Beside your fault

Чо Сынён, отважный малый, но неуёмный и чересчур беспокойный, как все о нём говорили, как-то всегда знал, кем станет, с детства с самого. Стрелялки — любимая игрушка на папином компьютере, пистолетики — вместо мягких медведей или зайчиков под подушкой, и ведь что странно — никто его в семье не отговаривал. Мама, конечно, всегда говорила, что Сынён только прибавляет ей седых волос на голове, будучи очень взбалмошным с подросткового возраста, но не волноваться за него она не может, а потому всегда будет, даже в сотую, в тысячную его миссию. Сынён вообще целенаправленно шёл в полицейскую академию, зная, что это — его призвание, и ни в чём другом он себя не видит. Когда адреналин по максимуму кроет, когда жизнь бывает на волоске, когда не знаешь, какой шаг станет фатальным, Сынён смеётся смерти в лицо и идёт напролом. Даже когда у Сынёна притупляется инстинкт самосохранения, он умудряется выходить сухим из воды. Сынён не умеет обходить опасности стороной, а его человеческие качества зашкаливают. Так было всегда. Было даже тогда, когда однажды по пути на ночную смену он заехал за стаканчиком кофе, а встретил свою судьбу по имени Ли Ынсан. Несовершеннолетнюю ещё тогда, но Сынён уже через пять минут общения точно знал — этот мальчик поселится у него в сердце. Чо Сынён был специалистом по переговорам в антитеррористическом отделе. Он отлично выполнял свою работу, считался профессионалом своего дела, несмотря на молодой возраст, ему поручали самые трудные случаи. Быть переговорщиком в такой сфере порой опаснее вооружённых захватов, потому что от твоих слов зависит жизнь взятых в заложники, но Сынён почти никогда не заваливал миссию. Конечно, провалы случались — Сынён знал риск, и сносил всё мужественно. Но чтобы продолжать своё дело, нужно было быть твёрдо уверенным, что ты завершишь миссию с минимальными потерями. Иначе всё напрасно. — Ты опять завис, — Ынсан тычет своего сонного полицейского в щёку, одновременно чмокая туда же. Утро наступает для обоих незаметно. Сынён сгребает в охапку не сопротивляющегося и хихикающего брюнета, улыбающегося так, как улыбаться могут самые яркие звёзды во вселенной. Для Сынёна он — не просто звезда, а вся вселенная, которая по невероятной удаче и расположении к нему фортуны каждое утро просыпается с ним в постели. Сынён целует эти пухлые губы, стараясь не думать о том, как сильно сегодня не хочется выбираться на улицу в мороз и ветер, как хочется остаться и не выпускать из рук парня, который делает его счастливым одним своим существованием. День за днём Ынсан дарит ему свою любовь самозабвенно, словно это и есть его призвание, и Сынён твёрдо уверен, что для этого он и родился — встретить Ли Ынсана и остаться с ним на ближайшую жизнь. — Я думал о том, что хочу на завтрак, — не врёт Чо, прикусывая чужую губу и тут же скользя языком внутрь между ними. — Меня? — Ынсан заигрывающий сегодня, значит, сегодня не стоят его нелюбимые пары. Значит, Сынён может расслабиться и не думать, что его мальчик будет слишком завален учёбой и вечером они смогут насладиться сполна. Сынён по-особенному любит вечера, когда заезжает по пути в супермаркет, набирает несколько пакетов еды, не забывает любимый шоколад Ынсана, мороженое на десерт в обязательном порядке, потому что зачем следить за фигурой, когда Сынён уже и так покорён? Потом ехать домой, туда, где его ждут и уже собираются готовить ужин, затащить все пакеты домой, помочь разложить продукты, принять душ, всенепременно поучаствовать в готовке ужина, а после него вымыть посуду, потому что Ынсан уже вымотался и хочет спать, но спать — это только после того, как они насытятся друг другом. И этого всегда будет мало. — Тебя я хочу всегда, а не только на завтрак, — в доказательство Сынён начинает спускаться с поцелуями-покусываниями ниже, к шее, по ней к груди, останавливаясь на ключицах, с которых редко сходят отметины в виде засосов, вызывает бурную ответную реакцию, выбивая из младшего полустон-полукрик. Сынён ухмыляется — доводить его до исступления стала самая любимая работа после появления его в жизни, и как-то даже основная в такие моменты отходит на второй план. Сынён дразнится, играет, отвечая на провокации, и Ынсан не уступает, потому что знает, что заводит Сынёна больше всего. — Хочу слышать твой голос, котёнок. Ынсан не то, чтобы голоса своего стесняется — вовсе нет, но Сынёна иногда — ужасно. Сынён вытворяет с ним такие вещи, после которых в глаза смотреть стыдно, а то и страшно, но если не ему, то никому больше бы не доверил ни одно своё откровение. Ночные откровения рисуются перед его воображением очень живо. Сынён любит шептать, насколько красив Ынсан, хотя не