Весна

Джетт тошнит от милой романтики, от слащавых песен и воркующих парочек в парках. Джетт тошнит от самой себя, когда при виде китаянки на задании её сердце непроизвольно замирает в груди. Какая к чёртовой матери «любовь», когда что не день, то какой-нибудь взрыв-перестрелка-убийство. А у Сейдж в глазах доброта, когда ни глянь. Девушка отворачивается, не способная смотреть долго. Эти карие глаза однажды доведут её до смерти. Валоранты не любят, не привязываются. Ведь завтра кому-то в голову прилетит пуля — и что останется? Горечь, боль, депрессия? Да их тут таких целый отряд: каждый что-то потерял и рвётся в бой с чистой душой — ничто не держит уже. Серьёзно, если Джетт ещё раз услышит от Сайфера: «Мы скоро встретимся, Нора», — она сама его пристрелит. Сборище нытиков. Жалкое зрелище, присоединяться к которому Джетт не намерена. А потом Сейдж смотрит на неё, как на побитого щенка, и сначала хочется злобно выругаться, чтобы прекратила это, но мягкая улыбка, в которой нет и тени насмешки, заставляет проглотить язык. Никто не смотрел на Джетт с такой нежностью. Не то чтобы к преступникам, которых обвиняют в катастрофе мирового уровня, кто-либо относится хорошо, просто Сейдж слишком добрая. Иногда Джетт думает, что кто-то по ошибке нанял эту медичку, способную стрелять почти всегда в голову. Ведь тот, чьи руки такие нежные, никак не может пачкать их в крови. Это работа для кого-то вроде Джетт, кому плевать на себя и на других, кто не привык к мягкости. Хотя, быть может, как раз-таки потому что Сейдж не плевать на окружающих, она и берёт в руки винтовку. Джетт не понимает. Кореянка не уверена, как долго лжёт себе и когда всё это началось. В какой-то момент она просто думает, что не готова видеть её кровь, и рвётся в бой вперёд Сейдж, оставляя её далеко позади. Когда-то, видя кровь на белой ткани одежды, Джетт думает, что это конец. Она даже делает рывок вперёд и хочет предложить помощь, но вовремя останавливает себя — Джетт в Валоранте временно, вынужденно, ей здесь не верят и не ждут участия. Кто-то другой, от кого Сейдж ждёт помощи, будет куда более приятен, чем она. Так что девушка просто наблюдает, как Феникс протягивает Сейдж руку, а та с улыбкой качает головой, отказываясь, и Бримстоун подходит спросить, всё ли в порядке. Джетт здесь лишняя. Поскорее бы они уже покончили с этой непонятной угрозой, и она была вновь свободна как ветер (его ведь к себе не привязать, он лёгок и ускользнёт прочь; Джетт была такой же, пока её сердце не сковали, и ей теперь не сбежать). А Сейдж смеётся. Так мягко и тихо, пока они пьют после удачной миссии (они с Совой единственные предпочли чай спиртному). Девушка бы даже не заметила этот смех, если бы не обращала внимания на каждую деталь, связанную с медичкой. То, как она перебирает пальцами выбившуюся прядь или конец своего пояса, когда волнуется. То, как её зрачок почти сливается с тёмной радужкой при недостаточной освещённости. То, как она прикусывает губу, когда сосредоточена. Джетт может составить книгу «100 и 1 причина, почему я бесполезная лесбиянка для этой женщины», но и её не хватит, чтобы перечислить всё. А, может, наоборот, девушка растеряет все слова, если придётся назвать что-то, что зацепило её. Наверно, это то, как от Сейдж веет весенним ветром — так дышит природа, просыпаясь ото сна. Свежестью. Самой жизнью. Джетт хочет вдохнуть полной грудью, но задыхается от пыли безжизненной пустыни, посреди которой застряла. (Господи, что за слащавые и метафоричные мысли, соберись, мать твою!) Ещё медичка таскается за ней постоянно. Возможно, чтобы Джетт не вляпалась в какую-нибудь передрягу. Или потому что она постоянно отмахивается от медицинской помощи. Только ругается на корейском и говорит, что сама справится. Сейдж хмурится и, кажется, почти что надувает губы. Если бы девушка от этого вида не превращалась в розовую лужицу, то сочла бы этот вид, как минимум, тупым. Но в итоге может только отводить взгляд и наигранно резко посылать медичку куда подальше. Сердце Джетт не выдержит той печали, что разливается в карих глазах, поэтому она почти зажмуривается. Пожалуйста, просто уйди, оставь уже в покое, все эти чувства сводят с ума, девчонка-ветер их не хочет, они её тянут на дно. Ничего в жизни Джетт так не