fo(u)r light

На северном полушарии планеты Земля уже неделю идут дожди. За спиной Бэкхёна звякает колокольчик, а на плечи иголками опускается затяжной ноябрьский ливень. Город шумит и движется, живёт, дышит выхлопными газами за каждым поворотом, и Бэкхён теряется в этих насквозь мокрых, продутых всеми ветрами улицах. У него нет цели, приказа или причины идти куда-то конкретно; точкой А номер отеля, а Б – попробуй найди. Мятный ликёр прожигает горло свежестью и горечью, а капюшон ветровки уже больше спасает от косых взглядов, от дождя же – ни капли. Иногда по пальцам, сжимающим толстое стеклянное горлышко, пробегает раскатами дрожь. Видимо, холодно. Бэкхёну всё равно. Он прячется под наземной трассой, от дорожного шума ни на миг не спасаясь – перед глазами всё тот же асфальт с полосами разметки, фары автомобилей вспыхивают огнями дальнего света, проносясь мимо, над головой шумит клаксоном застрявший в заторе автобус. Липкое ощущение слежения держит за горло. Бежать от этого бесполезно; что в отеле, что в алкогольном отделе мини-маркета, что на пересечении дорог – купол с тобой, купол под боком, купол в тебе. Если уж за неделю это ощущение никуда не делось, только усилилось, поделилось, разрослось и вгрызлось корнями тревоги в каждую клетку, то шансы на его бесследное исчезновение, замещение, излечение – малы ничтожно. Купол всегда с тобой, но – впервые так остро, опасно, близко. Чей-то взгляд ползёт от подошвы ботинок вверх, прилипает к лопаткам будто намертво, словно выделив центр мишени. Бэкхён делает глоток ликёра и на мгновение оборачивается. Сехун? Бэкхён хмыкает и вновь смотрит на влажную дорогу. Сехун подходит и встаёт совсем рядом – локтем можно под рёбра ткнуть, а после руки заломить и сбежать, дать себе фору, но Бэкхён только вдыхает ртом влажный воздух и надвигает капюшон совсем на глаза. Плана действий нет. Бэкхён разворачивается к Сехуну. – Если тебе будет проще, можешь называть меня Байсянь, – говорит Бэкхён и тихо недолго смеётся. Горло прожигает ментоловой свежестью, а какую-то часть сознания топит чёрным, вязким, отвратительным чувством. Сожаление или горечь. Сехун смотрит на него в ответ с изумлением и страхом, а в следующий миг приставляет к чужой груди дуло пистолета. Щёлкает затвор. Если он сейчас зажмёт курок, прострелит низ лёгкого – не туда целится. В глазах решимость пополам с болью, и Бэкхён вдруг чувствует уверенное: Сехун не сможет. Он должен. У него нет молнии сквозь глаз и беспощадности в венах, но он должен. Но он и не сможет, ведь: – Я знаю, где ты хранишь кольцо. Сехун отшатывается на шаг, но в грудь всё ещё целится, берёт правее и выше. Бэкхён опускает взгляд на дрожащий под неоновыми огнями бара напротив металл и гулко сглатывает. Его эмоции притупляют дождь и алкоголь, у него не трепещет ничего внутри, даже глаз не дёргается нервно, и просить остановиться – желания нет. Есть желание убедить выстрелить – давай, целься вернее, пробей опасное сердце, сбеги и ищи таких же. Может, поможет. Бэкхён очнулся в номере отеля в семи перекрёстках от этой шумной ночной улицы неделю назад. Один, в гробовой тишине, с решетом вместо памяти, придавленный темнотой и пыльным воздухом. Спасался он точно не в одиночку, но проснулся один. Где-то должны быть другие клоны, и тот самый, с молнией сквозь глаз и беспощадностью в венах, именно он сдал Бэкхёну тайник с кольцом. Где хоть один такой же – чёрт его знает, и ни единой зацепки нет, чтобы хотя бы начать искать. Бэкхён поднимает взгляд, совсем не думая о человеке напротив, а у Сехуна лицо – калейдоскоп, в нём сменяют друг друга эмоции так быстро и рвано, будто трясёт этот самый калейдоскоп совсем малыш, младенец, интересно ему, что за игрушку под боком оставили. Сехун закусывает губу. Бэкхён задумывается, может ли он называть себя Бэкхёном. Он появился на свет два года назад, его вырастили в капсуле и выучили всему, что – он очень надеется – применить не понадобится. Точнее, больше не понадобится. Девяносто четвёртый вырвал во снах из (не)своих воспоминаний несколько кадров из фильма, который он никогда не смотрел, и горячо убеждал всех вокруг, что они совсем как стражи галактики – пролетают бесчисленные миры и планеты, сканируют взглядами удивительные места и виды, используют мечи и взрывчатки, вот только. Бэкхён, оставляя за спиной сгорающие в безмолвном вакууме руины планет, понимал, что они слишком не подходят на роль стражей – даже если в это приятно верить. Они разрушители, так ближе к правде, вплотную. У Бэкхёна тоже есть воспоминания – не свои. Те, что были до него, те, что были у того существа, из чьего биоматериала его синтезировали. Они даже не клоны. Это понятие удобно ложится на язык, не более. Бэкхён изучал всё, что мог найти, добравшись до флешки с засекреченными документами, и делился потом с другими, почему синтезирование изощрённее всего остального. При синтезировании шанс создания выжить выше. При синтезировании шанс оставить память оригинала выше. При синтезировании шанс понять то, кем ты являешься, до отвратительного высок. Возможно, в этом и смысл – запустить по галактикам как можно больше страданий, кому-то в виде выгоревшей до ядра планеты, кому-то в виде понимания. Бэкхён понимает каждый свой шаг, осознаёт поступки, анализируя (не)свои воспоминания. Чем больше думать об этом – тем больше горечи разливается где-то внутри, затапливая всё липкой чёрной субстанцией. Дышать тяжело. Бэкхён вдыхает полной грудью и медленно выдыхает. Помогает только пятая попытка. Горечь перестаёт сжимать горячими тисками-лапами грудь и горло. Бэкхён смотрит Сехуну в глаза, пытаясь срочно решить, сбежать или сдохнуть здесь и сейчас. А Сехун опускает пистолет. Бэкхён мимоходом думает, что конец его существования обозначился бы отскочившим от мокрых стен и асфальта грохотом. Наверняка глушитель у Сехуна в рюкзаке за спиной. В его рюкзаке должен быть не только глушитель. – Тебе есть куда идти? Сехун взгляд прячет на другой стороне улицы, и Бэкхён повторяет за ним, щурится, разглядывая вновь замигавшую глубоким фиолетовым вывеску. Караоке-бар открыт круглосуточно. Бэкхён – будь он настоящим Бэкхёном – уже бежал бы через пешеходный, чтобы занять комнату для себя одного и петь до рассвета и охрипшего горла. Бэкхён вот петь не умеет. Хотя он никогда и не пробовал. – Тебе есть куда идти? – повторяет Сехун, и Бэкхён переводит взгляд на его подёрнутый фиолетовыми полосами профиль. Красивый. Что оригинал, что нет – оба красивы, как черти, и оба до жути серьёзны. У Бэкхёна от его оригинала остался налёг легкомысленности – может, именно по этой причине он ещё не пустил себе пулю в лоб, переключаясь в зацикливании на все уже совершённые грехи и каждый раз находя в переулках памяти что-то новое, интригующее. Или потому, что в лоб бесполезно, не поможет, он выживет, станет только более удобным беспрекословным солдатом. Когда они вырвались – когда их спасли, – Бэкхён зациклился на мысли, что он точно в цепях, даже за миллионы километров, каждый его шаг и вдох записывается, сохраняется, прослушивается. Рентгеном искали в лёгких и в венах ног, а полным сканированием нашли совсем не там, где отыскать было бы удачей. Если бы Сехун пару минут назад выстрелил, он бы попал идеально. Разорвал бы чип на части, на рвущие ткани осколки, и тогда бы никто не вслушивался в слова и эхо шагов, потому что мотор бы разлетелся кровавым салютом тоже. Левый желудочек сердца. – Я вернусь в отель. Сехун кивает и разворачивается, чтобы уйти. Дождь стучит по его плечам и промокшим на коленях брюкам, когда он поднимается к наземному переходу. Бэкхён смотрит ему вслед. Один выстрел может решить судьбу того, кто не должен существовать – и, возможно, судьбу планеты. Этой и ещё тысяч. Лишь бы Сехун смог нажать на курок. . Бэкхён сомневается – он безумно сомневается в Сехуне. Он не сможет, он сможет уложить даже себя самого, но не Бэкхёна, не клона Бэкхёна, не что-угодно-Бэкхёна. Сехун любил Бэкхёна. Того Бэкхёна, который здорово пел, обожал лимонный чай, зажигать свет на кухне щелчком пальцев и пятничную пиццу. Сехун купил обручальное кольцо, и даже Чанёлю, лучшему другу, об этом рассказать не успел. Их схватили. А потом они сбежали. А потом сбежали их клоны, и Бэкхён – настоящий – был единственным в роли спасателя на первом этапе. Провальный был этап. Бэкхён тогда видел Сехуна мельком – с безумным взглядом, с крупной дрожью вместо кожи, с чужой кровью на руках. Бэкхёну было больно за себя настоящего. Лучше бы выжил не он. Лучше бы ему пустили пулю в сердце. Бэкхён сомневается, и именно поэтому с трудом сдвигает пальцами квадрат плитки у самой двери на крышу. Ключи тоненько бренчат. Бэкхён сжимает их в ладони, гася звук, а потом бесшумно открывает дверь квартиры, в которой ни разу не был. В его памяти есть обрывками что-то чужое, прошлое – как этот тайник с ключом и машинальный взмах ладонью, чтобы включить лампу под потолком. Бэкхён ладонь удерживает у бедра. Прислушивается. Из глубины коридора льётся холодный электрический свет, и стойкая ассоциация с "домом" – с бесконечной белизной невозможно громадного помещения с рядом овальных капсул – заполняет низ горла тошнотой. Бэкхён хочет откашляться. Но вокруг гробовая тишина, и не Бэкхёну её нарушать. Её ломает звук прыжка. Бэкхён пробирается к открытой в конце коридора двери и замирает за ней, выглядывая только на крошечный угол обзора. Сехун танцует. В беспроводных наушниках что-то играет, но танцевать он может и под мелодию в своей голове – Бэкхён знает, потому что это знал другой Сехун. И Кай тоже. Они оба делились чем-то – неосознанно, на грани сна и бодрствования обычно. А Бэкхён зачем-то запоминал. И танцы подобные в коридорной белизне – тоже. Сехун резко останавливается, оборачивается, крутнувшись на босых пятках, и смотрит на выглядывающий из-за двери нос. – Что ты здесь делаешь? И наушники из ушей вынимает, бросая их на диван. Бэкхён делает шаг вперёд, ладонью продолжая придерживаться за стеклянную вставку в двери, и чуть склоняет голову к плечу, отвечая: – Хочу узнать, есть ли у тебя контакты Чанёля. – Как ты сюда попал? От Сехуна волной идёт напряжение, и Бэкхён неловко переминается с ноги на ногу. Они одновременно бросают взгляд на рюкзак, что раскрытым брюхом на обзор лежит на диване. Бэкхён замечает больше, чем просто глушитель. Отвечать надо честно. По-другому он и не умеет. – Я знаю твои тайники. У меня есть часть воспоминаний оригинала. Сехун вздрагивает и смотрит на Бэкхёна в упор, застревает взглядом на линии шрама. Бэкхён поводит плечами в попытке избавиться от ощущения, будто ему заново вспарывают кожу. Может ли взгляд быть острее скальпеля? Видимо, в случае Сехуна – может. Бэкхён прочищает горло, нащупывает одной рукой маску в кармане и пытается вывернуть разговор на нужный ему поворот. – У тебя есть контакты Чанёля? Номер, адрес, код? – Код? Бэкхён замирает. Он сам был кодом. Изначально они все, все девять клонов в овальных капсулах, существовали под кодовым значением. 