видит его в темноте, а только кожей к коже, губами к губам. И такой Ынсан и впрямь потрясающе красивый. И только его, Сынёна. — Не сдерживайся, умоляю, котёнок, — и Сынён замолкает, потому что слова излишни. Ынсан медленно расстёгивает пуговицы на своей ночной рубашке, сидя у старшего на коленях и глядя в глаза томно, и Сынён готов прижать его хрупкое, податливое, сексуальное тело к себе, но ждёт, выжидает, пока тот избавится от одежды, являя Сынёну то, что ночью уже и так ему принадлежало. Их губы уже почти на одном уровне, когда Ынсан наклоняется к Сынёну, но в последний момент не целует, увиливает, растягивает губы в улыбке лисьей. Сынён кладёт обе руки на ынсанову талию, не в силах скрыть восхищение. Они вместе два года и семь месяцев, десять из которых Сынён смиренно и целомудренно ждал совершеннолетия своего мальчика, зная, что тот станет его. Он лишь поставил его в известность, и такая уверенная напористость буквально выбила почву из-под ног школьника-выпускника. Но и с тех пор Ынсан никогда не сомневался в том, любит ли его Сынён. Большего не требовалось, ведь Ынсан знал, с кем будет встречаться, когда соглашался на это. У Сынёна в глазах неоновой вывеской огромными буквами горит надпись, что Ли Ынсан у него в кожу въелся, в голове засел, да так крепко, что щипцами из сердца уже не вытащишь — Сынён не позволит. Он за этого мальчика любого на кусочки покрошит. Никто и никогда не посмеет причинить ему боль. Их прелюдии прерывает трель телефонного звонка на телефоне старшего. Сынён посылает убийственные взгляды в пустоту, безропотно выпуская из объятий своего парня, но не ответить не может. — Да? Где? — Ынсан сползает с его коленей, на автомате отправляясь готовить завтрак, потому что очевидно, что к начатому они уже не вернутся, чем сильно разочаровывает Сынёна, но того уже вызывают на работу и времени не остаётся. — Окей, буду в течение часа. Дождитесь меня. Как только телефон отброшен на тумбочку обратно, Сынён падает лицом в подушку, а с кухни уже начинает шуметь чайник, и льётся тонким шлейфом аромат свежезавариваемого кофе. — Что ж за жизнь такая… Я дома, а работа всё равно третий лишний в наших отношениях, — приходится подняться, чтобы пойти в ванную. Утро окончено, хотя Сынён не сомневается, что получит своё хотя бы вечером. Через двадцать минут Ынсан зовёт его на завтрак.

***

Когда смены выпадают вместе с Хан Сыну, Ынсану всегда весело и спокойно. Старший прикрывает от начальства, если Ли очень надо куда-то смотаться на полчаса или прикорнуть хочется, с ним не так трудно убираться по вечерам, он обычно провожает до остановки, если Сынён не успевает забрать с работы. Кроме того, Сыну в теме, с кем встречается Ынсан, какая у его парня профессия, как они сошлись, а ещё у Сыну самого очень крутой бойфренд. Их тандем Ынсан любовно зовёт «тупой и ещё тупее». — Через два дня два года и восемь месяцев, — вещает Ынсан, пока Сыну протирает стаканы, кивая тихому, но приятному голосу младшего. — Ты так хорошо запоминаешь даты? — Если честно, то вообще нет, это Сынён напоминает мне постоянно, — улыбается Ынсан, смущённо пряча улыбку. Посетителей не очень много утром, обычно больше в обед и ближе к вечеру, так что они могут, не спеша, переговариваться между собой. — Он любит делать сюрпризы почти каждый месяц. — Хватит, Ли Ынсан! Я такими темпами в твоего парня влюблюсь! А мой мне потом причиндалы оттяпает, — Сыну каламбурит, но это никогда не заставляет Ынсана беспокоиться о том, что Сынёна действительно кто-то может увести. Будь это так, разве Сынён смотрел бы на него такими глазами? Полными обожания, нежности и заботы. Когда человека просто хотят, хотят инстинктивно, в сексуальном плане, видно сразу, но когда любят, ты знаешь об этом сердцем. Ынсан знает. — Нам надо сходить на двойное свидание… — Ынсан пересекает барную стойку, чтобы пойти убрать с одного из освободившихся столиков, как вдруг замирает как вкопанный. Перед его глазами мелькают несколько фигур в чёрных масках, появившихся из ниоткуда, и почти сразу же раздаются крики посетителей. — Ты не делаешь мою жизнь легче, — Сыну не слышит продолжение их диалога и поднимает глаза, чтобы посмотреть, почему Ынсан прервался, но слышит шум, дёргается и натыкается взглядом на подбегающего в чёрной одежде и маске фигуру, которая выставляет перед ним пушку и кричит, требуя вытащить кассу. — Все заткнулись! Лицом в пол, никто не двигается с места! Ты! — один из захватчиков кивает на Сыну. — Деньги сюда! Живо! Не орать! — прикрикивает он на женщину, которая истошно визжит. Сыну видит только, как второй террорист ставит Ынсана на колени, не успевшего даже толком ничего сообразить, и подрывается к кассе.