боялась, как этого всего. Ещё немного и начнёт волком выть. Хуже только когда кто-то другой вызывает у Сейдж интерес или даже мимолётную улыбку. Вот тогда руки Джетт почти что дрожат от силы, с которой она сжимает в руках автомат. Комментарии Рейны из разряда «милая, мы прекрасная пара» и вовсе вызывают желание всадить в неё все пять кинжалов разом. Вдох-выдох. Нельзя ревновать человека, с которым ты даже не здороваешься. Даже если в своей голове ты подарил ему весь свой мир, сделал предложение и вы мирно живёте с кучей щеночков. Даже если ещё одно пересечение взглядов, и ты выстрелишь себе в висок. Н-е-л-ь-з-я. (но хочется) Джетт хочет её всю себе. Чтобы не было валорантов и радиантов, не было приближающегося конца света, не было той чёртовой Венеции, в которой обвиняют девушку, не было косых взглядов и подозрений. Чтобы первое впечатление Сейдж о Джетт было не «она уничтожила один из прекраснейших городов». Увы и ах, мечтам не место в реальности. Поэтому девушка просто смеётся в лицо очередному выпаду Феникса об Италии и игнорирует полный горечи голос Сейдж: «Я чувствую боль этого места». Ей самой уже почти не больно. И, как на зло, первым человеком, которого Джетт видит, придя в себя после потери сознания от удара взрывной волной, является Сейдж. Время позднее — свет от лампы освещает лицо медички, пока та что-то читает. Никто не остался у постели Джетт — всем, мягко говоря, плевать, проснётся ли она в панике посреди ночи в незнакомом месте в одиночестве. Всем с поправкой на Сейдж, потому что она далеко не все. Настолько далеко, что Джетт ещё пару секунд молча лежит, не подавая виду, чтобы подольше посмотреть на неё. «Сарангхэ», — шепчет она скорее машинально, чем нарочно, и тут же в панике прикрывает рот рукой. Она в жизни никому этих слов не говорила. Сейдж тут же отрывается от книги и поднимает взгляд. Улыбка ангела, и Джетт почти что хнычет, как ребёнок, от бессилия. Никто не чувствует её боли, тяжести этих чувств, этой едкой вины. Она отдаст мир, она продаст душу, она обменяет свободу на возможность верным псом сидеть у ног Сейдж и охранять её от любых опасностей мира. Но даже тогда она будет одинока, потому что никто и никогда не полюбит Джетт. Она знает это так же, как знает свои кинжалы — до мельчайшей царапинки. Поэтому говорит немного хриплым и низковатым из-за долгого молчания голосом: — Что ты тут забыла? — Волновалась за тебя, — Сейдж откладывает книгу и подходит ближе, чтобы опуститься на колени у койки, — тебе сильно досталось. — Сама виновата, — пожимает плечами Джетт и отворачивается (слишком близко!). — Даже если так, это не значит, что тебе не нужна помощь, — китаянка ставит подбородок на руку. — Ты постоянно избегаешь всякой поддержки, летишь вперёд, как ветер. Убьёшься когда-нибудь. «Оно к лучшему». — Зато «ради великой цели», — девушка повторяет слова Бримстоуна, которые слышала слишком часто. — Не такой ценой, — качает головой медичка и, задумчиво хмыкая, кладёт ладонь на чужое плечо. По коже проходит холодок от лечебной магии. — Скажи, ты всегда играешь всю такую участливую и заботливую? Или только со мной? — Джетт закрывается в своей клетке с колючей проволокой вокруг, чтобы не открыться случайно, чтобы не показать слабости. Её ещё в подростковом возрасте улицы научили тому, что порой громкий лай страшнее собаки. Вот она и лает всю жизнь. — О чём ты? «Ещё слово этим дрогнувшим обиженным голосом, и я проболтаюсь». — Да ты одна носишься за мной, помощь предлагаешь, лезешь со своей заботой. Всем плевать на меня, и это взаимно. Тебе что, больше всех надо? — И что, если да? — Сейдж хмурит лоб и сводит брови к переносице. — Тогда ты дура, — «но не большая, чем я». — Может быть и дура, — пожимает плечами медичка и убирает руку («оставь»). — Зато совесть перед самой собой чиста. Теперь очередь Джетт непонимающе хмуриться (она даже позволяет себе взглянуть в глубину тёмных глаз). — Что? — Ты вся напряжена, — медичка начинает загибать пальцы, — постоянно раздражённая, избегаешь нас (в особенности меня) и держишься особняком. Либо до тебя дошёл переходный возраст, либо ты что-то скрываешь. Только я не могу понять, что. Случившееся в Венеции? Это вызывает нервный смешок: — Вау, ты тут местный Шерлок? — Вроде того. Так ты ответишь