Не смотри

      Присланный из больницы святого Мунго целитель подтвердил - госпожа Блэк беременна.       Радостная новость сотрясла дом на площади Гриммо от подвальной кухни до чердака, где жили летучие мыши - Вальбурга слышала их по ночам. Ещё девчонкой, до того, как впервые отправилась в Хогвартс, она по ночам частенько выходила на лестницу, чтобы послушать, как хлопают крыльями эти отвратительные твари. Звук был неприятный, отчего-то даже стыдный, но она всё равно заставляла себя напрягать слух и запоминать каждый монструозный такт этой дикой какофонии.       Подобные чувства владели ей и теперь, затапливая с головой. Стоя перед высоким зеркалом в одной ночной рубашке, босая, всё ещё брезгливо передёргиваясь после нахального осмотра, она пыталась высмотреть хоть какие-то изменения в собственном облике, кроме покрасневших глаз. Напрасные попытки - задыхающаяся от счастья мамаша успела сообщить, что живот начнёт расти не раньше четвёртого месяца, хотя Вальбурга с радостью обошлась бы без этих подробностей.       Через голову стащив скользкую ткань, обжигаясь украшавшим подол колким кружевом, она повернулась в профиль, присматриваясь к собственному отражению, подрагивающими пальцами массируя и растягивая бледную кожу и, к огромному облегчению, не чувствуя совершенно ничего.       Сев на край постели, она провела ладонью по холодной, сыроватой от пота простыне и брезгливо передёрнулась. Она так надеялась, что Орион окажется бесплоден... Ведь ходили же слухи, неужели все они оказались досужей выдумкой... Что оставалось ей, кроме надежды? Зелий было не достать даже через домовиков - дядюшка Арктурус ревностно следил за исполнением собственного прожекта и еженедельно требовал от стыдливо багровеющего Ориона отчёта о его постельных подвигах. Он не меньше самой Вальбурги пострадал от безумных идей отца, однако даже это не могло сблизить их.       И всё же она билась, пусть и из последних сил. Понадобилось пятеро взрослых мужчин, чтобы их с Орионом брачная ночь всё же состоялась. Мерлина ради, он ведь мог просто обездвижить её заклинанием, но это было бы слишком просто - ему важно было унизить её, растоптать то немногое, что ещё осталось от хвалёной блэковской гордости.       Утерев скопившиеся под веками слёзы, она кликнула Тёрви и приказала подать одеваться. Её знобило. Хотя стоило ли удивляться? Теперь, когда её предало даже собственное тело, приютившее в золотистых глубинах омерзительный результат противоестественного союза?.. Возможно, тётушка Мелания - дорогая, любезная свекровь, - была права, когда отдавала домовикам приказ убрать подальше от рук Вальбурги все режущие предметы, даже крохотный нож для очинки перьев, мотивируя это тем, что негоже благородной леди самой заниматься столь ничтожным мелким трудом, когда в доме пятеро домовиков. Толстуха знала, о чём толкует - теперь идея о том, чтобы вырезать собственное чрево, уже не казалась Вальбурге таким уж бредом.       Оправив сбившиеся волосы и привычным жестом разгладив подол платья, она бросила быстрый взгляд в зеркало - и тут же закрыла глаза, не в силах смотреть.       Последующие недели завертелись перед глазами бешеной каруселью, так что даже внезапно накатившая утренняя тошнота казалась вполне извинительной. Дядюшка Арктурус был на седьмом небе от счастья и беспрерывно закатывал званые обеды в честь будущего наследника благороднейшего и древнейшего семейства, призванного укрепить и прославить род Блэков. Вальбурга, сидя в кресле, обложенная подушками, с позеленевшим от дурноты лицом, вежливо и бледно улыбалась в ответ на поздравления, слово в слово повторявшие одно другое, и мечтала лишь о том, чтобы вновь оказаться в своей комнате, которую теперь почти не покидала.       Тому не было никаких причин - кроме токсикоза она была возмутительно здорова и не могла побаловать целителей ни скачками давления, ни отёками, ни неукротимым желанием полакомиться сырой землёй. И всё же почти все дни она проводила, лёжа в постели и глядя в окно, на буйно разросшиеся розовые кусты. Кроме Вальбурги за ними некому было ухаживать, и теперь полудикие цветы разрослись так, что их тугие стебли почти полностью покрыли заднюю стену дома. Иногда она задрёмывала, и тогда ей казалось, что она очутилась в магловской сказке, превратившись в принцессу, которая ждёт своего принца за зачарованным садом, под охраной длинных розовых шипов.       