***

Сынён впервые за день садится, чтобы спокойно выпить кофе и перебрать бумаги, папками сложенные на его столе. Там покоятся закрытые дела и те, которые повесили на их отдел ещё нераскрытыми. Он матерится, посылает всех в далёкое пешее, но всё равно делает это как-то по-свойски добродушно, потому что не умеет долго злиться, а завести его, чтобы он реально наорал или психанул, ещё надо суметь. — Детектив Чо Сынён, — в проёме их кабинета, где помимо него сидят ещё трое вместе с главой отдела Ким Усоком, — тебя начальство вызывает. — Да что опять? Если они меня сейчас кошек с проводов отправят спасать, я уволюсь нахрен! — Сынён встаёт, чтобы пройти за одним из новичков их отдела в кабинет, где обычно сидят международники, но бывает, там очень часто проходят совещания. Как только Сынён входит, его обдаёт напряжённой атмосферой. Усок, что до этого говорил с капитаном Мином из отдела расследований, поворачивается к Сынёну и хмуро обводит того взглядом. — У нас тут экстренная ситуация. Один из моллов захватили, требуют выкуп. Там гражданские, несколько человек персонала и обычные посетители, — Усок передаёт посерьёзневшему Сынёну листок. — Ты отправишься с группой захвата на переговоры, похоже, что просто так отпускать заложников они не собираются. Оперативная группа уже работает, поедешь с Ёханом и Вону на подмогу. Это список заложников. Сам знаешь, — Усок поправляет очки на переносице, — постарайся как можно меньше жертв. — Ну это понят… — Сынён замирает, увидев одно из первых имён в числе персонала, и резко перестаёт дышать, словно его со всей силы пнули в живот. — Усок! Это… это точная информация? Ты уверен, что это имя есть в списке заложников?! — он тычет пальцем в имя, которое никак, никоим образом не должно быть там написано корявым почерком. Усок перечитывает и кивает. — Посмотри внимательно! — Мы связались с начальством кафе, это точные сведения, — этим Усок топит Сынёна, размазывает, убивает навылет. Профессионализм, которым так гордился Чо Сынён, тает на глазах, он едва силится не порвать этот лист к чертям, но руки дрожат и голос больше не слушается. И всё это на глазах по меньшей мере десятка человек, ждущих от него приказа выдвигаться на спасательную операцию. А он не знает, как заставить мозг перестать подкидывать ему картинки самого худшего, что уже могло произойти. Там всего лишь имя. Имя, которое высечено на подкорке сознания, выжжено в сердце, имя, которое вызывает такой шквал страха за его носителя, что если Сынён ошибётся, если допустит осечку, если не успеет, если… то и самого Сынёна не станет. Он пустит себе пулю в висок сразу же. Там всего лишь имя. Ли Ынсан. Девятнадцать лет. — Какие будут распоряжения? — его за плечо трогает Ёхан, вызванный из своего отдела. Сынён знает, что он лучший снайпер, который не промахивается, но легче не становится, вообще с каждой секундой становится только хуже. Его парень заперт с психопатами, которые могут ему навредить. Которые могут… Он даже не даёт себе думать об этом, потому что если подумает, если правда представит, то не справится, не вытащит, не спасёт, а он должен. Он обязан. — Поехали, — ему стоит нечеловеческих усилий не закаменеть и двинуться по коридору к выходу, но он набирает скорость, потому что больше нет времени, медлить нельзя. Он думает о том, что каждая секунда дорога, она стоит несколько десятков жизней, которые в руках людей с автоматами. — Машину скорой пригнали? На всякий случай. — Уже дежурят, — Ёхан едва за ним успевает. — Там ещё через оцепление люди прорываются, у кого-то там родственники… Ну трэш, как обычно. У кого-то там родственники, думает Сынён, на лету заскакивая на заднее сидение минивэна, но у кого-то там вся жизнь. И если не отвлечься от мысли, что он сейчас эпицентре опасности, то можно и сойти с ума. Сынён