94, 99, 10, 12. Бэкхён был 04. А потом пришли воспоминания – накатили, оглушили, заставили вскочить среди ночи и ходить кругами по непроглядной черноте коридора в попытке дышать менее тяжело. Воспоминания о той жизни, которой он никогда не жил. От мелочей вроде татуировки на правом предплечье до фундаментального – откровений, признаний, секретов и имени. Имя улеглось в голове, как угловая деталь осеннего неба в мозаике с речным пейзажем – наконец-то нашлась, и картинка теперь цельная. Бэкхён машинально. На заданиях они называли друг друга по коду. У клона Чанёля тоже был свой. Или есть до сих пор – судьбы других Бэкхёну неизвестны. А спросить у Сехуна – можно, конечно. Вот только язык не повернётся. – У нас есть код, у каждого. Не думаю, что у Чанёля есть код, но у него точно должно быть средство связи или дом. Сехун вздыхает, зарывается пальцами в волосы и вновь бросает взгляд на рюкзак. Сдаётся. – Чанёль… он не в Сеуле сейчас, и он просил этого не делать… но я могу дать тебе его номер. Или просто честностью в ответ на честность. – Хочешь узнать, зачем мне это нужно? – Да. У Сехуна и голос – скальпель. У Бэкхёна возникает спонтанное желание сбежать. – В моём сердце чип. Возможно, я смогу понять, когда мне придёт приказ или когда мной начнут управлять… неважно. Кто-то должен будет меня убрать. "И ты точно не сможешь". – Не доверяешь мне? Сехун садится на пол, подкладывает под себя одну ногу, другую выпрямляет, комкает в ладонях низ футболки. Бэкхён наблюдает за тем, как рисунок какого-то животного искажается – плюшевая морда скалится, сминается в гневе. Бэкхён поднимает взгляд на лицо Сехуна, с разбегу прыгая в глубину тёмных серьёзных глаз. А в них страх и волнение. Бэкхён чувствует то ли сожаление, то ли горечь, когда отвечает: – Да, – и спешит объяснить: – Ты не сможешь. Кого угодно, но не меня. Меня ты убить не сможешь. Сехун рвано выдыхает и опускает голову. Бэкхён делает шаг вперёд, отчаянно желая запустить тонкие пальцы в спутанные чёрные волосы, помассировать кожу, расслабить, вызвать улыбку. Ладонь жжётся воспоминаниями. Бэкхён с трудом удерживает себя на расстоянии ещё трёх шагов, преодолеть которые он не может. Потому что он – это он. Не те пальцы, не тот Бэкхён. Сехун, должно быть, очень сильный человек, очень стойкий, раз уж он может вести разговоры, смотреть в глаза и даже помогать тому, кто почти один в один человек, которого он любил. Или всё ещё любит. Бэкхён хочет сбежать острее, чем пару минут назад. – Сехун, – вылетает сквозь полусомкнутые губы на автомате, и что ещё можно сказать, не знает. Что можно сделать, чтобы никому не было больно? Никогда больше здесь не появляться. Хороший план. – Ты сказал, что можешь дать номер Чанёля. Сехун кивает, кивает, кивает – совсем как игрушка-собачка за машинным стеклом. Бэкхён делает ещё шаг вперёд. – Запомнить сможешь? – Не диктуй! Сехун вскидывает на Бэкхёна удивлённый взгляд, и в нём действительно нет ничего больше – ни страха, ни смятения. Хороший знак. Значит, он уже не боится. Зато боится Бэкхён. Он оглядывается, замечает в раскрытом рюкзаке какую-то тетрадь, шагает к дивану и подхватывает её кончиками пальцев. Сехун издаёт протестующий звук. – Подожди, – просит Бэкхён и пытается разглядеть среди оружия и одежды ручку, карандаш, лазер – что угодно, чем можно писать. Бумага и чернила надёжнее всего, надёжнее слов. Его могут прослушивать. Бэкхён почти уверен, что его действительно прослушивают – с той самой секунды, когда он впервые открыл глаза в овальной капсуле. Самый способный и самый опасный. Он уже сказал много лишнего за эти два дня. Можно почувствовать, как изнутри давит, разрастается чувство чьего-то присутствия. Возможно, кто-то прямо сейчас взламывает его собственные кодовые замки в коридорах разума. Бэкхён встряхивает головой, спешно пишет пару фраз, идеально вмещая их в строчку, и садится перед Сехуном на колени. Протягивает ему тетрадь. "Всё, что я произношу, всё, что происходит вокруг – записывается и передаётся. Напиши номер Чанёля здесь" Сехун поднимает взгляд. – А твои глаза? – он почти шепчет. – Через них что-то… записывается? Бэкхён поражённо хлопает ресницами. Он об этом не думал. – Не знаю. Сехун переводит взгляд на ручку и тетрадь, потом недолго смотрит Бэкхёну в глаза и возвращает всё своё внимание к написанию номера. Попутно просит: – Никогда больше не приходи сюда. – Да. – И если увидишь меня где-то – беги. – Хорошо. – И… Сехун после ряда цифр пишет: "За мной тоже следят. Если что-то пойдёт не так – знай: у меня есть план" Бэкхён забирает тетрадь из его рук и встаёт с места. Осторожно уточняет: – Ты собираешься меня спасать? Сехун взглядом по полу бегает, усмехается тихо, совсем невесело: – Почему бы и нет. Бэкхён чувствует злость, тяжкую и бессильную. Зачем спасать его? Почему опять его? Для кого так важно его существование? Бэкхён напоминает: – В прошлый раз вышло не очень. Сехун поднимает взгляд, и на мгновение Бэкхёну чудится голубой металл радужки глаз и кровавая молния сквозь, вниз. В следующий миг Бэкхёну кажется, будто Сехун сейчас расплачется. Вот только Сехун никогда себе этого не позволит при нём – и не позволял. Бэкхён знает. Бэкхён не знает, почему зарывается пальцами в спутанные чёрные волосы – возможно, старается действием, лаской приободрить, извиниться, – застревает подушечками в концах прядок. Сехун морщится и ведёт головой в сторону, избавляя себя от всех мучений разом. Бэкхён пытается ему улыбнуться. Через пару секунд Бэкхён осторожно прикрывает за собой дверь в квартиру, в которой лучше бы не бывал никогда. . Утром следующего дня Сехун сидит на диванчике в холле отеля. На нём чёрная толстовка с накинутым на голову капюшоном и очки-авиаторы, и Бэкхён бы своим ещё сонным взглядом его вообще пропустил, если бы не рефлекс. Бэкхён с удивлением смотрит на свои предплечья. Волосы на них встают дыбом, а на коже выступают пупырышки, будто она пытается притвориться пакетом, которым обмотано что-то квадратное в номере отеля. Бэкхён ощущает волнение и сканирует взглядом холл, цепляясь за знакомый профиль. Логика и поступки некоторых людей кажутся Бэкхёну непостижимыми. Бэкхён вместо кафе-ресторана и последующей чашки горького кофе шагает прямо к Сехуну, чтобы жестами пальцев попросить подняться на ноги. Сехун послушно встаёт, а после определённо ругается, ведь Бэкхён хватает его за руку и тащит к лифту. Сехун не сопротивляется, но говорит что-то эмоционально-негативное. Бэкхён пару фраз в памяти откладывает. В номере он первым делом запирается на ключ, поправляет наглухо закрытые шторы, нажимает на кнопку заказа еды у изголовья кровати. Сехун садится на кресло у окна, вытягивает вперёд свои бесконечно длинные ноги и спускает очки на кончик носа. Бэкхён останавливается напротив, прячет руки в карманах штанов и безмолвно задаёт вопросы. Что ты здесь делаешь? Что произошло? Почему ты подвергаешь себя опасности? – Тебе кое-что понадобится, – объясняется Сехун, будто словив волну чужих всполошённых мыслей, и достаёт из рюкзака красную квадратную коробку. Бэкхён понятия не имеет, чем ему поможет коробка… или её содержимое. Сехун приподнимает крышку и достаёт что-то серебристое, металлическое, похожее на аккумулятор или навигатор. – Это мой старый телефон. В нём новая сим-карта, так что… ну, это безопасно. Бэкхён понимающе кивает – приватное средство связи, значит. Он видел телефоны в отеле, но они громоздкие, общие и совсем ненадёжные, или так только кажется. В дверь вежливо стучат. Через минуту Бэкхён забирает с тележки свой кофе и ставит на столик у окна ещё одну чашечку. Указывает на неё Сехуну. Сехун поднимает брови в лёгком недоумении. – Угощаешь? – Да. Ты вроде любишь пить такое. Улыбка Сехуна отдаёт горечью. Бэкхён садится на край кровати и большими глотками заливает в себя кофе. Сегодня он бы добавил в него сахар, хоть и не до конца понимает разницу вкуса с ним и без него. Зелёный чай, например, на вкус как вода. Но Сехуну он нравится. Сехун складывает очки и убирает их в карман, подносит чашку к губам и делает пробный глоток. Много мяты и ноль сахара. Сехун оглядывается на заслонку из тёмных штор, обдумывая свои вопросы, отгоняя самый важный и уже к самому себе. "Зачем я здесь?" За дверью стучит колёсами тележка. – Тебя темнота не пугает? – спрашивает Сехун и взгляд на Бэкхёна бросает осторожный. Настоящий Бэкхён темноты боялся, а ещё гроз и призраков. Бэкхён же не боится ничего. Он способен чувствовать страх, но редко – когда что-то идёт не по плану, или… Хорошо, после того, как он очнулся в этом номере больше недели назад, он начал опасаться слежки, лифтов и вещей общего использования. Темнота в его списке отсутствует. Бэкхён не видит разницы – жить с ней или без неё. Закрытые шторы только лишь защита, не более. Бэкхён, на самом-то деле, раньше часто испытывал лёгкое чувство страха – ситуации, в которые закидывали их отряд, не были приятными. Для кого-то они были ужасными. Прямо сейчас Бэкхён думает, что он принимал за страх предвкушение. Он замечает, что у него дрожат пальцы рук. Опасна ли ситуация? У Сехуна в рюкзаке много чего должно быть, так что да. Опасна. Или просто сам Бэкхён опасный? – Нет, – наконец отвечает Бэкхён. Судя по тому, как Сехун вздрагивает, ответа он уже не ждал. – Спасибо за… телефон. И за тетрадь. Можешь её забрать. – Она пустая, пользуйся. – Нет необходимости. – Что ты собираешься делать? Бэкхён допивает кофе и вглядывается в дно белой чашки, пытаясь найти в крупице гущи подсказку, хоть какую-то, хоть малейшую зацепку. У него нет цели, приказа или причины куда-то двигаться. – Не знаю. – Или не можешь сказать вслух? Сехун с намёком указывает ладонью на лежащую на столе тетрадь. На обложке распускаются игольчатыми лепестками красные цветы, которым Бэкхён не знает названия. Он встаёт за ручкой. "Я не знаю. Надо поговорить с Чанёлем. Потом – скрываться как можно дольше. Попробовать не среагировать на приказ. Посмотреть фильм про стражей галактики" Сехун поднимает удивлённый взгляд от идеально ровных строк, прочитав последний пункт. – "Фильм про стражей"? Бэкхён кивает, улыбается и отвечает, не успев подумать: – Сехун нам всем про него рассказывал. Сехун дёргается всем телом. Тетрадь в его руках трещит, расходясь молнией по обложке. Бэкхён застывает с нелепой полуулыбкой на лице. – Мне жаль. И он действительно чувствует сожаление. Неприятное, прошибающее огнём грудную клетку, вызывающее лёгкую тошноту. Сехун надевает очки, откидывается на спинку кресла и говорит: – Ты можешь купить его и посмотреть на телефоне. Я скачаю нужное приложение. Фильм… Есть две части. Советую к просмотру обе. – Спасибо. Сехун кивает, кивает, кивает – совсем как игрушка-собачка за машинным стеклом. Бэкхён чувствует себя пылью на этом стекле. . Чанёль не отвечает спустя три требовательных звонка. Бэкхён уставляется на телефон в своей руке и не понимает, почему. Нестабильно работает сеть? Проблемы с сигналом? Сехун много объяснял про "начинку" телефона, показывал