А потом ребёнок начал толкаться.       Если до этого жизнь Вальбурги казалась ей сущим адом, то теперь она ясно понимала, что худшее только начинается. Пики активности паразита у неё внутри приходились на ночь, а потому не могло идти и речи о том, чтобы поспать. Забыться сном ей удавалось лишь под утро, да и то лишь на пару часов, потому что дни она коротала за рукоделием, равнодушно вышивая сотни пелёнок и чепчиков в обществе матери, свекрови и Кассиопеи, хотя больше это походило не на сбор приданного, а на повинность.       - Ничего, - с присущим ей спокойствием протянула Кассиопея, когда Вальбурга после очередного удара по почкам едва не согнулась пополам и тихо застонала. - Ты посмотри, какой он у тебя шустрый! Раз пинается, значит, будет здоровеньким.       - Он меня не любит, - покачала головой Вальбурга. – Оттого он и бьёт меня.       - Не говори ерунды, - строго оборвала мамаша. – Он просто укладывается, как ему удобно.       Но Вальбурга, намертво вцепившаяся в поразившую её мысль, уже не слышала увещеваний окруживших её женщин, думая о том, как это несправедливо. Ведь она оставила его жить - за что он так сильно бьёт её? Неужели чувствует её злобу и понимает, через что ей пришлось пройти, чтобы он жил?..       Она подняла руку, сжатую в кулак, занесла над животом, полная решимости нанести удар… и не смогла.       Стоя со вскинутой рукой посреди закатной спальни, она не слышала ничего, кроме собственного дыхания и странного шороха, будто где-то рядом шумело море. Может, это был лишь её собственный ток крови, но на мгновение ей показалось, что в тихий плеск вплетается едва слышное сердцебиение гораздо быстрее её собственного.       Прижав к огненному на ощупь животу раскрытую ладонь, она прислушалась, но видение пропало также быстро, как и появилось. Должно быть, галлюцинация, хоть она и не слышала о таких побочных эффектах беременности.       Изнутри её сотряс новый толчок - на этот раз ручкой, и Вальбурга замерла, с удивлением отметив, что на этот раз было почти не больно. Друэлла, родившая уже троих девочек (из-за чего Сигнуса в семейном кругу неизменно именовали бракоделом), утверждала, что ребёнок в утробе пинается оттого, что ему темно и страшно. Вальбурга трезвым умом понимала, что всё это бред насквозь прокисшего розового мозга невестки, но отчего-то именно сейчас не могла отделаться от дурацкого воспоминания.       - Не надо так, - шепнула она, медленно проведя пальцами по коже. - Мне тоже страшно. Там, наверное, и впрямь темно... А ты закрой глаза и не смотри.       Ребёнок родился в ночь на третье ноября.       Сквозь застилающую глаза кровавую пелену Вальбурга видела, как обеспокоенно кривится лицо повитухи - схватки продолжались больше суток, но потуг всё не было, так что уж и неизвестно было, сможет ли она вообще родить или хотя бы остаться в живых. Но в четвёртом часу утра всё закончилось. Для неё наконец всё закончилось.       - Мальчик, хозяйка, - вздохнула повитуха с неповторимым разочарованием и перевела взгляд на ребёнка, всё так же беспокойно барахтавшегося в пелёнке – Вальбурге показалось, что она сумела разглядеть крохотную окровавленную ручку.       - Дай… Дайте мне его, сейчас же, - приказала она, с трудом приподнимаясь над подушками.       Женщина переглянулась с госпожой Ирмой и, дождавшись утвердительного кивка, с поклоном передала Вальбурге попискивающий свёрток; притом лицо у неё было такое, какое бывает у нечистого на руку мясника, подающего придирчивой покупательнице кусок говядины – бережно, чтобы не сразу стало понятно, что отрез на самом деле состоит не из мяса, а из рыхлого коровьего жира.       Ощутив на груди непривычную тяжесть живого тельца, Вальбурга замерла, одной рукой придерживая беспокойно елозившего по её ключице мальчика.       Для себя она решила, что не будет и пытаться полюбить сына. Но, с другой стороны, он был совсем маленьким и беспомощным и мог умереть, если о нём не позаботиться. Разумеется, она всегда могла поручить младенца заботам мамаши или домовиков… Но пойти на такую подлость Вальбурга не могла. Она была себялюбивой, жестокой, взбалмошной… но не подлой. Может, поэтому ей так тяжело было среди Блэков.

