Кажется, это был декабрь n-го года. Дом Шелби, коих в народе прозвали опасными цыганскими выблядками.
Диана в двадцать пятый год своей жизни впервые за долгое время почувствовала себя по-настоящему живой, встретив человека, изменившего ее отношение почти ко всему и всем вокруг. К тому времени, она уже около года работала кухаркой у семьи Шелби. Жертвой стал дорогой фарфоровый сервиз (подаренный, кстати, отцом Эсме Шелби, урожденной Ли), вывалившийся из ее рук, когда у ног ее ничком упал неизвестный рыженький мальчик лет пяти или шести, сравнимый с летним солнцем. Малыш разразился дикими рыданиями, эхом раздавшимися в ее голове, скорее от испуга, нежели от самого падения на грубый пол. Диана не стала успокаивать его, застыв на месте. К ней вернулись те воспоминания, которые несколько лет она пыталась закопать в чертогах разума, глубоко-глубоко и бесповоротно. Времени прошло немного. Малыш, кажется, успокоился сам, но остался лежать на месте, исподлобья глядя на Диану. Пришлось потянуть его к себе, и в тот момент он, поднявшись на цыпочки, склонил голову к груди женщины, вдыхая запах накрахмаленной широкой кухарской формы, скрывающей ее худое тело от внешнего мира. Это считалось знаком благодарности. Диана напряглась каждым мускулом, отчего весь мир перед ее глазами потерял ясность. Она сама грохнулась на колени, едва повалив за собой ребенка, но он крепко обхватил ее руками, удержавшись на собственных ножках. Диана опустила голову, заметив кучу осколков фарфора, за который ее отчитают и уменьшат жалование. — Ты не моя мама, но очень красивая! Поможешь мне найти папу? Я Билли, а тебя как зовут? — каждое его слово с болью раздавалось в голове Дианы. Тревога нарастала, и руки женщины лихорадочно затряслись. Из-за подступившего к горлу кома горьких слез было тяжело дышать, но она мысленно приказала себе успокоиться, хотя ей казалось, что вот-вот сойдет с ума. Она зажмурилась и через несколько секунд раскрыла глаза, заметив перед собой милое личико Билли с россыпью коричневых веснушек, обрамленное копной рыжих волос. Вглядываясь в его лицо, ей казалось, что становится легче дышать. — Только не плачь. Я скажу папе, что сам разбил наши чашки и тарелки, ладно? — Ладно, Билли, — Диана сама не поняла, на какой именно вопрос она ответила ему. Билли отпустил ее из цепкой хватки, опустившись перед ней на колени. — Я вижу тебя здесь впервые. Как зовут твоего папу? Кончиками пальцев Диана осторожно коснулась его головы, затем гладких ручонок, пока еще не тронутых шрамами и мозолями. Билли был одет не так, как дети садоводов, кухарок или гувернанток, работающих в этом доме. Она решила, что он ребенок пришедших к семье Шелби гостей, потому и не знала его. Мальчик ответил не сразу. И пока он молчал, Диана прокручивала в голове одно из воспоминаний. Госпиталь «Бирмингем Сити». Белая палата. Раздражающий глаза яркий свет. Громкие голоса, кашель, чихание присутствующих санитаров. Звук металлических инструментов. Тошнотворный запах крови. Ощущение липкого пота на своем изможденном теле. Бинты и спирт. Останки младенца в белом свертке. Останки ее сына. И хмурое лицо Артура Шелби, стоящего поодаль с бутылкой крепкого виски в руках. Щемящее чувство тоски, сжигающая изнутри вина перед своим мертвым девятимесячным сыном охватили Диану. У нее мог бы быть такой же прекрасный мальчик, как Билли, созданный из ее крови и плоти. Она думала, что, может быть, зря позволила ему умереть жестоким образом, и пожалела, что сама осталась жива. В ее голове застрял один вопрос, который она задавала себе каждый раз, когда смотрела на свое отражение в зеркале. Кто-то способен калечить себя, так, как это сделала я? Биться о стену, раздавливая плод внутри себя, царапать свое лицо в порывах истерики. В полной тьме. Одна. До тех пор, пока тебя полумертвую не соскребают с земли братья Шелби. Год после этого находиться в лечебнице, а