мне? — Хочешь ответа? — Джетт приподнимается на локтях и кривит губы в своей надменной ухмылке. — И не боишься его? — Мне нечего бояться. Я поклялась защищать Валорант и его членов, так что я должна знать, что тебя тревожит. — Смотрите, какая смелая, — девушка смеётся, чтобы заглушить свою панику. Ну, что ж. Сейчас можно спугнуть её раз и навсегда. Одной проблемой (причиной жить) меньше. Джетт смотрит твёрдо и уверенно в чужие глаза, Сейдж никогда не видела её такой серьёзной раньше. — Сарангхэ, — повторяет свои ранние слова кореянка, изо всех сил стараясь оставаться невозмутимой. Китаянка пару секунд хлопает ресницами, а потом вопросительно наклоняет голову. — Я… не знаю корейского. — Какая жалость, — Джетт разводит руками. — Джетт! Начни уже воспринимать меня всерьёз! — Выучишь корейский — поговорим, — девушка подмигивает и опускается на кровать. До этого ей казалось, что её сердце замерло, но сейчас она слышит, как оно колотится. Чёртова ты школьница с первой влюблённостью, ещё покрасней до кончиков ушей. На самом деле, сильнее смущения и волнения был только страх. Джетт может ненавидеть весь мир, может проклинать его, но не Сейдж. Она может выдержать ровно столько же ненависти в ответ — пусть хоть всё человечество ополчится на неё, но хотя бы капля неприязни в карих глазах, и девушка-ветер труп. — Прекращай, объясни мне, в чём дело! — медичка продолжает возмущаться, настаивая на своём. — Какая же ты шумная, — Джетт вновь приподнимается. — Обещай, что заткнёшься. — Хорошо, — быстро кивает Сейдж, и девушка клянёт саму себя за эту податливость. Буквально на секунду Джетт наклоняет голову и смазано касается чужих губ своими — это даже не поцелуй, это случайное касание, но внутри всё трепещет не меньше. Маг тут же отшатывается — девчонка-ветер улыбается уголками губ, чтобы не заплакать. — Теперь-то отвяжешься от меня, а? — резко и как-то злобно говорит Джетт и, не дожидаясь ответа, отворачивается к стене. Сейдж ещё секунду смотрит на неё, а затем встаёт и поспешно уходит. Девушка кусает щёку до крови. Она ведь этого добивалась — теперь со спокойной душой можно хоронить своё сердце и возвращаться к работе наёмницей. Жизнь прекрасна (но не очень). Почему только тогда её душат слёзы? (потому что Джетт, на самом деле, ужасная лгунья)

***

Сейдж избегает её ещё несколько недель. Джетт даже уже привыкла. Просто не спит ночами, выглядит скверно, а так всё хорошо. Болит, только если думать. Жаль, что она думает много. Но пройдёт со временем. Наверно. Медичка подходит впервые, когда кореянка играется с воздушной сферой в руках, сидя в тени дерева и скрестив ноги. Весна наступила в этом году быстро — листья уже распустились и повсюду пахло цветущими яблонями и вишней. Иногда даже можно было увидеть «дождь» из розовых лепестков (но, к сожалению, вблизи их базы не было особо много цветущих деревьев). Джетт ещё не привыкла к палящему солнцу, потому прячется от него, будто крот. Тем не менее, прохладный ветер, колышущий ворот её кофты, вызывает у девушки улыбку (Сейдж ненадолго замирает, глядя на это) и заставляет вдохнуть поглубже. Она погружена глубоко в свои мысли и даже не сразу замечает подошедшего мага. — Джетт, — Сейдж наклоняется и выглядит немного иначе. Нервничает? Впрочем, кто бы не нервничал перед девушкой, которая вдруг вас поцеловала. — Что? Ничему жизнь не учит? — девушка бросает сферу вперёд, и вихрь скрывает базу вдалеке от их взглядов. — Я выучила корейский, — Джетт аж давится глотком воздуха, потому что этой фразы она не ожидала совсем. — Ну, то есть, не весь, но немного уже знаю. — Мои поздравления. Ищешь репетитора? — Сейдж закатывает глаза на этот комментарий. — Джетт, — чужие руки берут за плечи и заставляют полностью развернуться к себе. Серые глаза встречаются с карими. Медичка всегда звала их зеркалами души, и видит, как за напускной злостью прячется нежность, изощрённая шрамами (ей так жаль, что она не видела раньше, что они не встретились пару лет назад). Потому улыбается ласково настолько, что у Джетт резко заканчивается воздух в лёгких. — Сарангхэ, Джетт. В этот раз они краснеют обе. В безжизненной пустыне под палящим солнцем распустился прекрасный цветок шалфея, говорящий о приближающемся расцвете. Теперь весна — любимое время года Джетт.