должен действовать по инструкции, согласно правилам, но из головы всё равно не выходит навязчивая мысль просто ворваться туда, даже если сам пострадает, лишь бы не Ынсан. И тут же одёргивает себя — в таком случае, скорее всего, погибнут оба, ещё и остальные невинные жертвы. И сразу складывается картина, почему за несколько часов до этого, когда Сынён ему звонил, он уже не брал трубку. Пока Сынён думал, что Ынсан просто занят на учёбе или на работе, замотался и не слышит звонков, тот уже просто не мог ответить — преступники всегда отрезают любые пути подачи сигнала бедствия. Он ведь рассказывал ему, как действовать в экстренных ситуациях? Не провоцировать бандитов ни в коем случае, выполнять их требования, не пытаться самому убежать. Сынён из-за охватившего всё его существо ужаса даже не может вспомнить, а правда ли он всё это говорил ему, или это очередная уловка разума, чтобы хоть как-то себя успокоить. Его парень не глупец, он и сам сумеет сориентироваться, и не пострадает, если только не… Если только террористы не смертники, которые даже и не рассматривают варианта торга. Сильнее пытки безвестности о происходящем внутри здания кафе было сложно представить для Сынёна. Обычно в самых напряжённых ситуациях он всё равно морально собирался с мыслями и вёл переговоры, но сегодня стало всё абсолютно иным. Он понял, почему не дают врачам родственников оперировать, почему, формируя отряд спецназовцев, вероятнее всего в одну команду не попадут люди с родственными связями. Невозможно сосредоточиться, когда ты волнуешься о жизни другого, небезразличного тебе человека. Если бы Сынён был там, внутри, он бы вероятнее всего вообще забыл о своём предназначении и просто бы кинулся прикрывать собой Ынсана. Но внутри его команды об Ынсане почти никто не знал. Он не мог отказаться от дела, прося кого-нибудь другого, да и не стал бы, отлично зная, что нет никого лучше него в их отделе. Когда они подъезжают, переполох становится очевидным для прохожих, и уже много зевак караулят у оцепления. Ёхан успокаивающе хлопает по плечу, Сынён командует, и все выходят, присоединяясь к первой группе захвата. — Доложите обстановку, — Сынён пожимает руку прислонившемуся к полицейской машине детективу Чхве Сынчолю. — Они требуют выкуп. Пятьсот тысяч евро, — Сынчоль ядовито усмехается, — я не пытался с ними разговаривать, но, как говорит наш спец по прослушке, на компромисс они идти не хотят. — Кафе сейчас кто-то прослушивает? — округляет глаза Ёхан. — Ага, мы пытается понять, какой у них план и как нам лучше вызволять людей, может, переговоры тут вообще не возымеют никакого эффекта, — Сынчоль принимает от своего помощника большой стакан кофе и отпивает. По Сынчолю никогда не скажешь, реально ли он такой циник или только прикидывается, но Сынён работал с ним достаточно долго, чтобы знать, что он меньше всего хочет, чтобы кто-то пострадал. У каждого свой способ справляться со стрессом. Вот Сынён бы сейчас не против был пострелять, желательно по ублюдкам, захватившим молл. — Так где Джонхан? — спрашивает он, окидывая взглядом затемнённые, зашторенные окна кафе, и сердце предательски сжимается, пропуская удар. Он так близко, но он даже не может прорваться через эту преграду, чтобы сказать своему мальчику, что всё будет хорошо. Сынчоль кивает на минивэн: — Сосредоточен, и лучше бы тебе его пока не трогать, чёт он нервный. Мне кажется, он слышит что-то крайне мерзкое, — и Сынчоль опять делает большой глоток. — Господи, я ёбнусь с этой работой, как бы до сорока не поседеть! — Не переживай, Джонхан будет любить тебя и таким, — с трудом натягивает улыбку Сынён и всё-таки стучится в убежище Юна, который отвечает, что можно, не сразу. — Хан, скажи мне, что там. — Я правильно разобрал по голосу, что там твой?.. — Джонхан сидит в по уши натянутом