после — делать вид, что начала жить заново. Но день ото дня проигрывать в голове ту ночь, словно грампластинку. Быть может, кто-то и желал убить невинного ребенка внутри себя, прямо под сердцем, так, как желала этого я. Просто потому, что жаль себя, использованную игрушку из бирмингемского борделя, случайно залетевшую от очередного клиента. Сейчас ее сыну исполнился бы второй год. Она дала бы ему имя Георг, как у короля великой британской державы, и тогда он стал бы таким же великим. К счастью или сожалению, она не знала потенциального отца этого ребенка, потому не хотела представлять себе их облик. Да и вряд ли это было нужно. Каждый раз, когда Диана занималась саморазрушением, она говорила самой себе: другого выхода быть не могло. Даже готовка изысканных харчей для Шелби или служение поломойкой в «Гарнизоне» не принесли большой прибыли для заботы об этом ребенке так, как полагается в здоровых семьях. Сын такой женщины, как Диана, перевидел бы все: голод, болезни, унижения, одиночество. Диана была не очень религиозной, свою веру в бога или нечто такое она окончательно потеряла, когда в шестнадцать лет попала в бордель. Однако в глубине души все же верила, что где-то далеко отсюда, по другую сторону реальности, ее сыну хорошо; у него другая мать, которую он действительно заслужил. Она благодарила этого умершего мальчика за спасение от грязи, которую много лет принимала за собственную жизнь, смирившись с беспомощностью и положением падшей проститутки. Наконец, мысли ее прервал Билли, широко улыбнувшись. — Мой папа — Артур. Он здесь главный. Этот мальчик был словно солнцем, согревающим ее своим присутствием. Диана вот-вот была готова бросить все и спрыгнуть с пути здравомыслия, окончательно окунуться в воспоминания о прошлом и жалеть себя, но рядом с собой она видела светящееся лицо сына Артура Шелби. И кто бы мог подумать, что у такого человека как Артур есть невинное дитя, не познавшее горькую долю жизни? Точно не Диана. Но эта гребанная жизнь умеет раздавать сюрпризы и удивлять, как ни крути. — Давай я соберу разбитую посуду, Билли, иначе ты поранишься. Немного подожди меня, хорошо? — Диана погладила маленького Шелби по спине. Она явно чувствовала себя лучше, потому сразу принялась голыми руками собирать осколки в единую кучу. За спиной послышался кашель. Диана через плечо глянула на человека, заставшего ее с разбитым сервизом, но он оказался не один. — Ты разбила это? — раздраженный голос подала Линда Шелби, взявшая за руку приблизившегося к ней Билли. Ее презрительный взгляд, казалось, мог прожечь в теле Дианы дыру. Диана поднялась с пола. Она смотрела на Артура, замечая играющие желваки на его лице. — Из-за этого мой сын плакал? Я столько времени говорю, чтобы эту никчемную шлюху уволили! От услышанного Билли тихо ойкнул. Артур усмехнулся. Диана была готова провалиться сквозь землю, а Линда — выцарапать ей глаза. Мне, видимо, пришел конец. Артур отводил глаза от Дианы с тех самых пор, когда ее выписали из госпиталя. Он считал ее пустым местом, по крайней мере, он орал об этом всегда, какой бы правдой или неправдой это ни было. И все же Диана не могла понять, зачем старший из братьев Шелби оплатил ее лечение и реабилитацию после жалкой попытки самоубийства. — Брось ты это, блять, и не выражайся при сыне. — сухо произнес мужчина, игнорируя собственную брань. — Ты здесь не королева Виктория, чтобы распоряжаться нашими кадрами. — Конечно! — его жена издала смешок. — Зато эта шлюха вполне на нее похожа. Диана много раз видела, как Артур, в порыве гнева, срывался и крушил все, что попадалось ему на пути. И ей показалось, что сейчас это случится. Он набивал морду всем без исключения и возвращался домой в одежде, пропитанной кровью, и таким же окровавленным козырьком кепки. Она не раз приносила ему дозу кокаина, крепкие сигареты и алкоголь. Настолько расшатались его нервы после войны. Диана