настройки, потому что Бэкхёну не удавалось всё понять самому, хотя он всегда живо разбирался в инструкциях и приказах. На Земле он провёл мало времени в осознанном состоянии, технологии здесь не те, к которым он был привычен – более топорные, иногда будто знакомые. Хотя Бэкхён и на других планетах бывал не особо. Не особо долго для того, чтобы изучать чужие технологии. Они их истребляли. Бэкхён нажимает "совершить вызов" ещё раз. Он не упрямый, он просто хочет быть совершенно уверенным в том, что кто-то окажет ему своевременную помощь. Плюс так создаётся ощущение хоть какого-то плана действий, а успешный диалог в нём – почётный первый пункт. Вторым пунктом можно вписать ещё одну бутылку мятного ликёра. Бэкхёну нравится послевкусие этого вида жидкости – горечь впитывается в язык, а в горле будто иней по стенкам оседает. Настоящему Бэкхёну это послевкусие тоже нравилось. Пока в ухо летят плавные гудки, Бэкхён раздумывает о понятии самоубийства. Сехун показал, как искать информацию в сети, и Бэкхён провел весь вечер и всю ночь за чтением. Он вводил в поисковик каждое слово, за которое цеплялся в мыслях. Мысли не были мрачными – мысли были рациональными. Самоубийство как спасение всех миров от его опасного существования? Такого Бэкхён не нашёл. На людском сайте статьи интересные, иллюстрированные, но сама суть – значения конкретных действий в конкретной ситуации – в корне отличается от того, что надумал себе Бэкхён. Прекращение постоянной боли в силу тяжёлых болезней. Демонстрация мужества перед богом и смертью. Спасение взятых в плен членов семьи. Избавление от мучений. Стирание своего существования без привлечения к этому посторонних. Задача несложная, но в случае Бэкхёна катастрофически близка к невыполнимой. Он уже рассчитывал возможности своих конечностей и точность попадания пули или острия меча – как раз до того, как начал звонить Чанёлю. Помощь ему нужна. Он попадёт стопроцентно, только если встанет перед какой-нибудь гигантской ракетной установкой. Нужен точный, быстрый, мощный удар, чтобы разнести весь чип на мелкие кусочки, ведь если уцелеет хоть одно ядро… Его будут включать в новом теле. И, возможно, манипулировать этим. Бэкхён закрывает глаза и вдыхает ртом. Гудки прекращаются. – Кто это? – звучит хрипловатый голос, и Бэкхён вдруг вспоминает, что сейчас раннее утро. Около шести земных часов. – Чанёль? – Да. Кто это? – Это Бэкхён. В ухо льётся тишина. Бэкхён отводит телефон от лица, чтобы проверить, не сорвался ли вызов. Десять секунд соединения перетекают в одиннадцать. Бэкхён подносит телефон обратно к уху и продолжает: – Если тебе будет проще, можешь называть меня Байсянь. И в этот раз Бэкхёну совсем не хочется смеяться. Хочется вывернуться наизнанку и смыть с себя всю эту горечь, которая топит, давит, не даёт нормально дышать. Чанёль молчит снова. Уточняет тихо: – Четвёртый? – Да. Бэкхён даже мгновенно вытягивается в струнку. Сила привычки. Он вновь прикрывает глаза и просит: – Мне очень надо с тобой поговорить. Не по телефону. – Хорошо. Где ты сейчас? – В отеле. Голос Чанёля звучит удивлённо: – Что? Ты разве не с Восемьдесят восьмым? Ты не в Тэджоне? – Нет… Я даже не знаю, о чём ты говоришь. Я в отеле, в Сеуле. – Я приеду за тобой. Скинь мне адрес. – Прислать? Чанёль вдруг смеётся и Бэкхён улыбается, узнавая этот смех. Они с оригиналом как две капли воды даже в такой мелочи. – Да, именно, отправь сообщение. Я могу… я в получасе езды от Сеула. Звонок обрывается, или Чанёль его прерывает – Бэкхён не знает, но зато он знает, что Чанёль должен быть очень и очень далеко на юге. Явно не в часе-двух езды. Бэкхён отправляет сообщение. Потом отправляет ещё одно, и уже на него получает ответ. "От кого: Неизвестный номер Тема: Помнишь про план? Текст сообщения: Спрячь лицо и волосы. Возьми с собой всё, что может тебя выдать. Извлеки сим-карту из телефона, забери её с собой, телефон оставь. Уходи и жди меня там, где я чуть тебя не пристрелил" Бэкхён вскакивает с места и в первую очередь хватает со стола чёрную тканевую маску. . На северном полушарии планеты Земля продолжают идти дожди. За спиной Бэкхёна звякает колокольчик, а на плечи опускается лёгкая морось. Город шумит и движется, живёт, дышит выхлопными газами за каждым поворотом, и Бэкхён теряется в этих насквозь мокрых, продутых всеми ветрами улицах. У него нет цели или приказа, но зато есть причина торопиться куда-то конкретно. Мятный ликёр прожигает горло свежестью и горечью, а капюшон ветровки надёжно спасает от чужих взглядов. Бэкхён поправляет маску на лице, задирая её почти до линии роста нижних ресниц, чувствует волну дрожи между лопатками. Видимо, холодно. Бэкхёну совершенно всё равно. Он прячется под наземной трассой, отчасти спасаясь от дорожного шума – хотя перед глазами всё тот же асфальт с полосами разметки и фары автомобилей вспыхивают огнями дальнего света, проносясь мимо. Липкое ощущение слежения продолжает держать за горло. Бежать от этого бесполезно; что в отеле, что в алкогольном отделе мини-маркета, что на пересечении дорог – купол с тобой, купол под боком, купол в тебе. Бэкхён слишком остро чувствует на себе чей-то взгляд – ползёт от подошвы ботинок вверх, прилипает к лопаткам будто намертво. Ощущения страха или предвкушения нет. Бэкхён делает глоток ликёра и оборачивается. Сехун. В чёрной толстовке с капюшоном и очках-авиаторах. Бэкхён облегчённо выдыхает и идёт к нему быстрым шагом. Сехун вдруг прикладывает указательный палец к своим губам, и Бэкхён не понимает, что может означать этот жест. Возможно, удивление в его взгляде рисуется слишком явственно. Сехун с улыбкой качает головой и достаёт из кармана телефон. Что-то быстро на нём набирает и поворачивает экраном к Бэкхёну. "Пока ни слова. Поговорим в пути. Доверяешь мне?" Бэкхён поднимает на него взволнованный взгляд. Кивает. И почти бежит, пытаясь успеть за быстротой шагов Сехуна. Бэкхён отмечает мигающие с интервалом в пару секунд жёлтые огни и тёмный цвет автомобиля, а Сехун уже открывает перед ним дверь и мягко подталкивает ладонью в спину. Сехун садится на место водителя, пристёгивается ремнём безопасности, поворачивает ключ. Попутно что-то щёлкает на коробке на соседнем сидении. Бэкхён замечает причудливые металлические ромбы на крышке коробки. Сехун оборачивается, чтобы, видимо, в чём-то убедиться, и выезжает с парковки. Бэкхён спускает маску на подбородок, снимает капюшон и откидывается на спинку сиденья. Скорее всего, ехать они будут долго. Сехун заговаривает только тогда, когда они проезжают границу города. – Ты уверен, что это не Чанёль? Ты видел его… достаточно давно. Ты мог спутать с клоном, голоса ведь одинаковые. – Я уверен. Это и был клон. Ты не доверяешь мне? Сехун хмыкает и тихо совсем говорит: "справедливо". Кивает головой на коробку на соседнем сидении и объясняет: – Эта хреновина – глушитель сигнала. Они бывают разные, конкретно этот сбивает любую систему слежения, то есть, сигнал твоего местонахождения определяется неверно. Ты будто восточнее десятков на пять километров, хотя на деле ты здесь. Бэкхён придвигается чуть ближе, чтобы внимательнее осмотреть "хреновину". Квадратный короб с сеткой проводов, мигающим красным диодом, выпуклыми кнопками и изогнутыми ромбами на крыше. Видимо, это антенна. Выглядит сомнительно. – Думаешь, сработает на моём чипе? – Думаешь, я только на силе смелости собрался нас спасать? Бэкхён замирает на мгновение от этих слов. Откидывается вновь на спину и смотрит в потолок. Зачем его спасать? – Зачем ты меня спасаешь? Проще застрелить, чем бесконечно пытаться спасти, разве не так? Сехун молчит. Бэкхён терпеливо ждёт ответа, но молчание становится их третьим спутником на несколько минут. Бэкхён хмурится. – Сехун. Ладонь Сехуна на руле вздрагивает. Он прочищает горло и всё же отвечает: – Много причин. – Назови хоть одну. – Я… просто завершаю то, что начал он. Бэкхён хотел вас всех спасти. – Зачем? Сехун шумно вздыхает и пытается поймать через зеркало заднего вида взгляд Бэкхёна. Бэкхён смотрит в потолок и всем своим видом выражает негодование. Или непонимание. Или непринятие. Чёрт его знает. Сехун возвращает внимание на дорогу. – Он… Он стал спасать бы даже бельчат или лошадей, он был слишком добрым. Он считал, что если вас всех надёжно спрятать, то преследование может прекратиться. Он считал, что со временем вы сможете жить как обычные люди – а всем вокруг мы бы говорили, что у всей нашей компании отыскались давно потерянные близнецы. Я его позитивного отношения не разделял совсем, потому что… Сехун замолкает. А Бэкхён, кажется, понимает. – Потому что преследование не прекратится никогда? Сехун кивает. Бэкхён опускает взгляд на собственные пальцы, пытаясь представить, понравилась бы ему жизнь в роли человека или нет. Чувствовать много боли, очень часто утолять голод и жажду, собирать руками глушители сигналов, управлять четырёхколёсными автомобилями, нажимать кнопки на машинке для приготовления кофе. Картинка представляется интересной, хоть и скудноватой. И нереальной. Это ведь невозможно. Совсем-совсем. Настоящий Бэкхён, если попытаться порыться в его воспоминаниях, любил всё вокруг себя. Любить – это защищать? Любить – это жертвовать? Бэкхён вдруг озадачивается: – Я тебя видел всего один раз. Ты не приезжал, пока я был в клинике… Ты ненавидишь нас? – Нет, – быстро отвечает Сехун. – Не мог видеть, но не ненавидел. Не мог видеть конкретно Четвёртого? Бэкхён поднимает взгляд, смотрит на сосредоточенное выражение лица Сехуна в зеркале заднего вида и чувствует, как в груди жжётся то ли сожаление, то ли горечь. Давит на корень язык подступающей тошнотой. У него есть вопрос ещё хуже. – Если бы той ночью ты встретил не меня, а… своего клона или кого-то ещё – ты бы выстрелил? Сехун молчит больше пяти километров. Ловит взгляд Бэкхёна в зеркале и едва заметно усмехается. Способность клона к анализу информации раздражает и удивляет одновременно. – Да. Ещё на тридцать километров молчание становится их третьим спутником. . Бэкхён первым проходит в номер мотеля, осматривается, и его взгляд выхватывает среди всех вещей самое важное: кровать. Их две, преградой тумбочка, и вполне можно позволить себе тут же завалиться спать, но у Бэкхёна ещё есть немного бодрости, а вот спина сидением на заднем сидении автомобиля измучена сильно. Бэкхён потягивается и садится на одну из кроватей, после укладываясь на клетчатое покрывало. Сехун запирает дверь на ключ, ставит коробку-глушитель на тумбочку между кроватями и смотрит на Бэкхёна сверху вниз. Сехун наконец-то снимает очки, и у него в глазах только усталость и что-то ещё сверху, и Бэкхён чувствует себя некомфортно. Он доставляет неудобства. Если подумать, конкретно этому человеку он доставляет их с самой первой встречи. Бэкхён спрашивает: – Какой у тебя план? Сехун садится на соседнюю кровать, взъерошивает ладонью волосы и смотрит на Бэкхёна с озорной улыбкой. – Помимо того пункта, что мы валим из города в духе заезженных боевиков? Мы поедем на юг, проверим, на