свитере, поджав под себя ноги, на неудобном стуле за несколькими ноутбуками сразу, а рядом с ним — устройства для прослушки. Он гений своего дела, хотя обычно об этом практически никто не знает. Сынён сглатывает и осторожно кивает. — Он что-то говорит? — Он много что говорит, — тихо и быстро отвечает Джонхан, глядя в монитор основного компьютера, стараясь не отвлекаться. — И не по делу. — Что он говорит?! — Сынёна охватывает та же первобытная паника, что была у него, когда он только увидел имя в списках. — Зачем? — Вступил в разговор с террористами, — Джонхан не улыбается, отвечает на автомате, с виду кажется, будто он тоже робот. Этот эффект от его выбеленных волос и бронзово-бледной кожи. Сынён прикрывает глаза и старается не выругаться, чтобы не отвлекать Юна от работы. — Он пытается привлечь внимание на себя. — Он что?! — Кого-то ранили. Он пытается сделать так, чтобы больше никого не убили. Но плохо. Очень плохо. — Господи, скажи мне, что он не пытается с ними договориться и выторговать что-то! — взмаливается Сынён, понимая, что не имеет права поддаваться эмоциям, но по-другому не получается. Джонхан молчит какое-то время, вцепившись в свои наушники и абстрагируясь ото всего, а, а Чо пытается унять своё сердце и не нарушать работу специалиста по прослушке. Кто-то стучится в дверь машины, но Сынён требует подождать и поворачивается к Джонхану как раз в тот момент, когда тот подзывает его. — Готовьтесь штурмовать, — резко выдыхает он. — Я только что слышал приказ о расстреле через тридцать минут, если им не доставят деньги и не дадут покинуть здание. Они начнут с мужчин. Из посетителей в основном молодые девушки, а вот из персонала… Дальше капитан Чо не слушает. Он думал, что получится с ними договориться, но Ынсан, кажется, навлёк на себя их гнев, и нет, Сынён не злится на него, нисколько, он не виноват в том, что пытался помочь кому-то из раненых, просто не знал, что иногда с преступниками невозможно о чём-то договориться. У него нет времени в запасе на обдумывание плана, о чём он и сообщает Сынчолю, который минутой ранее получил тот же самый ультиматум по телефону от одного из захватчиков. Ёхану он приказывает подготовить команду к вооружённому захвату. — Кто с вами связался? — Известно, что одного зовут Ким Чонбом, он обанкротился из-за владельца этого молла, был одним из соучредителей, но его уволили, — говорит Чхве. — Имена двух других неизвестны, возможно, кто-то из его друзей, соратников или подчинённых, — Сынчоль останавливает Сынёна за руку, готовящегося переодеться в боевую экипировку с бронежелетом. — Ты что удумал? Ты переговорщик, тебя не должно быть при захвате. — Я хорошо стреляю, так что пригожусь. — Лучше будет, если это будут делать специально обученные люди, — Сынчоль гнёт свою линию, но Сынён резко убирает наушник из уха и сбрасывает руку Сынчоля со своего плеча. — Я сказал, что пойду туда. Там пятнадцать человек невинных жертв, и моя помощь пригодится, — но голос Сынёна выдаёт, что он вовсе не о количестве жертв сейчас ведёт речь. — А… — детектив щурится, догадавшись о чём-то. — Где, ты говорил, работает твой мальчишка? — спрашивает он, и глаза Сынёна выдают такую боль, что циничная маска с Сынчоля спадает, и он закуривает. — Да ладно? — Так что ты пустишь меня туда, — Сынён надевает бронежилет. — Ёхан и Мингю меня подстрахуют. Я должен вытащить его оттуда невредимым. — У них есть взрывчатка, — задумчиво предупреждает Сынчоль. — Ну, если верить данным. Так что у вас будет буквально не больше минуты нейтрализовать их, надеюсь, они никого близко к себе не держат, иначе те пострадают. Ёхан будет стрелять сразу, как откроются двери, не давая им времени, иначе они подорвут всё к чертям собачьим. — Я буду наготове, — кивает Ёхан, — не волнуйтесь, босс, — добавляет он Сынёну, — я не промажу.