***

      Всё время после завтрака Сириус был занят тем, что пытался обучить Терри искусству катания на самокате, но к обеду мальчик ожидаемо закапризничал и решительно, двумя пухлыми ладошками, оттолкнул от себя руль верного двухколёсного коня.       - Я к маме хочу! - заявил он, снизу вверх взглянув на отца и капризно выпятив нижнюю губу. - Пойдём, а?       Сириус в ответ коротко вздохнул и нахмурился, надеясь, что Терри с детской наивностью не заметит его настроения.       После вчерашнего обеда у МакКиннонов Марлин полночи провела в слезах; мать нещадно трепала ей нервы, не жалея даже внуков - ни уже имеющегося, ни будущего. У всех сейчас нервы были на пределе. Страну лихорадило теперь уже настолько, что неладное почуяли даже маглы... Но всё же Сириус не жалел о том, что вступил в Орден, и он не собирался сносить насмешки тёщи. И уж конечно он ни за что не позволит так откровенно издеваться над Марлин. Если он и решил в своё время поддерживать с семьёй жены вполне дружеские отношения, это вовсе не значило, что он не мог передумать.       Чувствуя свою вину за разыгравшийся скандал, он постарался дать Марлин немного времени, чтобы успокоиться, тем более что сразу после завтрака старшая миссис Блэк увела невестку в малую гостиную, откуда они до сих пор не выходили. Решив проверить, чем же таким заняты женщины, Сириус поднял сына на руки и с улыбкой кивнул:       - Конечно, пойдём. Сейчас мы найдём нашу маму, где бы она ни пряталась!       Терри в ответ хихикнул, деликатно прикрыв рот ладошкой, и поспешно вцепился отцу в воротник рубашки, чтобы не опрокинуться.       Едва переступив порог гостиной, Сириус с облегчением выдохнул - смех Марлин и её довольное щебетание было слышно даже в коридоре. Обе миссис Блэк бок о бок сидели на широком диване, обтянутом изумрудно-зелёным бархатом, а кофейный столик перед ними был завален фотоальбомами и разрозненными волшебными снимками.       - Сириус! - обрадованно воскликнула Марлин, обернувшись к нему поверх низкой диванной спинки. - Идите сюда, милый.       Спустив извивающегося Терри на пол, он ласково подтолкнул его к женщинам, напутствовав:       - А ну давай к маме... Ой, скорей-скорей!       - Иди ко мне, золотце, - улыбнулась она, усаживая довольно пискнувшего сына на колени - осторожно, чтобы не придавить округлый живот. Нежно клюнув подошедшего мужа в щёку, она поделилась: - Твоя мать показывает старые фотографии - такая красота! Вот это со свадьбы... Позвольте, мадам?       Получив великодушный кивок Вальбурги, она потянулась и взяла одну из карточек, небрежно набросанных поверх раскрытого альбома.       Из рук в руки приняв пожелтевшую картонку, Сириус присмотрелся к движущемуся изображению. Снимок запечатлел молодожёнов и их гостей на церковном крыльце, и он вдруг с неуместным смешком подумал, что отцу пришлось взобраться на ступеньку выше, чтобы стоять вровень с молодой женой - он ведь всегда был низкорослым, даже теперь.       Но на Ориона он взглянул лишь мельком, внезапно сосредоточив внимание на Вальбурге.       - Правда, чудесно? - допытывалась Марлин, доверчиво улыбаясь ему, а Сириус смотрел на фотографию со смешанными чувствами. Никак не мог поверить, что эта насмерть перепуганная девочка в до нелепости пышном платье - его мать.       - Вы нисколько не изменились, мадам, - оценил он, возвращая фотографию жене и адресуя матери церемонный кивок, но та лишь царственно отмахнулась сухощавой ладонью и поспешно отвернулась, будто пыталась стыдливо спрятать глаза.       - В тот день у меня был омерзительный макияж, - поделилась она, мимоходом пригладив Антаресу волосы на виске, и поспешила затолкать снимок под последнюю страницу альбома. - Не смотри.