месте ли Чанёль. Там будет безопасно. У него больше мозгов и техники. – Хреновины недостаточно? – Чего? Бэкхён взмахом ладони указывает на коробку на тумбочке. Сехун смотрит на неё. Смотрит на Бэкхёна. Потом фыркает и падает спиной на кровать. Бэкхён не уверен в том, что он слышит, но, вроде как, Сехун смеётся. Надрывно как-то и негромко, но это похоже на смех. Чанёль часто смеялся, особенно когда подбивал ораву клонов на подвижные человеческие игры. Он всегда так быстро бегал… Постоянно выигрывал в "прятки". Бэкхён поворачивается на бок и зажмуривается, пытаясь прогнать из глаз песок. Ощущение песка. Он постоянно смотрел на дорогу, в окно, на всё вокруг, пока они сегодня оставляли за спиной высотки и поля. Сехун заезжал на заправку, и Бэкхён подорвался из машины тоже, чтобы подержать в руках заправочный пистолет. Он никогда не делал ничего подобного. Это интересно. А Сехун смотрел на него так же, как минуту назад – Бэкхён такой взгляд видел в киноленте, которую смотрел как-то на телевизоре в отеле. Узы отца и сына, как понял Бэкхён. Терпеливый мягкий взгляд. Как если бы Бэкхён делал свои первые шаги, а Сехун чувствовал бы за него неподдельную гордость, ведь это он направлял, вдохновлял, поддерживал. Бэкхён моргает, больше не ощущая, будто в глазах что-то мешается, зудит, движется, и забавляется – про себя, конечно. Очень чудные мысли приходят в голову – возможно, чем дольше не даёшь телу отдых, тем больше оно сбивается с каких-то настроек? Бэкхён укутывается в капюшон, немного ворочается, укладываясь удобнее, и вскоре так и засыпает – поверх чёрно-красной покрывальной клетки, в помятой поездкой одежде, сжавшись в комок в попытке сохранить больше тепла. В номере прохладно. Сехун сидит на кровати, поджав под себя ноги, разглядывает чужое лицо, нежным взглядом касаясь линии шрама. Этот рубец – единственное отличие спящего клона от спящего Бэкхёна. Сехун отворачивается. Ему не нравится то, что происходит с его жизнью сейчас. Он не уверен, что всё это реально. В голове взрываются яркими бегущими строками чужие идеалы, чужие слова, чужие мечты – Бэкхён хотел счастья для всех, Чанёль хотел обеспечить своим близким безопасность и комфорт. Сехун хотел быть счастлив сам. Сехун быстро принимает душ, выключает везде свет и разбирает свою временную постель. Бельё свежее, чистое, пахнет цветами и весенним теплом. Сехун вдыхает этот запах, прикрывая глаза, а потом поднимает голову от подушки и смотрит на спящего Бэкхёна. Тот совсем не двигается во сне, дышит мерно и тихо, и этим тоже отличается от того, что осталось у Сехуна в воспоминаниях. Он знал Бэкхёна почти всю жизнь. С клоном почему-то ощущение то же. Сехун зарывается под одеяло с головой и мучительно думает, когда же ему станет легче вспоминать. Боль должна притупляться со временем, как его почти незаметный шрам на щеке – совсем не болит, хоть пальцем дави со всей силы. Какой срок годности у этой боли? Сехун садится в кровати, срывая с себя одеяло, и раздражается на свои порывы. Он не самый заботливый человек на Земле, не самый ответственный, не самый сильный. Зря он подошёл к Бэкхёну тогда. Надо было бежать куда-нибудь на юг, одному, спасаться, закрываться, сжигать себя изнутри чувством вины. Сехун набрасывает на Бэкхёна покрывало со своей кровати, подумав, расправляет его, накрывает с ног до самой шеи, рассматривает спокойное спящее лицо. Шрам на белой коже выделяется жутковатым бугром в почти полной темноте. Сехун невольно передёргивает плечами и возвращается под одеяло. И засыпает только с рассветом. . Бэкхён просыпается от того, что ему жарко. У него вспотевший затылок, косички прилипли к шее и безумно горячая ладонь под щекой. Он промаргивается и садится. Покрывало сползает с плеч, но от духоты это не спасает. Ночью Бэкхёну запомнился холод, а сейчас жарко так, будто они подлетели слишком близко к какому-нибудь жёлтому карлику и собираются на него приземлиться. Бэкхён осматривается, трёт глаза пальцами, понимает, что он на Земле. В мотеле. Должен быть не один. Но Сехуна на соседней кровати нет. Бэкхён снимает с себя ветровку, встаёт, заглядывает в ванную комнату. Никого нет. В номере заботливо плотно задёрнуты шторы, на тумбочке рядом с коробом бутылка негазированной воды. Бэкхён понятия не имеет, куда исчез Сехун, и вернётся ли он – нет ни записки с объяснениями, ни единой его вещи. Бэкхён понятия не имеет, что делать ему самому. У него нет даже средств связи; всё оборудование, которым он пользовался в операциях уничтожения, осталось ещё давно в стенах клиники, в которой Сехун ни разу не был. Или, возможно, был. Бэкхён не знает, что происходило с миром почти год после того, как его забрали. Бэкхён не знает, что происходило почти год с ним самим. Вот Бэкхён открывает глаза в овальной капсуле, в ряде таких же, вот их обучают стратегии, вот он подвязывает на себе ремни фиксации боевого жилета, вот он опускает ладонь на плечо Двадцать первого, кивает ему, а после всё вокруг под треск молнии поглощает вспышка света. Вот Бэкхёна силой заставляют сесть в спасательный челнок с остальными клонами. Вот из кабины водителя выходит существо, безумно похожее на него. Вот оно падает от залпов. Вот Бэкхён снимает с лица цепочку и подходит к крупному белому аппарату, похожему на привычную капсулу. Вот Чанёль сочувственно сжимает его плечо ладонью. Вот Бэкхён выходит на крышу клиники, вдыхает запах приближающегося дождя, вот он падает на колени, чувствуя острую боль в груди. Вот Бэкхён открывает глаза в тёмном номере отеля. Бэкхён садится на кровать, застывает взглядом на антеннах глушителя. Есть ли смысл двигаться на юг? Есть ли смысл двигаться на юг с человеком? Чанёля может уже не быть в живых. Вместо него по телефону говорил его клон – Бэкхён в этом абсолютно уверен. Почему вместо Чанёля говорил Шестьдесят первый? Чанёль захвачен? Клонов поймали и перепрограммировали? Жив ли Чанёль? Если нет, насколько опасно двигаться туда, где находился он? Бэкхён мгновенно поднимает голову, реагируя на звук – кто-то вставляет в замок двери ключ. Сехун? Кто-то из клонов? Шестьдесят первый? Бэкхён медленно встаёт на ноги, машинально заводит руку за пояс, вместо рукоятки меча ощущая пустоту. Чёрт. Он и забыл, что у него из оружия только ладони. Справится ли? Дверь открывается, и Бэкхён замирает в своей странной позе – одна рука вытянута раскрытой ладонью вперёд, другая за спиной. Сехун снимает очки-авиаторы, ставит на пол бумажный пакет и поднимает взгляд. В его глазах тут же пляшут смешинки. Бэкхён выпрямляется и прячет руки в карманах штанов. – Это ты меня так встречаешь? – спрашивает Сехун, и делает шаг обратно за дверь. – Я поесть купил. Бэкхён, не сдержав любопытства, выглядывает из дверного проёма и тут же зажмуривается под атакой закатных лучей жёлтого карлика. Люди называет его Солнцем. Бэкхён видит перед глазами оранжевые круги, и они остаются с ним на пару минут, пока совсем не исчезают. Бэкхён потирает веки костяшками пальцев и думает, что ему нравится этот цвет и согретый Солнцем воздух. Жизнь в роли человека не так плоха, если рассмотреть её со стороны любования природными явлениями. Сехун затаскивает в номер коробки с пиццей и Бэкхёна. Отправляет Бэкхёна умыться, пока достаёт из глубины бумажного пакета пару коробочек. Заглядывает в ванную, чтобы убедиться и напомнить себе самому, что да, здесь есть зеркало. Бэкхён смотрит на Сехуна через плечо, вопросительно поднимая брови. Его щека топорщится от зубной щётки. Сехун растерянно улыбается и закрывает за собой дверь. Он пытается совладать со слезами, вдыхая воздух ртом, почти им давясь. Бэкхён прополаскивает горло водой и выходит из ванной; он чувствует себя чуть лучше, возможно, даже излишне спокойно, безопасно. Вечерняя прохлада, заползшая в номер, улыбка Сехуна, лёгкой тенью возникающая на его губах, ромбовидные антенны на крышке короба глушителя – по отдельности и вместе создают какой-то тонкий, эфемерный уют. Бэкхён действительно чувствует себя в безопасности. Пусть даже это и не так. – Пиццу будешь? Сехун протягивает застывшему в дверях Бэкхёну открытую коробку – в ней что-то круглое, порезанное на порции, пахнет вкусно. Бэкхён знает, что такое пицца, но ни разу не пробовал. Он тянет пальцами за корочку один кусочек и под любопытствующим взглядом Сехуна надкусывает край. Тесто, томаты, сыр… Базилик? Композиция интересная. Бэкхён берёт ещё один кусок и садится на кровать. Сехун ставит коробку рядом с ним и достаёт из пакета какую-то баночку. Бэкхён забавляется про себя – зелёный чай? Тот самый, что на вкус как вода? – Сегодня пятница? – решается узнать Бэкхён, когда приканчивает второй кусочек и выбирает, какой из коробки ещё смотрит на него. Бэкхён теряется в земных календарях и понятиях, а пицца… пицца в чужих воспоминаниях всегда была по пятницам. Сехун хмыкает, будто всё понимает. – Да. Хочешь? Сехун показывает баночку в своей руке со всех сторон. Бэкхён пожимает плечами, но руку протягивает. И читает на боку слово "лимон". Смотрит на Сехуна. Сехун пожимает плечами и объясняет: – Ты бы всё равно захотел попробовать. Ты такой же любопытный и упрямый. – Я так не считаю. Сехун вскидывает брови и рисует на лице выражение "да ладно". А потом указывает ладонью на коробочки на краю тумбочки и предлагает: – Выбирай. Будем менять твой облик. Бэкхён запивает третий кусок пиццы кисловатым лимонным чаем и наклоняется чуть, чтобы рассмотреть лица на коробочках. Люди улыбаются, у них разные причёски и разный цвет волос. Краска? Кроваво-красный – ярко, заметно, не подходит; непонятно-светлый – бессмысленно, проще ходить и дальше с белоснежной головой. Остаётся только самый тёмный. – Чёрный. – Хорошо. Поедим и приступим. Бэкхён буквально ощущает, как чувство безопасности потихоньку распыляется, испаряется, исчезает. Он смотрит Сехуну в глаза, пытаясь убедиться, что перед ним точно Сехун, а не кто-то ещё. Что он не один. Что есть шанс на какое-никакое спасение. Сехун отводит взгляд через минуту. Бэкхён про себя говорит искреннее: "мне жаль". Он на мгновение забыл о том, кто он такой. . Сехун перебирает в пальцах белоснежные косички, кончики волос танцуют по коже, и Бэкхён поёживается – не от холода, хотя он сидит на стульчике в ванной комнате в одних только штанах; по коже лапой лёгкого неудобства проходит щекотка. Сехун смотрит Бэкхёну в глаза через зеркало и думает вслух: – И что мы будем с ними делать? – Красить? – пытается угадать Бэкхён. Сехун улыбается как-то уж очень мягко и чуть растерянно. Бросает взгляд на коробку с краской в руках Бэкхёна и качает головой. – Тогда одной пачки не хватит. Давай их отрежем? Бэкхён поражённо выдыхает. – А так можно? И поворачивает голову, задирает вверх, чтобы посмотреть Сехуну в глаза напрямую и убедиться в чужих словах. Люди такие необычные всё же, Бэкхёну подобное решение ни разу в мысли не забиралось, хотя косички мешались иногда, пускали дрожь по коже частенько, да и просто – ну к чему они ему. Ему и чёлка в глаза лезет, но он уже привык её