***

Ынсану кажется, что проходит целая вечность с того момента, как в окне кафе он замечает несколько полицейских машин. Он не уверен, принадлежит ли одна из них отделу капитана Чо Сынёна, но, вероятнее всего, да, хотя даже так страх не отступает ни на дюйм. Посетители, которые лежат на полу, кучкуются, кто-то даже садится на колени. У Ынсана затекают ноги, пока он обнимает раненого полчаса назад друга. Сыну ранен в плечо, задет при попытке уговорить террористов отпустить хотя бы женщин. Перевязанная рана кровоточит меньше, но Сыну всё равно требуется срочная помощь, и Ынсана сводит с ума мысль о том, сколько они ещё могут тут просидеть, пока их, наконец, не вызволят. Он предпринимает ещё одну попытку вслед за Сыну, прося о том, чтобы Хана отпустили, ведь он может умереть, но бесполезно, и только ещё больше заставляет разозлиться мужчин в масках. Он с ними совсем не знаком. Он не знает, по какой причине они захватили именно их кафе, всё, о чём он думает — Сыну в полубессознательном состоянии, бледный, лежит на его коленях, а он даже не может принести ему воды. — Пожалуйста, разрешите мне хотя бы принести ему воды и затянуть рану потуже, — Ынсан аккуратно перекладывает голову Сыну на подложенный портфель, и смотрит в глаза одну из захватчиков. — Я ничего такого не сделаю и не сбегу, но ему нужна помощь. Он отважно поднимается с места, не дождавшись ответа, неспешно, но его тут же останавливают, направив дуло пистолета в голову. Ынсан так и замирает, стоя с поднятыми руками, возле того, у которого спросил разрешения отойти, а рядом Сыну едва слышно стонет. — Лучше тебе заткнуться и сесть на место, мальчик, — угрожают ему, но Ынсан не двигается с места. В его голову закрадываются такие мысли, о которых он раньше вообще никогда не думал. Что, если кинуться к тому, который стоит ближе всего, и попытаться отобрать пистолет, а затем, если получится, попытаться убить? Ынсан всегда был против всяческого насилия. Его парень, которого он сильно любил, работал именно тем, кто пытался свести насилие и количество жертв к минимуму. Но сейчас молодой парень был готов даже на убийство, если это поможет сбежать остальным. Он не очень хорош, когда дело касается каких-то спортивных успехов, и, возможно, его опередят и убьют раньше, чем он спасёт хоть кого-нибудь. Но неужели он просто будет стоять и смотреть, пока тридцать минут отведённого им времени истечёт, и их начнут убивать по одному? Потом он подумал о Сынёне. Если он знает или он уже здесь, как, должно быть, ему тяжело сейчас знать, что Ынсан тут, в заложниках? Ынсан ждёт, что тот придёт ему на помощь, и одновременно не хочет, чтобы он тоже рисковал. Он подумал о маме с папой, которые сейчас были даже не в городе и не знали, что жизнь их сына может оборваться с минуты на минуту. Всё это так сильно давит на него и должно заставить его позаботиться о себе, чтобы его не ранили или не убили, однако то ли у Ынсана совсем отсутствует инстинкт самосохранения, то ли он возомнил себя достаточно сильным, он всё-таки делает выпад к террористу вперёд. Раздаётся оглушительный грохот подобно тому, когда что-то взрывается, и перед тем, как Ынсана сносит ударной волной со стороны выхода, он успевает подумать — лишь бы не взрывчатка, иначе не выживет никто. Устоять этому потоку невозможно, что-то сбивает его с ног, летит пыль и куча мелких вещей, раздаются крики заложников и ворвавшейся полиции, но Ынсан, сбитый с ног, сильно ударившийся головой, проваливается в холодную темноту, не успев увидеть, кто пришёл им на помощь. Сынён прорывается сквозь толпу, когда один из террористов падает замертво — Ёхан вообще не умеет промахиваться. Вопли, крики раздаются со всех сторон, он ищет глазами, натыкаясь на незнакомые фигуры, встречается взглядом со вторым террористом, который трусливо отступает, бросив оружие, а третьего поваливают на пол лицом вниз Мингю и Вону, которые шли впереди остальной группы захвата. Мёртв только зачинщик, но это Сынёну уже не так важно. Он ищет и не находит. Видит только раненого Сыну посреди комнаты, едва не задыхающегося от пыли, и подбегает к нему, прорвавашись через тех заложников, которых просят успокоиться и потихоньку выходить из здания. Сынчоль командует снаружи, снайперам дан отбой, потому что все заложники живы. У Сынёна пульсирует в висках — все, он должен знать, что точно все. — Сыну… — тот с трудом не теряет сознания, пытаясь понять, что произошло. — Где Ынсан? Тот косится в сторону, где пятью минутами ранее стоял его друг, пытаясь говорить с террористом. — Он стоял там, — Сынён кидается по указанному направлению. Под повалившимся на бок столом лежит Ынсан, придавленный тяжестью. Мужчина вытаскивает его из-под стола, убедившись, что у того ничего не сломано, и поднимает на руки, прижимая к себе, закрывая глаза и выдыхая, не увидев тяжёлого ранения. — Ты живой, — выдыхает он, чувствуя слабое дыхание на своей шее. — Господи, живой, котёнок… Ты меня слышишь? — Ынсан ничего не отвечает. — Мингю! — кричит он через весь зал парню, выведшему последнюю пострадавшую, — здесь раненый, позовите врачей скорее! — он указывает на Сыну и, минуя навзничь лежащего Ким Чонбома, выходит следом за ним с парнем на руках.