откровенно боялась Артура в таком состоянии, ведь все знали, что он мог наброситься на девушку и грубо воспользоваться ею. Мысленно она готовилась самой оказаться в такой ситуации и ее успокаивало лишь то, что она все равно никому не нужна, больше не сможет забеременеть и не выйдет замуж. Но вместо секса и насилия Артур интуитивно целился в нее дулом револьвера и орал, что в его жизни она не занимает никакого места. И его взгляд всегда был устремлен в сторону. А через день после подобных инцидентов семейный секретарь Шелби сообщал, что к зарплате Дианы следует надбавка, хотя работает она, ничем не отличаясь от других.***
Вечером Диану вызвали в кабинет Артура. Как всегда, облаченный в твидовый костюм, Шелби восседал в кожаном кресле. Разглядеть его лицо отчетливо было нельзя, потому что он не любил зажигать лампы в вечернее время, ведь так не получится наблюдать за закатом солнца, развивающимся за окном. На рабочем столе перед Артуром были рассыпаны сигаретный пепел, оружейные детали и скомканные листы бумаги. Диана тихо подошла, стараясь не шуметь тяжелыми каблуками туфель и складками рабочего платья. Она принялась соскребать со стола кучу мусора и в полумраке не заметила лежащую руку мужчины, коснувшись ее холодными пальцами. — Убери свои лягушачьи лапы, блять, — голос его был тихим, но интонация желала лучшего. — Не думай лапать меня. — Я не заметила, сэр, — Диана отступила на шаг, надеясь, что при таком освещении не было видно зардевшего от стыда лица. — Что от меня требуется? — Напомни свое имя, — выдохнув, Артур откинулся на спинку кресла. — Я переназначаю тебя. Будешь нянькой для Билли. — Диана, сэр. Но в мои обязанности не входит забота о детях, мы заключали договор после того, как я вернулась из лечебницы… — Я, блять, Шелби, малышка! Шелби получают все, что хотят! Ты должна знать это, вертеть в своей памяти все время, если хочешь работать на нас. Ты понравилась моему сыну, и будешь нянькой, пока его мать где-то шляется. Это лучше, чем быть шлюхой, радуйся. Прямо сейчас он пожалел, что выдал последние слова, ведь он не хотел ее обижать. — Вы правы, мистер Шелби. Это намного лучше. Но ваша супруга будет против моего присутствия рядом с вашим сыном. Я не хочу проблем. — Я, блять, неясно выразился, а? — Артур собрался бы привстать с кресла и пригрозить Диане, но остановился. — Я видел тебя с сыном. Этого достаточно. Линда здесь не принцесса, ничего не решает. Ты свободна. Диана собрала последний мусор со стола и направилась к выходу. Она хотела возразить, задать вопросы, но знала, что прав у нее на это с гулькин нос. Артур Шелби не из тех, кто будет отчитываться перед ней. Но позже она поймет, почему Артур решил так поступить с ней. Начиная с той ночи, когда он спас ее, помог оправиться. Он расскажет ей о своем нежелании жить. Он действительно поверит в то, что Диана не пустое для него место и признается в своих глубоких чувствах к ней, в сострадании и благодарности за заботу о Билли. Он впервые с той злополучной ночи посмотрит ей в глаза и скажет, что нашел в ней самого себя: такого же брошенного на произвол судьбы, обреченного на погибель, униженного из-за собственной беспомощности. Он отведет Диану на могилу ее сына, заказанную им специально для нее. Сына, чьей смерти она желала больше всего. Артур Шелби скажет, что она невиновна и будет утирать ее соленые слезы. Оба они станут друг для друга утешением. Диана на двадцать пятом году своей жизни возьмет его фамилию и займет огромное место в его жизни после утраты Линды. А пока, обоим приходилось мириться с пропастью, каменной стеной, пустошью — чем угодно, тем, что стояло между ними. Страх, жалость друг к другу и недомолвки еще некоторые время были их приятелями. Однако взаимная любовь к солнечному Билли перевернула все вверх дном. Но Шелби не владели счастливыми концовками историй, и потому эта история осталась с открытым финалом.