ладонью смахивать набок. А чёлку можно подрезать тоже? Не помешало бы. Сехун смотрит на Бэкхёна в ответ с долей нежности, она невольно совсем просачивается сквозь весёлую улыбку, и Бэкхён вдруг чувствует что-то в груди. Что-то тёплое, будто давно забытое, но его собственное. Не чужое воспоминание, не чужое желание, не чужой порыв – а свой, самый настоящий свой, первый. Бэкхён хочет, чтобы этот момент – он ощущает комфорт, безопасность и непонятное тепло – не заканчивался как можно дольше. Сехун наклоняется, чтобы забрать коробку из чужих рук, открывает её, достаёт пару тюбиков, сложенную гармошкой бумагу. Первой мыслью Бэкхёну приходит в голову то, что это – план атаки. Он встряхивает головой. Это просто инструкция. Он в безопасности. Хочется продолжать верить, продолжать чувствовать, но становится вдруг остро тревожно. Бэкхён сглатывает, пытается сглотнуть стягивающую дёсны горечью нервозность, но получается плохо. У него дрожат пальцы. Опасна ли ситуация? У Сехуна в руках не пистолет, не лук, не шпага – у него в руках тюбики и инструкция. Он точно не собирается пристрелить Бэкхёна или сдать кому-нибудь его местонахождение. Он ведь даже не сможет ни с кем связаться, у них с собой ни телефонов, ни навигаторов; номер заперт изнутри, а в соседнем, буквально за стеной – пусто. Не опасно настолько, насколько вообще возможно в их положении, вот только почему-то дрожат пальцы и глухо, громко бьётся сердце. Сехун поворачивается, чтобы что-то достать с полки над зеркалом, а Бэкхён скользит встревоженным взглядом по его профилю и цепляется за то, чего не замечал раньше. У Сехуна металлический гвоздик в мочке уха. Свежий прокол, вчера его не было, его не было раньше и его точно не было у Девяносто четвёртого. Бэкхён хочет узнать, спросить, почему Сехун это сделал, но что-то его останавливает. У Бэкхёна тоже был пирсинг, украшением шрама и по ушным хрящам, вот только он весь этот набор снял перед аппаратом сканирования тела, да так и оставил на железном столе. Может, все эти цепочки и гвоздики до сих пор у кого-то хранятся. Бэкхёну всё равно. А вот свежий прокол в мочке уха Сехуна добавляет тревожной дрожи в груди новый оттенок. Он непривычный, он сбивает с толку, он совсем не укладывается в голове. Бэкхён сцепляет пальцы в замок, пытается дышать глубоко и ровно, покорно закрывает глаза, когда Сехун берёт в руки карманный нож и оттягивает белоснежные косички ровной линией от шеи. Может ли такое существо, каким является Бэкхён, ощущать, понимать, чувствовать? Определённо. Может ли такое существо чувствовать влечение? Бэкхён об этом не думал, и предпочёл бы не думать никогда. . Бэкхён просыпается от того, что ему жарко. У него вспотевший затылок и безумно горячая ладонь под щекой. Он промаргивается и садится. Покрывало сползает с плеч, но от духоты это не спасает. Ночью Бэкхёну запомнилась прохлада, а сейчас жарко так, будто они подлетели слишком близко к какому-нибудь жёлтому карлику и собираются на него приземлиться. Бэкхён осматривается, трёт глаза пальцами, понимает, что он на Земле. В мотеле. Должен быть не один. Но Сехуна на соседней кровати нет. Шторы распахнуты, за окнами, похоже, рассвет – листва деревьев светится жёлтым и красным, слышны приглушённые звуки просыпающейся природы. Бэкхён бросает взгляд на тумбочку – глушитель сигнала на месте, рядом бутылка негазированной воды. Ни записки, ни единой вещи Сехуна. Бэкхён поднимается, натягивает на себя штаны и футболку, по тёплому полу босиком идёт до двери, чтобы опустить ручку и оцепенеть на мгновение. Не заперто. Сехун не мог забыть сделать это. Сехун мог уйти, чтобы проколоть себе все ушные хрящи, купить дюжину коробок краски для волос или коробку с вкусной пятничной пиццей, но он точно не мог забыть повернуть ключ в двери. У Бэкхёна дрожат пальцы, и он мысленно мечется между желанием спрятаться где-нибудь в уголке ванной комнаты и между желанием распахнуть дверь и проверить. Вдруг Сехун за ней прячется, прямо как ребёнок в каком-то фильме, что Бэкхён видел по телевизору ещё в отеле. Это нерационально, неуместно и очень глупо. Но проверить надо. Бэкхён открывает дверь, зажмуривается на пару секунд от ярких красок, осматривается вокруг. Никого нет. Бэкхён делает шаг вперёд – может, стоит обойти мотель и проверить за каждым поворотом. У него горячие ладони. Бэкхён опускает на них взгляд и дёргается всем телом. Его ладони горят огнём Шестьдесят первого. Бэкхён вздрагивает, когда на его плечо опускается чья-то ладонь. Бэкхён уверен, что знает наизусть дыхание и смех того, кто стоит за его спиной. Бэкхён оборачивается и чувствует, как волосы на его предплечьях встают дыбом. Грудь сковывает страхом. На него с забытой, но очень привычной улыбкой смотрит Чанёль, и сжимает чужое плечо своей невыносимо горячей ладонью только крепче. Ещё немного надавит – сломает кость. Его глаза светятся белым огнём. У Бэкхёна всё внутри скручивает от ужаса – он знает, в каких ситуациях у Шестьдесят первого были такие глаза. В таких, когда планеты сгорали дотла. – Зачем ты это делаешь? Улыбка на лице напротив исчезает, по щекам под кожей расползаются красные нити. Бэкхён пытается сделать шаг назад, зажмуривается, но открывает глаза, когда уже не может терпеть боль. Бэкхён видит перед собой потолок. Он аккуратно оглядывается – он в номере мотеля, шторы наглухо закрыты, ромбовидные антенны глушителя возвышаются на тумбочке, на соседней кровати спит Сехун. Бэкхён с минуту прислушивается к чужому мерному дыханию. Сон? Это был сон? Такое с Бэкхёном происходит впервые. Он всегда видел во снах чужие воспоминания, и никогда – кого-то из тех, кто его окружал. Ему ни разу не снился он сам, кто-то из клонов, бесконечность космоса. Насколько Бэкхён помнит, подобные сны люди относят к категории ночных кошмаров. Он вытирает ладонями вспотевшее лицо, тут же с тревогой осматривает руки. Они чистые, едва уловимо пахнут мылом, нет ни намёка на ожоги. Бэкхён бесшумно встаёт с кровати, босиком идёт до двери и опускает ручку. Ему необходимо проверить. Дверь заперта на ключ. Бэкхён идёт обратно и садится на колени у кровати Сехуна. Сехун во сне хмурит лоб, спит на боку, вытянув под подушкой руку. Он совсем молодой человек, а столько всего уже испытал и потерял. Бэкхён чувствует и сожаление, и горечь, когда аккуратно касается пальцами кожи на чужой тёплой щеке. Ладони больше не жгутся воспоминаниями – будто они все покинули Бэкхёна ещё вчера, когда в нём зародился его первый самостоятельный порыв. – Сехун, – тихо зовёт Бэкхён, и ладонью волосы тёмные гладит, они очень мягкие наощупь, – просыпайся. Сехун распахивает глаза и на Бэкхёна смотрит с абсолютным непониманием. Моргает, прячется лицом в подушку и тихо в неё стонет: – Бэкхён, ты хоть знаешь, который час? Бэкхён не знает, у него нет часов или чутья. Сейчас слишком рано? Сехун приподнимается на локтях, тянется одной рукой к тумбочке и достаёт из ящика свои наручные часы. Смотрит на них, промаргивается и бросает на Бэкхёна строгий взгляд. – Пять утра. Что случилось? Бэкхён умеет только в честность: – Мне приснился ночной кошмар. Будто Чанёль был здесь. – Чанёль? Сехун садится на кровати, кутается в одеяло до самой шеи, зачёсывает назад пальцами одной руки растрепавшиеся волосы. Бэкхён кивает, испытывая какую-то непривычную неловкость. Ему стыдно за то, что он разбудил человека только из-за того, что ему приснилось что-то необычное. Но это похоже на знак, или предчувствие, или что-то ещё – значит, надо действовать. Для начала объясниться. – Это был его клон. Он хотел меня сжечь. Всё ощущалось очень… реально. Тебя здесь не было. Бэкхён пытается придать лицу выражение раскаяния, потому что ему кажется, что слов будет недостаточно. Сехун смотрит на него в ответ потрясающе серьёзно, задумчиво. А потом наклоняется немного вперёд и шепчет: – У кого-то кошмары, а у кого-то прекрасная весна. Обломал мне весь кайф. Бэкхён отклоняется назад и искренне не понимает, о чём говорит ему Сехун. Бэкхён что-то испортил? Но когда он успел? Сехун выпрямляется, скидывает с себя одеяло и надевает часы на руку. Выдаёт решение: – Хорошо, едем. Перекусим где-нибудь по дороге. . Бэкхён готов уже через несколько минут – он быстро управляется с водными процедурами, хоть ненадолго и зависает перед зеркалом, разглядывая свой обновлённый внешний вид. Чёрный цвет волос не кажется таким ярким, как белоснежный; возможно, теперь даже можно не надевать капюшон, чтобы не привлекать внимания. Только глаза и шрам выдают в нём что-то иное, опасное. Бэкхён касается рубца пальцами. Это похоже на горную цепь, только не в иллюминаторе, а на собственной коже. Бэкхён отдёргивает руку от лица и выходит из ванной. Из вещей у него небольшая сумка через плечо, и Бэкхён сидит на кровати в позе лотоса, пока Сехун собирает по всем столикам и полкам что-то нужное, ранее раскиданное, и сортирует мусор. Бэкхён с интересом следит за быстрыми чужими движениями. Это успокаивает. В какой-то момент Сехун останавливается перед Бэкхёном и протягивает ему свои солнцезащитные очки. Бэкхён склоняет голову к плечу, не понимая, зачем ему очки. Они нужнее Сехуну, разве нет? – Надень. Ты сегодня звезда. – Что? Как Вега? – Да, как Вега, которой срочно надо спрятаться от надоедливых спутников. – У неё нет спутников… Сехун фыркает от смеха. – Боже, Бэкхён… Сехун не дышит, не моргает и не двигается ровно семь секунд. Бэкхён забирает у него очки, расправляет дужки и накрывает тёмными линзами обеспокоенность в своих отвратительно прозрачных глазах. Сехун отходит к окнам, чтобы напоследок открыть шторы, а Бэкхён сгрызает скачущим ломаными-кривыми взглядом его вытянутую в струну спину. Прицелься и бей. Бэкхён бьёт против своей воли, и ему бы очень хотелось больше не стрелять. Не в эту спину. Не в эту душу. . Третьим настоящим порывом Бэкхёна становится пицца. Сехун изгибает брови в удивлении, ведь он спрашивает пожелания чисто для приличия, подъезжая к какой-то придорожной кафешке. – И кофе, – добавляет Бэкхён. А вот это не удивляет. Пока они ждут свой заказ, устроившись за столиком в самом далёком от окон уголочке, Бэкхён крутит в руках баночку с тонкими палочками неизвестного назначения и задумчиво разглядывает Сехуна. Непривычно видеть его без очков в общественном месте. Бэкхён пытается нащупать чужие прошлые ощущения и мысли о Сехуне и сравнить с новыми, своими собственными. Первое, что проносится в голове – комфорт. Бэкхён хмыкает, поправляет маску на лице и укладывается щекой на стол. Тут прохладно. Он не выспался. Сехун, будто вновь ловит волну чужих мыслей, говорит тихо: – Я тоже не выспался. Остановимся сегодня пораньше, поспим. Ты ведь никогда не ночевал в машине? – Я в них и не передвигался ни разу до этой планеты. – Точно. На кухне кафе по радио звучит какая-то песня о долгой дороге домой. Бэкхён рассматривает текстуру стены, она шероховатая и грубая, и думает: а есть ли у Сехуна дом. У Бэкхёна был хотя бы ряд овальных капсул. Сехун наверняка оставил свой дом, когда впервые почуял