***

Ынсана что-то укалывает, и он распахивает веки. Тело болит, но по капельнице в руке он догадывается, что обезболивающее там точно есть, и уже не так страшно. Яркий свет давит на глаза, и он привыкает через минуту, а только потом видит сидящего рядом Сынёна. Значит, всё закончилось. — Привет, котёнок. На его лице следы вековой усталости, но он улыбается, как и всегда. Ынсан хочет улыбнуться в ответ, но даже это даётся с болью. Нехило приложился. — Не надо, просто отдыхай, — просит Сынён, положив свою ладонь ему на запястье, и Ынсан с трудом касается его руки пальцами, пытаясь сжать в ответ. — Ты не будешь меня ругать? — За что? — спрашивает его мужчина. — Я нарушил все правила, которые ты мне рассказывал, — глаза у Ынсана влажные, он не хочет быть таким беспомощным сейчас. Хочет быть сильным перед Сынёном. — И подверг себя опасности. — В экстренных ситуациях наш мозг подсказывает нам совсем другие действия, нежели мы те, которые мы должны выполнять по инструкции, — Сынён ласково убирает чёлку со лба парня. — Я учился этому годами, я знаю, как тяжело иногда бывает побороть первобытный страх и начать действовать не так, как хочется, а так, как надо. Я знаю, потому что сегодня я испытал тот же страх из-за тебя, растерял весь свой профессионализм и готов был просто ворваться, даже если будут стрелять, зная, что это навредит не только мне, но и остальным. Сейчас Сынён выглядел спокойным, но три часа назад, когда он внёс парня в бессознательном состоянии в неотложку, он был похож на одичавшего. Адреналин бурлил, и всё, что он делал — это кричал на медсестёр и врачей, чтобы ему, Ынсану, помогли, хотя не было ничего такого, что угрожало бы его жизни. Это состояние было не унять, пока он не увидел, что Ынсан дёргает руками во сне, постепенно приходя в себя. — А насчёт того, что ты подверг себя опасности, мы с тобой ещё поговорим, когда ты поправишься, — обещает Сынён, но в его тоне нет ни капли угрозы, только сквозящее беспокойство. — Я боялся, что ты так и поступишь, если тебя отправят на это задание. А ещё боялся, что ты… — младший запинается. — Что если я… то тебе… — он не смог договорить. — Всё хорошо, ты справился, и я здесь, — голос Сынёна успокаивает. Он не хочет говорить своему мальчику, что он допускал такую мысль. Штурм оказался не таким уж и страшным, но опоздай они хоть на пару минут, для Сынёна сегодня бы тоже всё закончилось. Стоит ему приблизиться к Ынсану, как по рации его вызывает начальство. — Вот чёрт… Заставят кучу рапортов написать. Я вообще-то вломился с группой захвата туда, хотя не должен был, — усмехаясь, делится Сынён. — Так это ты меня сюда принёс? — удивляется парень, и Чо кивает. — Пойду отчитываться на ковёр. Не переживай. Я должен был убедиться, что ты не пострадал, и если из-за этого мне придётся написать кучу ненужных бумажек, то это сущая ерунда. А ты лежи и поправляйся, я приеду позже, — Сынён встаёт, наклоняется близко-близко, чтобы поцеловать парня в лоб, и выходит. Ынсан как всегда не слушается и встаёт с постели, вытаскивая иголку от капельницы из своей руки. На посту медсестры Ынсан сначала выслушивает, что ему стоило бы лежать в покое по крайней мере сутки, потому что головой он приложился нехило, а потом всё-таки узнаёт, в какой палате лежит Сыну. Едва подходя к шестой палате через три от него, он слышит, как кто-то с довольно низким и грубым голосом отчитывает его за то, что оказался ранен. Ынсана пробирает чувство вины, хотя он здесь совсем ни при чём. Он стучится неловко, но ему сразу открывают, и обладателем грубого голоса оказывается парень Сыну. Ынсан видел его на фотографиях. Сыну же лежит на кушетке, немного морщась, но в сознании, и даже улыбается, жестом приглашая его войти. — Хангёль, это Ынсан, мой напарник, Ынсан, это… — и так довольно тихий голос Сыну сейчас ещё тише, когда он представляет парней друг другу. — Твой бойфренд Хангёль, — заканчивает за него Ынсан и пожимает тому руку. — Не напрягайся, я в курсе. Я пришёл узнать, как ты. — Слегка продырявлен, но жить будет, — хлопает Хангёль Сыну по животу, и, в отличие от своего парня, он довольно громкий. — Мы тут между прочим за тебя тоже переволновались, — в подтверждение Сыну кивает, — вы оба отбитые на голову, конечно, договариваться с террористами! Я сижу дома за работой, а мне один из полицейских звонит и говорит, вашего друга, мол, взяли в заложники! Я чуть коньки не отбросил! — при этом Хангёль активно жестикулирует руками, а Сыну лишь виновато прячет улыбку. — Но твой парень, полиционер, вообще крут, конечно, я