и расплавить весь лёд, чтобы камня на камне там не осталось, плевать, что это их родной дом. Люцифер следит за ее взглядом, касается своего лица ладонью и смеётся. Из глаз льется, капает на рубашку, но она же черная, никто и не заметит. — Ты бы себя видела. Ости пересиливает желание крушить и ломать, Люцифер по-детски сворачивается у нее на коленях — энергия тянется из неё, она становится как сдувшийся от прокола шар. Под конец Ости не может нормально вдохнуть, сжимает горло пальцами, впиваясь острыми ногтями в прозрачную кожу, а Люцифер накрывает ее крылом, снова собирает развалившиеся учебники и говорит что-то, Ости не слышит, наверняка, что-то в духе — ты опять взяла на себя слишком много; все нормально, ты как, скоро экзамен, да, экзамен? Все разбивается, все вокруг разбивается, реальность, как пакет со стекляшками, которые скоро порвут плёнку и все содержимое раздерут на мармеладные полосы. Ости слепнет с видений, смысл которых не может разобрать ни сама, ни с чужой помощью, а все вокруг твердят, что это выдумки, неправда. Ночью она продавливает Люциферу грудную клетку каблуком до блаженного хруста, сама залечила, сама сломала — нечего на моем месте представлять другую — а он берет ее сзади до крика, спрятанного укусом в ладонь. Оргазм дробится, как ртуть, они сваливаются обессиленными, у Ости нервно дрожат руки и крылья, у Люцифера столько кровоподтеков на животе и ниже, что кажется, будто его пытали. Может, совсем чуть-чуть. — Успеешь до обхода, если пойдешь сейчас. Люцифер хмыкает, взмахивает рукой — от пальцев взлетают невидимые мертвецы. — Так меня ещё никто не отшивал, эй, — он задумчиво облизывает кончики пальцев, побывавших в Ости, она же ударяет его по руке. — Проваливай, а, ты храпишь. — Ты меня бьешь во сне, habibt, и ничего. Уставшая ото всего Ости засыпает у него на руках, предварительно обругав за то, что он всю ее исколол своей щетиной, Люцифер парирует тем, что она его «заебала» во всех смыслах. Под утро вся школа гудит известием об очередном убийстве и на этот раз ангела.***
— Ты мне должна. Ости, напившись, очень весело наблюдать, как непризнанная от отвращения дёргается всем телом, когда Люцифер напоминает ей про должок, а потом хлопает себя по колену, мол, садись. Ангелы, демоны, непризнанные кружатся вокруг и мимо, как надерганный пух — черный, белый и серый. — Я не буду этого делать. — Что, прости? — Не буду, придурок. Ости хохочет до икоты, но уже в коридоре, вырвавшись из удушливых объятий бала. Ходить одной по школе опасно, убили ангелочка, значит, по логике очередь за каким-нибудь незадачливым демоном. Ости поправляет кружево платья, чувствует на талии ниже ремня-змеи крепкие руки, татуированные и сильные, ставшие родными до слова «чересчур». Люцифер утыкается носом ей в затылок и дышит — мурашки рассеиваются по линии позвоночника, заканчиваясь где-то ниже крестца. Они многое делили пополам друг с другом — от боли, причиняемой самим Сатаной, до развесёлой школьной травли новеньких и сексуальных партнёров. Алая лента тянется, натягивается и едва не лопается от радости, только Ости совсем не радостно, потому что один глаз у Люцифера голубой, когда как другой, как обычно, дьявольский красный. — Мальбонте, — выдыхает она. Люцифер облизывает губы, оглядывая ее с головы до ног — как первый раз — с жадностью и желанием взять прямо здесь, не церемонясь тем, что кто-то может увидеть. Вырвать рубашку из расстегнутых брюк, задрать платье повыше и соединиться в одно — до судорожно стекающих по внутренней стороне бедер смешавшихся соков. Ости неосознанно пытается закрыться, скрещивает руки под потяжелевшей грудью. Крылья заламывает от пьянства, значит, улететь не выйдет. — Ты его, — Мальбонте заводит руки ей за спину, приникает так близко, что становится жарко дышать. Ости смотрит, просто смотрит — трупы, окровавленные крылья, войны и мор, как заевшая кинопленка, проносятся перед глазами. Это точно не Люцифер, самое страшное, что он делал, поцеловал непризнанную на земной горе, а она его предсказуемо оттолкнула. — Что? — Не моя. Я чувствую. Ости знала, все знали, что следующим станет демон. Разве что она рассчитывала на рыбу помельче. Находиться рядом с Мальбонте невыносимо, словно кто-то насильно решил утопить в густом сахарном сиропе, привязав камень за шею. Но вдруг все прекращается, он сжимает ей плечи, после обхватывает голову, Ости тянется снять его руки с лица. Но теперь это Люцифер. Жилы на лбу и висках вздуваются, губы синеют, Ости скрипит зубами, нет, нет, останься, Люци, останься, ты сможешь. — Я не могу, — сипит он сквозь зубы. — Ты должна уйти, сейчас. Уходи. Я убью другого, чтобы он успокоился. — Красная нить, — хмыкает Ости. — Я не успею. Люцифер беспомощно зажмуривается, словно бы его извечный кокон из бесконечной черноты прорвался наконец, но только для того, чтобы явить ещё большее чудовище, чем он был до этого. И нет ни одного шанса, чтобы погасить это пламя, только сгореть вместе с ним и всем тем, что дорого. Ости не замечает, как начинает плакать, Люцифер наскоро вытирает слезы большими пальцами и тут же ее отталкивает со всей силы. — Уходи. Мальбонте руками Люцифера отпускает ее несчастное горло, чтобы вдохнула руды и серы в последний раз, не станет же она мифической бессмертницей, скорее сгорит, не возродившись подобно фениксу, кто она такая. За Люцифером тянутся черные хвосты нитей умерших и ничего с этим нельзя поделать, ни одной красной. Больше ни одной красной.