опасность. Или когда их схватили. Его семья жива? Скорее всего, да. Он хоть раз возвращался к ней? Скорее всего, нет. – Наша еда готова. Хочешь попробовать чипсы? Бэкхён выпрямляется, поправляет очки и маску и пожимает плечами. Он понятия не имеет, что такое "чипсы". У него почти не осталось чужих воспоминаний, и ориентироваться в окружающих вещах стало немного сложнее. Сехун сгребает в пакет пачки всех вкусов, что есть в наличии. . Бэкхён выносит вердикт: – С крабом невкусно. И с овощами. Сехун смеётся, на секунду отводит взгляд от дороги, чтобы посмотреть Бэкхёну в глаза через зеркало заднего вида и усмехнуться. – Но ты их все съел. – А ты съел почти всю мою пиццу! – Она очень вкусная, когда горячая. – Я знаю! Сехун вновь смеётся, а Бэкхён фыркает и откидывается спиной на сиденье, накидывает на голову капюшон ветровки. Он чувствует не до конца унятый голод и что-то едкое, похожее на лёгкую несправедливость. Возможно, это подсказывают ему всего два кусочка из целого круга пиццы. Она действительно была вкусная и горячая. Просто Бэкхён медленно ест. Он не замечал этого раньше. Он будто был быстрее раньше. Бэкхён не знает, что с ним происходит, но что-то в нём точно меняется. Его мысли становятся более спокойными, чем, например, неделю назад. Он также чувствует тревогу за своё существование, но он почти не ощущает липкой лапы слежения на горле. Он чувствует себя, возможно, более позитивно настроенным на будущее – и своё, и Сехуна, и планеты. Этой и ещё тысяч. Может, есть шанс победить круг страданий, запущенный по галактике? Сехун, обернувшись на мгновение, дарит Бэкхёну лёгкую улыбку, и Бэкхён хочет продолжать верить, продолжать чувствовать. . В обед они заезжают на заправку, где Бэкхён предпочитает остаться в машине. В ней хотя бы сухо, а там, снаружи, стоит только ногу вытянуть – штаны тут же промокнут. Ноябрь уходит с людского календаря проливным дождём. Сехун пару минут стоит под крышей недалеко от окошка оплаты, у какой-то прямоугольной коробки с подсветкой, что-то в ней разглядывает, дёргает рычажок. Бэкхён понятия не имеет, что происходит. Вскоре Сехун открывает дверь заднюю дверь, и Бэкхён ёжится. Смотрит на наклонившегося Сехуна с укором. В салон заползает промозглый дух дождя. Сехун молнию кожаной куртки расстёгивает и протягивает Бэкхёну что-то небольшое, мягкое, сухое совсем. Бэкхён берёт в руки белый плюшевый комок и отодвигается чуть назад, от дождя подальше. – Что это? – Игрушка. Щеночек. Для тебя выиграл. Выходит, та коробка – лотерея? Бэкхён видел, как в узкой прорези исчезали монетки. Платишь и что-то получаешь. Как в целом на этой планете всё и устроено. – Зачем мне щеночек? Сехун закрывает дверь, быстро залезает на водительское сиденье, и, только сняв с себя мокрую куртку, отвечает на вопрос. Даже поворачивается, чтобы реакцию увидеть. – Он на тебя похож. Бэкхён с сомнением разглядывает белое плюшевое тельце. Щеночек весело приподнимает ушко в процессе переворотов. Бэкхён поднимает на Сехуна взгляд сомнения. – У него глаза такие же светлые, – объясняет Сехун. Бэкхён разглядывает игрушку со всех сторон, пока они выезжают с заправки. Сехун смотрит в боковое зеркало, краем глаза цепляя в отражении выражение недоумения на чужом лице. В груди приятно-горько колет воспоминаниями. Бэкхён вскоре снимает с ног кроссовки, забирается на сиденье с ногами и ложится на него бочком, прижимая колени к груди. Он долго смотрит на показатель скорости – Бэкхён привык к другим приборам и панелям, более многозадачным и буквально прозрачным. Он и сам много чего на них нажимал, когда того требовал план. Бэкхён очень хочет отвернуться, но он только закрывает глаза и пытается не пропустить в свою голову целое сборище гнетущих мыслей, выставляя по краям воображаемой секретной красной комнаты крепкие бетонные плиты, уходящие бесконечностью ввысь. Бэкхён действительно может представить всё в красках, и это странно. Непривычно. Жутковато даже. Бэкхён засыпает, прижав к щеке мягкую игрушку. Сехун, заметив это, съезжает на обочину и стоит с включёнными аварийными огнями минуты три, пока не запоминает увиденную картину до последнего блика дневного света на носу Бэкхёна. Может, это последний раз, когда у них есть возможность подурачиться, беспечно поспать, ругаться из-за пиццы, любоваться природой вокруг. Дождь усиливается и, кажется, километров двадцать на запад гремит. Сехун открывает дверь и выглядывает из машины, чтобы оценить масштаб и красоту сгустившихся туч. Вновь смотрит на заднее сиденье, закрывает дверь и поворачивает ключ. Прямо сейчас он жалеет, что решил не брать с собой полароид. . К восьми часам небо проясняется. Бэкхён уже давно бодрствует, читает найденную в бардачке книжку о правилах дорожного движения, а у Сехуна глаза слипаться начинают. Они оставляют за спиной садовые домики, и Сехун аккуратно съезжает с трассы. Бэкхён находит звук песка под колёсами напрягающим, книжку откладывает, пытается увидеть что-нибудь сквозь тонировку стекла. Снаружи почти непроглядная тьма, чем дальше от трассы – тем темнее и безмолвнее. Бэкхён проверяет – окно со стороны Сехуна опущено. А тишина стоит зловещая. Бэкхён вновь залезает на сиденье с ногами, машинально ощупывает пустоту вместо рукоятки меча за поясом, сжимается в комок под капюшоном ветровки. Он чувствует, как внутри него нарастает тревога – волнами, одна крупнее другой, захлёстывают с головой, пытаются утопить стойкую уверенность в чужих действиях, выбить из рук табличку со словом "доверие". Бэкхён жмурится, ему не нравятся все эти возникающие в голове будто из ниоткуда картинки. Он перешёл на новую стадию размышлений, анализа информации? Почему его мысли такие жуткие? Его сознание не отошло от ночного кошмара? Бэкхён вдруг думает, что ему может присниться что-то подобное вновь. С таким-то жутким видом вокруг – тем более. – Я с тобой, – вдруг говорит Сехун. Он даже не оборачивается, – всё хорошо. Машина останавливается. Сехун глушит мотор. И вот теперь поворачивается, и его лицо озаряет усталая улыбка. –Ты же говорил, что темноты не боишься. Бэкхён качает головой. – Теперь, возможно, она меня пугает. – Тебе нечего бояться, пока я с тобой. Не забывай, что меня по жизни несёт восточный ветер. Бэкхён не понимает, о чём говорит Сехун – это, кстати, понемногу входит в привычку, – но на всякий случай кивает. Сехун убирает коробку глушителя с сиденья и хлопает по нему ладонью. Бэкхён с непониманием смотрит на него. Сехун тихо бросает какое-то ругательство и объясняет: – Перелезай сюда, тут спать удобнее будет. Бэкхён поводит плечами, ощущая боль в мышцах спины, и нехотя соглашается. Он обувается, чтобы выйти из машины и попытаться открыть дверь со стороны переднего пассажира. Сехун там, внутри, в тепле, смеётся сначала, а потом отключает блокировку на двери. Бэкхён показывает Сехуну язык, когда укладывается на уже опущенном сидении лицом к нему. Сехун в ответ улыбается. – Я отправил Чанёлю письмо, – вдруг говорит Сехун, и Бэкхён смотрит в его обеспокоенное лицо. – Второе уже, сегодня, пока ты спал. – Письмо? – Бумага и ручка – самые надёжные вещи на свете, – Сехун с намёком показывает на выглядывающую из бокового кармана сумки Бэкхёна тетрадь. Там до сих пор хранится часть их разговора. Бэкхён до сих пор не посмотрел кинофильм про стражей галактики. – Полгода назад мы с ним придумали фальшивые имена и пароли, чисто для нас двоих. То есть, клон никак не сможет понять, от кого и кому придёт конверт. – А как доставляется это письмо? – Через почту… это земная организация. Надёжная и быстрая. Чанёль проверяет свой абонентский ящик в одном из отделений, так что это очень надёжно. Бэкхён сомневается, но ничего не говорит. Впрочем, он сам доверился какой-то деревянной коробке с антеннами, которая сейчас помигивает красным диодом у его ног. Ему ли сомневаться в целой организации, надёжной и быстрой. – Он должен ответить? – Да. Он знает мой план. Он должен прислать ответ на адрес мотеля, в котором мы остановимся завтра. – А если не пришлёт? Сехун закрывает окно, проверяет, надёжно ли прикрывает листва деревьев переднюю часть автомобиля, а потом ложится на спину и поворачивает голову. Они смотрят друг другу в глаза дольше минуты. Потом Сехун переводит взгляд на потолок и говорит на выдохе: – Тогда будем защищать только друг друга. Бэкхён испытывает трудности с тем, чтобы проглотить какой-то непонятный ком в горле. Сехун вдруг вновь поворачивает голову и придаёт лицу подозрительное выражение. – Ты ведь не думаешь, что мы не сможем дать отпор? – Ты… – Бэкхён усмехается, вспоминая их прошлый разговор, – ты ведь считаешь, что бежать бесполезно. – Бежать, а не бороться. У меня есть силы бороться и защищать тебя. Бэкхён бы предпочёл, чтобы у Сехуна были силы защищать кого-то другого. . Бэкхён просыпается от того, что по его плечам пробегает дрожь. Он открывает глаза, зажмуривается и зевает, а после аккуратно оглядывается, приподнявшись немного. Он до пояса прикрыт кожаной курткой – возможно, Сехун сделал это перед тем, как выключить подсветку в салоне. Бэкхён не знает, он уснул раньше. На стадии долгих безмолвных зрительных контактов. Вокруг на солнце искрится природа, от порывов ветра редкая листва ближайшего к ним дерева мажет по крыше, за спиной убегает к трассе песчаный путь. Бэкхён приоткрывает окно со своей стороны, но тут же закрывает обратно. Декабрь встречает его солнечным, сияющим, но уж очень зябким утром. Бэкхён ложится обратно, на правый бок, подтягивает к груди ноги, чтобы не задеть антенны глушителя, смотрит на профиль спящего Сехуна. Он так тихо дышит во сне. И хмурит лоб. Может, ему снится ночной кошмар? Бэкхён долго смотрит на чужой профиль – пока не затекает рука под щекой. Он не меняет позу. Сколько сейчас времени? Когда можно будет разбудить Сехуна? Бэкхён чувствует себя очень хорошо отдохнувшим. Спать ему совсем не хочется. Он уже даже попробовал снова уснуть, но лежать с закрытыми глазами совсем неинтересно. Да и воображение зачем-то рисует картины, от которых в груди всё от страха замирает. Бэкхёну такое не нравится. Пронизанный солнечным светом мир ему больше по душе. Бэкхён раздумывает, как бы ему совсем бесшумно открыть дверь и перебраться на заднее сиденье, а там хоть книжку с правилами дорожного движения дочитать. Сехун вдруг поворачивается на левый бок. Бэкхён на миг задерживает дыхание. Боится разбудить, вдруг слишком рано? Но Сехун сам открывает глаза, сразу же прищуривается, улыбается уголками губ. Смотрит на Бэкхёна, а Бэкхён сглатывает и почему-то побаивается двигаться. Будто можно что-то разрушить взмахом руки. Ощущение безопасности? Определённо. – Нежность, – говорит вдруг Сехун мягким тихим голосом. Бэкхён не понимает. – Что? – В твоих глазах нежность. Бэкхён закусывает нижнюю губу, ощущая непонятную нервозность, а Сехун продолжает: – Всё нормально, это из-за воспоминаний. Меня они тоже... одолевают. – Одолевают? Сехун чуть хмурится. Бэкхён думает, что это слово, видимо, из тех, что не стоит