бы так не смог — в пекло, где моего парня не то убивают, не то уже убили, и непонятно, что с ним… Ынсан живо представляет себе картинки, и его триггерит, хотя знает, что всё уже позади. И вдруг очень хочется обратно к Сынёну, обнять и не отпускать часов десять, а лучше пятнадцать, и знать, что это — самое безопасное место на свете. Сыну одёргивает Хангёля, заметив, что Ынсан загоняется, и тот поспешно извиняется, но Ынсан уже всё равно собирается уходить, и желает своему напарнику поскорее поправиться. Когда он покидает его палату, то, ощущая, что головокружение постепенно сошло на нет, думает, что не хочет здесь больше задерживаться. Сынён, ушедший на работу, не сообщил, когда именно он вернётся, и наверняка будет ругаться, когда узнает, что Ынсан не в больнице, но парню хочется сбежать. Этот бесконечный день, заканчивающийся наконец-то, точно не хочется провести в палате в полном одиночестве, чувствуя, как истерика подкатывает к горлу, накручивая себя ещё больше, ведь сознание подкидывает самые худшие картинки из тех, что он видел сегодня. Хорошо, что сейчас ночь, и Ынсан может незаметно пройти через пост медсестры, задремавшей на журнале посещения, хотя ему очень стыдно, что он так поступает. Минуя несколько этажей на лифте, он спускается в главный холл, в котором свет от ламп приглушён, и сам себе удивляется, как же никто его, даже охранники, не остановили. Но стоит ему выйти на крыльцо, и он замечает знакомый рабочий минивэн, только что подъехавший и припарковавшийся. Ынсан замирает на крыльце со своим портфелем, выжидая, пока Сынён выйдет из машины. Он ласково разговаривал с ним, когда тот очнулся, но сейчас хмурый взгляд и поджатые губы говорят ему о том, что у него проблемы. Остаётся только неловко переминаться с ноги на ногу. Сынён преодолевает между ними расстояние за пару долгих мгновений, в которые Ынсан думает, что его парень — самый красивый полицейский, которые ему только встречались, ему очень идёт эта форма с массивными ремнями и выглядывающая из-под жилета кобура пистолета, и что он точно не об этом должен думать. — Почему ты на улице в час ночи, Ли Ынсан, а не в своей палате? — Сынён, ты знал, что ужасно красивый в этой форме? — глупая улыбка не сходит с лица парня, в то время как Сынён грубо притягивает его к себе, чтобы обнять тело, с трудом держащееся на ногах. — И что я ужасно боюсь оставаться в палате один, поэтому я решил уйти домой и ждать тебя там… — Отлично придумал, котёнок, я приезжаю, а моего парня нет на месте после того, как его взяли в заложники, он ударился головой и пострадал. Что бы я первым подумал? — Не знаю… — Ынсан устало складывает свои руки на сынёновой шее и дышит ему в ключицы. Сынён мотает головой и обречённо вздыхает, как будто так и знал, чем всё закончится. — Прости меня? — предпринимает он попытку. — За что снова? — За то, что сбежал и заставил тебя волноваться, — пожимает парень плечами и смотрит Сынёну прямо в глаза. Ветер приятно обдувает слегка горящее лицо, и Сынён по-хозяйки укладывает свои руки на его талии. — Я успел вовремя, так что это не считается, — Сынён целует его в макушку, а потом спускается к шее и задевает пульсирующую от волнения венку. — Я везде успел вовремя, — повторяет он с нажимом. Ынсан кивает, но Сынён всё равно чувствует, как мокнет его футболка от чужих слов. Ынсан плачет беззвучно, и это разбивает Сынёну сердце. — Послушай, ты справился отлично. Я люблю тебя. Котёнок, я не могу обещать, что такого не повторится, мы ни от чего не застрахованы, но обещаю, я всегда буду успевать, — Ынсан кивает, цепляясь за него ещё сильнее, и Сынён продолжает: — Я понял сегодня, как тяжело тебе, должно быть, отпускать меня на работу каждый день, и мне так жаль. — Это не твоя вина, — шепчет младший. — И это твоя работа, ты не должен извиняться за неё. — И ты не должен ни за что извиняться, — Сынён приподнимает его подбородок и смотрит в заплаканные глаза. — Котёнок, ты же знаешь, что я прощу тебе всё на свете. И только себе я не прощу, если с тобой что-то случится. — Обещаю, я больше так не буду, — Ынсан шмыгает носом. — И буду тебя слушаться. — Тогда поехали домой, я ужасно устал и хочу принять ванну, а потом проваляться с тобой часов десять, не отвечая ни на чьи звонки с работы, — Сынён подхватывает его на руки, словно тот ничего не весит, и Ынсан в который раз убеждается, что его парень — самый сильный и надёжный человек на этой планете. — У меня было абсолютно то же самое предложение, — младший целует Сынёна в губы, и чувствует, что больше не страшно.