уточнять, надо было просто кивнуть, мол, я тебя понимаю, пусть и не понимает совсем. – Захватывают сознание... мешают спокойной оценке обстановки. Воспоминания – сложная штука. Игнорируй их. Бэкхён кивает. Хоть он и не может утверждать, что когда он смотрит на Сехуна, то испытывает именно нежность – да ещё и настолько, что её можно на его лице прочитать, – но одно он знает точно. Это не воспоминания. Это его собственные ощущения. Бэкхён чувствует желание отблагодарить, защитить, уберечь, спрятать, рассмешить, а ещё безопасность и комфорт. Возможно, что-то из этого похоже на нежность. Бэкхён садится, чтобы надеть кроссовки, но Сехун останавливает его, касаясь ладонью запястья. – Тебе не обязательно выходить для того, чтобы сесть назад. Можешь вообще сесть рядом. – Спереди нет тонировки. Справедливо. Сехун возвращает ладонь под щёку. Бэкхён аккуратно переползает назад, потом тянется за оставленными у глушителя кроссовками под тихий смех Сехуна. Бэкхён смотрит на него, с улыбкой напоминает о том, что им пора выдвигаться и чего-нибудь поесть. Сехун переворачивается на спину, потягивается, хрустит костяшками пальцев. Смотрит на наручные часы. Восемь утра. Не пять, уже хорошо. Сехун поднимает сиденья, ставит короб глушителя на его законное место и поворачивает ключ. Бэкхён протягивает ему очки-авиаторы. Сехун вопросительно смотрит на него через плечо. – Тебе нужнее, – объясняет Бэкхён, протягивает настойчивее. – Чтобы солнце не мешало наблюдать за дорогой. – Завязывай правила читать, – шутливо советует Сехун, надевает очки и пристёгивается. – Что хочешь на завтрак? Бэкхён забирается на сиденье с ногами и предлагает: – Удиви меня. . Сехун останавливается у лапшичной. – Лапшой ты меня не удивишь, – с улыбкой говорит Бэкхён, разглядывая вывеску в виде тарелки, палочек над ней и витков пара. – Я бывал здесь раньше, тут очень вкусно готовят. И мы поедим внутри. Там каждый столик огорожен ширмой. Бэкхёну идея нравится. Иллюзия безопасности теперь с ним всегда – почти с тех самых пор, как он сел в эту машину. Сехун убирает короб глушителя в чёрную спортивную сумку и с улыбкой вручает его Бэкхёну. – На этот раз его тащишь ты. В пятистраничном выборе исключительно лапши Бэкхён сосредотачивает своё внимание на гречневой, она ему понравилась ещё в отеле. Он тычет пальцем наугад, но спрашивает у Сехуна, не будет ли она слишком острой. Сехун отрицательно качает головой и уходит к стойке, где заказывает ещё и обязательный кофе без сахара для Бэкхёна. Ну и зелёный чай для себя. Когда Сехун дует на лапшу перед тем, как отправить её в рот, Бэкхён гладит пальцем бок чашки кофе, чтобы проверить, можно ли пить, и спрашивает: – Почему ты отправил Чанёлю два письма? Это не подозрительно? – Это часть плана. Всё в порядке. – Если он не ответит, как мы будем действовать? Сехун усмехается и отставляет тарелку в сторону. Вытирает губы салфеткой. – Поесть ты мне не дашь, я понял. Если Чанёль не ответит, мы уедем подальше от людей, отключим глушитель и будем ждать. Будем сражаться. – А если их будет много? Их действительно может быть много. Даже больше, чем может себе представить Бэкхён. – Использую все свои силы. И ты тоже. Сехун придвигает тарелку обратно и смотрит в неё. У Бэкхёна остывает нетронутая лапша. – Давай надеяться на лучшее и верить в свои силы, – воодушевлённо произносит Сехун и вновь берёт в руки палочки. – Ты говоришь совсем как Бэкхён. На губах Сехуна играет улыбка. – Ну так я же читаю твои мысли. Бэкхён прячет смех в ладонях. . Вечером их ещё в пути настигает дождь и штормовой ветер. Когда Сехун заезжает на стоянку мотеля, небо расчищается от туч. Природа передаёт Бэкхёну своё напряжение, он будто на одной волне с её волнением, тревогой, треском. Ветер беснуется, срывает с деревьев остатки листвы, шумно играется с вывеской. Бэкхён вылезает из машины и надевает капюшон ветровки, запахивает её на себе, пытаясь спастись от холода. Сехун передаёт ему в руки сумку с глушителем, забирает из машины их вещи и смотрит куда-то Бэкхёну за спину. А Бэкхён цепляется взглядом за вывеску 24/7. Она неоновая, громадная, мигает раз в пару секунд, слепит фиолетовым. Бэкхён прищуривается. Почему-то, совсем неожиданно, в голову приходит образ клона 99. Бэкхён видел его всего пару раз, и почти уверен в том, что при встрече вряд ли узнает. В воображении рисуются только его широкая улыбка и миндалевидный разрез глаз. Бэкхён часто моргает и отворачивается. Сехун внимательно наблюдает за ним, тянется прикоснуться ладонью к плечу, и на небо взглядом указывает. – Полнолуние. Бэкхён смотрит на крупный жёлтоватый диск Луны невысоко от тёмного горизонта, находит в памяти обрывочные мысли. Это единственный спутник Земли, покрытый реголитом, с разреженной атмосферой, на нём всё время проводят исследования. Сехун тянет за рукав в сторону входа в мотель, а Бэкхён взгляд зачарованный только у порога от неба отводит и просит Сехуна: – Расскажи мне о ней. О Луне. Сехун для начала оплачивает им номер. Бэкхён натягивает маску на лице повыше и изучает взглядом пол. В нём растёт, наплывает, захватывает с головой тревожное предчувствие. Сехун берёт его за руку, выводит на улицу и ведёт мимо дверей чужих номеров, по пути вспоминая рандомные факты. – Луна – спутник нашей планеты. Земля крутится по своей оси вокруг Солнца, а Луна – вокруг Земли. Ночью она освещает Землю, отражая от своей поверхности солнечный свет. Влияет на приливы и отливы. Это что я помню. В культуре она вообще дохрена чего значит, те же оборотни в полнолуние превращаются... – Я даже не знаю, что такое "оборотни". Сехун смеётся и останавливается у нужной двери, опускает на пол свой рюкзак и сумку Бэкхёна и так и вставляет ключ в замок, не отпуская чужую ладонь. – Ты много чего не знаешь, но я могу многое тебе рассказать. – Расскажи о фильме про стражей галактики. Сехун бросает на Бэкхёна тёплый взгляд через плечо и обещает: – С удовольствием. . Сехун лежит на кровати в позе звезды, прикрыв глаза, и по памяти пересказывает историю Асгарда. Бэкхён сидит рядом, прижав коленки к груди, вслушивается в тихий размеренный тон голоса и рисует в своей голове сочные листья растений, блестящие чёрные крылья воронов, просторные коридоры. Из Сехуна рассказчик хороший, он делает акценты на каких-то простых вещах, вставляет приятные шутки, отвечает на любые возникающие вопросы. У Бэкхёна вопросов много, у него их всегда было много – с того самого момента, когда он впервые открыл глаза в овальной капсуле и не понимал ничего абсолютно. Сейчас он многое знает. Он может заострить лезвие клинка и завести автомобиль, задать программу бомбардировки и объяснить закон термодинамики, сжечь планету собственными руками и завязать галстук. Непонятно, зачем Сехун взял с собой галстук и зачем учил Бэкхёна завязывать его американским узлом. Сехун объявляет перерыв в своём бесконечном рассказе фаната, садится, чтобы попить воды, и Бэкхёну бутылку протягивает. Бэкхён отрицательно мотает головой. Сехун вытягивает вперёд ногу и тыкает большим пальцем в чужую щиколотку. – Слушай, я не знаю, как тебя успокоить. Ты нервничаешь, и я из-за тебя тоже нервничаю. – Мне жаль. Сехун со вздохом прикрывает глаза ладонью, подтягивает ногу обратно к себе и чешет ногтями босую пятку. Бэкхён смотрит на это движение и невольно вспоминает прочитанную в интернете статью о щекотке. Сехуна щекотка явно не беспокоит. – Давай сейчас я расскажу тебе сказочку на ночь, мы поспим, завтра до полуночи подождём письма, и… – Сехун снова вздыхает и отнимает ладонь от лица, но на Бэкхёна не смотрит. – Если его не будет – настанет время нервничать. Сейчас, пожалуйста, постарайся успокоиться. Бэкхён прикрывает глаза, выпрямляет спину, вдыхает полной грудью, медленно выдыхает. Обычно это помогало. Обычно это срабатывало. После десятого такого вдоха Бэкхён чувствует лёгкое головокружение – что странно, он сидит. Сехун советует: – Теперь дыши в привычном темпе. Бэкхён открывает глаза, проводит по губам языком. Забирает у Сехуна бутылку воды, игнорируя выражение его лица. Выражение "я так и знал". – Ну, выбирай сказку: о лисёнке или о лепреконах? Бэкхён переползает на соседнюю кровать, прячется под одеялом до плеч и ложится на бок, чтобы на Сехуна смотреть и подмечать каждую его улыбку на тёплых моментах истории. – Обе. . Бэкхён просыпается от хлопка двери. Он резко садится в кровати и машинально выставляет перед собой правую ладонь. Сехун запирает дверь и смотрит на Бэкхёна. – Извини, – и смеётся тихо, – ты опять меня классно встречаешь? – Ты опять меня пугаешь, – ворчит в ответ Бэкхён и встаёт, чтобы пойти умыться и проснуться окончательно под душем. Пока Бэкхён недовольно пыхтит, пытаясь настроить тёплую воду, Сехун вытирает руки влажными салфетками и выкладывает на стол у окна купленные продукты. Напоследок можно побаловать себя вкусной едой. Сехун почему-то уверен в том, что завтра они с Бэкхёном отключат глушитель. Ответ от Чанёля пока не пришёл. Хотелось бы верить, что он придёт если не сегодня, то максимум утром, Сехун готов и неделю ждать, честно; но верится с трудом. Бэкхён выходит из ванной, на ходу пытается выжать с волос влагу полотенцем, останавливается у Сехуна под боком. На столе, на слое пищевой плёнки, высится горка пшеничных треугольников. Сехун ставит перед Бэкхёном пластиковый стакан с прозрачной круглой крышкой. – Кофе. – А это что? – Бэкхён указывает ладонью на треугольники и берёт в руки кофе. Трубочки нет, и Бэкхён с трудом скручивает крышку. – Это сэндвичи. Хотя гриль я не могу себе позволить, поэтому это бутерброды. – Я не знаю, в чём разница, – признаётся Бэкхён и наклоняется, чтобы понюхать сэндвичи-бутерброды, – но пахнет вкусно. Спасибо. – На ужин можем заказать пиццу. Бэкхён выпрямляется, делает глоток кофе и качает головой. – Если часто есть что-то вкусное, оно перестанет быть вкусным. – Но кофе ты пьёшь каждый день. – А я говорил, что считаю его вкусным? Сехун с улыбкой подвигает к Бэкхёну стул. Бэкхён спрашивает: – Ответ пришёл? Сехун прислоняется к столу поясницей, солнечный свет из незашторенных окон огибает его фигуру, и Бэкхёну вспоминается волшебный лес из сказки, под которую он засыпал. Сехун как тот самый мальчик из придуманной истории, что искал звезду для лепреконов. Сехун волшебный. Бэкхён очарован, и, если бы у него было право следовать желаниям своего сердца, о, если бы только у него был шанс покориться и пропустить через себя прекрасные тёплые чувства, порывы, влечение! Бэкхён не позволит себе сказать хоть слово. – Пока нет, – отвечает Сехун, и подвигает к Бэкхёну горку пшеничных треугольников. – Ешь. Бэкхён выбирает самый крупный на его взгляд сэндвич, берёт его обеими руками и протягивает Сехуну. Сехун, пока жуёт, предлагает варианты досуга: – Мы можем взять в прокат книги или настольные игры, можем съездить куда-нибудь, где ни на кого не наткнёмся... Бэкхён бы предложил составить план на завтра. Как они будут действовать? Какими они будут напарниками в бою? Бэкхён обычно был в паре с молнией или огнём, но чаще всего он доставал из ножен шпагу. – Если здесь найдутся две шпаги, могу предложить спарринг. – Знаешь, мы сможем подраться только на зубочистках. Сехун тихо смеётся и поднимает со стола прозрачную баночку с палочками, подкидывает её на ладони и ставит перед Бэкхёном. Бэкхён видел подобную вещь в кафе, где играла песня о дороге домой. Так вот для чего они нужны. – Не думаю, что у меня получится, они слишком маленькие, – размышляет вслух Бэкхён, примеряет свои пальцы к зубочисткам. Сехун смеётся, и такой смех Бэкхён слышит впервые. Запоминает навсегда. Сехун отталкивается ладонями от столешницы и идёт к двери. – Схожу за дженгой. Бэкхён кивает и допивает кофе. Похоже, завтра его ждёт чистейшая импровизация. . В окно светит полная луна, сегодня она поднялась выше, природа замерла в ожидании – ни дуновения ветра, ни криков птиц. Бэкхён спит тревожно, двигает губами, будто пытается кого-то позвать, а Сехун сидит у изголовья его кровати, по чёрным волосам невесомо пальцами проводит, а после поднимается на ноги. Забота больше не вызывает раздражения, Сехун просто спасает Бэкхёна от ночного холода, накрывая поверх одеяла своей кожаной курткой. Нет причины задумываться над мотивами собственных поступков. Или самое время? Сехун подходит к окну, засматривается на белоснежный диск Луны над далёким спящим лесом. Деревья под потусторонним лунным светом причудливо взмывают ввысь голыми ветвями, представляются лапами жутких существ из детских кошмаров. Сехун вновь переводит взгляд на Луну, горько усмехается. Он ненавидит полнолуния. Все кошмары в его жизни сопровождала полная луна. В первый раз Сехун потерял горячо любимого пса. Во второй – свою семью. В третий – Землю под ногами. В четвёртый раз на его руках умирал самый дорогой человек. Сехун выдыхает и закрывает глаза, но это не спасает. Он будет видеть ту улыбку Бэкхёна до конца своих дней. Сехун вспоминает посиделки компанией у реки и попытки побить рекорд Чанёля в блинчиках. Бэкхён тогда упрямо торчал в воде по колено до последних закатных облаков. Сехун укутывал его дрожащие от холода плечи своей кожаной курткой, а Минсок ледяные ладони прислонял к щекам, забыв о том, что он не согреет никак. После Минсок угощал всех горячим кофе и отдал Бэкхёну свой тёплый свитер. Сехун прислоняется плечом к стене и тяжело вздыхает. За его спиной – его ответственность, его пытка, его счастье. Потерять Бэкхёна – его клона, его часть, его что угодно – ещё раз равносильно собственной смерти. Сехун не ощущает в себе достаточно смелости, сил, гнева. Он как никогда раньше нуждается в надёжном дружеском плече рядом. Но от Чанёля ответа нет. . Бэкхён просыпается от того, что кто-то гладит его по щеке кончиками пальцев. Он ворочается, не открывая глаз, пытается спрятаться под одеялом. Вставать так не хочется… – Просыпайся. Мы не можем больше убегать. Бежать больше некуда. Бэкхён показывает из-под одеяла нос и открывает глаза. – Он не ответил? Сехун качает головой. И улыбается, тянется ладонью взъерошить чужие спутанные волосы. Бэкхён успевает накрыться одеялом. Сехун ничего не говорит, ничего не предпринимает, только смотрит на сжавшегося в комок Бэкхёна под пуховой защитой от всего этого грёбаного мира и с трудом сглатывает ком в горле. – Бэкхён. Вставай. И Бэкхён подрывается с кровати и бежит умываться. Не в его правилах заставлять людей ждать. Не в его правилах убегать от опасности. В его правилах дрожать от предвкушения. Он и без меча справится, лишь бы не в одиночку. Хоть сотню копий себя самого одолеет, лишь бы был смысл. Бэкхён улыбается своему отражению в зеркале. Вот это в нём боевой дух безумца проснулся, раз решил драться с сотней таких же! Зато уже не страшно. Сехун прибирается в номере, закидывает в рюкзак свои вещи, долго не решается опустить рычажки глушителя. Диод помигивает красным. Сехуну в голову приходит мысль колесить по Земле всю жизнь, лишь бы эта коробка была под боком. Он выживет без новостей, интернета и радио, а вот без Бэкхёна вряд ли. Зря он подошёл к Бэкхёну тогда. – Я готов, – говорит Бэкхён, закрывая дверь в ванную, и закидывает на плечо сумку. Сехун кивает, кивает, кивает и убирает коробку глушителя в чёрную спортивную сумку. Он отключит его позже, подальше от города и людей, так безопасней. Бэкхён поднимает маску с подбородка, накрывая лицо почти до линии роста нижних ресниц. Вдыхает полной грудью и медленно выдыхает. Помогает первый же вдох. Он готов драться. Не с сотней таких же, как он, конечно. Но против молнии и огня выстоит точно. . В глаза Сехуну слепит солнце, а он мчится вперёд выше допустимой скорости, напевает под нос какую-то песню. Бэкхён пытается дочитать книжку с правилами дорожного движения, бросает очередной тревожный взгляд на мигающий красным диод на глушителе. Они едут уже полчаса. – Ты собираешься его отключать? – Я вот как раз пытаюсь решить, – отзывается Сехун. Бэкхён захлопывает книжку и прячет её в карман на переднем сидении. К чёрту книги, к чёрту страхи, к чёрту перемену решений. Бэкхён снимает с лица маску, тянется вперёд, чтобы положить ладонь на чужое плечо и вздрогнуть от чужого напряжения. Сехун сейчас весь, целиком, до краёв им заполнен. Бэкхён предлагает сделку: – Ты его выключаешь, а я сажусь рядом с тобой. От таких заявлений Сехун съезжает на обочину уже через минуту. Бэкхён хлопает дверью, выходя из машины, а Сехун опускает рычажки. Диод светится красным ещё пару секунд. Бэкхён отмечает про себя, что красный – цвет опасности, приказа, запрета. Разве его свобода не должна быть какого-нибудь другого цвета? Бэкхёну нравится белый. Сехун просит Бэкхёна пристегнуть ремень безопасности, и Бэкхён удивлённо смеётся, когда у него получается это с первого раза. Сехун выезжает на трассу, мгновенно стирая с лица улыбку. Его серьёзный вид вызывает у Бэкхёна мурашки предвкушения. Совсем как раньше. Только меча за поясом нет. Бэкхён решает поделиться с Сехуном своими опасениями. Сработаются ли они, не покалечат ли друг друга, не рассчитав силы. Отправятся ли куда-нибудь после – Чанёля искать или на вулканы смотреть. Бэкхён видел какие-то новости по телевизору ещё давно, в отеле, там вулканы показывали, и ему хотелось бы увидеть их вблизи. Сехун внимательно его слушает, не перебивает совсем, на предложении отправиться на Луну не удерживает смешок. Бэкхён тут же сдувается в своём откровении. Сехун бросает на него тёплый взгляд, хлопает свободной рукой по колену и обещает: – Увидишь вулканы, обещаю. Насчёт Луны обещать не буду, а вот вулканы вблизи – запросто. – На Луну тоже хочу. Сехун расплывается в снисходительной улыбке и качает головой. Бэкхён недовольно вздыхает. Через пару дорожных знаков Сехун снижает скорость, а Бэкхён замечает песчаный съезд по правую сторону. На переднем сидении обзор совсем другой, скорость передвижения ощущается ярче, едущие навстречу автомобили пугают сильнее, проносясь мимо опущенного стекла со свистом. Опыт интересный, но сзади Бэкхёну нравилось больше. Там и пристёгиваться было необязательно. Ремень давит на грудь, когда пытаешься повернуться, а Бэкхён пытается. Он отчаянно пытается смотреть во все стороны одновременно, чтобы успеть заметить чьё бы то ни было приближение, успеть среагировать. Сехун сжимает его плечо ладонью и просит: – Не вертись. – Я пытаюсь быть настороже. – Это отвлекает. Пожалуйста, не вертись. Бэкхён смиренно садится ровно, но руки на груди складывает, желая показать недовольство всеми возможными способами. Насупленный взгляд на Сехуна не действует. На него не действует даже высунутый язык. Сехун молчит и только пытается не улыбаться. Бэкхён вздыхает. Сехун глушит мотор, отъехав от трассы достаточно далеко. Они почти спасаются от дорожного шума – только еле слышно гудит грузовой автомобиль. На километры вокруг поле увядшей травы, над головами только солнце на чистейшем прозрачно-голубом небе. Ни облачка. Бэкхён, высунув голову в окно, вглядывается в небо, замечает вслух, что у него глаза такого же цвета. Сехун соглашается, а после тянет за локоть Бэкхёна обратно в салон. Отстёгивает его ремень. Отключает блокировку дверей. – Предлагаю ждать здесь. Бэкхён накидывает на голову капюшон ветровки и застёгивает молнию на ней до шеи. Снаружи прохладно. Сехун оглядывает свою рубашку, прикидывает, насколько в ней будет тепло. Подумав, вытаскивает из рюкзака кожаную куртку и бутылку воды. Протягивает воду Бэкхёну. – Спасибо. Сехун кивает, открывает дверь, ставит одну ногу на песок. Передумывает, забирается назад, Бэкхёна к себе за затылок притягивает и прикасается губами к его лбу. От его волос всё ещё пахнет краской. Сехун закрывает глаза и приказывает, совсем не просит: – Не смей умирать. Бэкхён кивает, ощущая, как какую-то часть сознания топит чёрным, вязким, отвратительным чувством. У него подрагивают пальцы, глухо бьётся сердце в груди и от запястий по предплечьям ползут вверх мурашки, вздымая волосы на своём пути. Страх. Бэкхён чувствует страх и силу – светлую, тёплую, неограниченную. Будто в нём мощь целого Солнца. – Ты тоже, – отвечает Бэкхён, и Сехуна от себя отталкивает. Бэкхён выбирается наружу, вдыхает носом воздух глубоко-глубоко, выдыхает медленно. Атмосфера наэлектризована, а это значит, что они здесь уже не одни. Сехун захлопывает дверь машины, обходит её спереди, встаёт рядом с Бэкхёном, трогает его за руку. Предлагает взглядом идти вперёд – туда, где на горизонте темнеет, ворчит, сверкает грозовая туча. Бэкхён кивает, сжимает чужие пальцы в ответ. За их спинами поднимается в воздух сухая трава, листья, песок. Бэкхён оглядывается, сжимает ладонь в кулак. Сехун улыбается. – Не бойся. Это восточный ветер. У Сехуна в глазах уверенность и смелость, и Бэкхён наполняется этим тоже. Теперь до конца. Он чувствует, как у него поднимается температура тела. У него горит кожа, у него горят вены. Сехун смотрит на красные полосы на чужой коже и замечает: – Тебе идёт красный. Он пытается сделать комплимент, разрядить обстановку или успокоить себя – что-то из этого, определённо. Не каждый день такое зрелище увидишь. Жутковато даже. Сехун переводит взгляд на быстро приближающийся грозовой фронт. Его волосы треплет порыв ветра. Бэкхён зачарованно смотрит на его хмурый профиль, любуется, хоть и не к месту. Разряд молнии вспахивает землю в паре метров от беснующегося под ногами защитной волной ветра. Бэкхён делает шаг вперёд и поднимает вспыхнувший красным огнём взгляд вверх. Небо ворчит, грохочет, свирепеет, впивается в землю разрядами молний. Бэкхён видит знакомую фигуру вдали и на миг у него перехватывает дыхание. Двадцать первый такой мощный. Над головой Бэкхёна сверкает электрическая вспышка. Сехун сбивает его с ног воздушной волной, а сам откатывается вбок и бросает на фигуру вдали разъярённый взгляд. Сехун встаёт и бежит вперёд, а вокруг него вихрем клубится воздух. Бэкхён замечает полыхнувший слева от себя знакомый огонь, усмехается и поднимается с колен. . На северном полушарии планеты Земля бушует восточный ветер.