Маленькая кладбищенская история

«Подойди поближе и посмотри, Посмотри в деревьях, Найди девочку, Если сможешь», — Robert James Smith. Напротив друг друга сидят двое, облачённые в смутно осознаваемые оттенки, едва выходящие из палитры тёмных цветов, но один из них, а вернее одна могла соревноваться со своим собеседником в гиперболичности собственного образа. Белое, светящееся от грима лицо с контрастирующими чёрными тенями, подводкой и неаккуратно выкрашенными губами в тон. Помада смазанна, словно уходит чёрными отпечатками на подбородок, равно как и создаётся впечатление разводов от туши на белом лице. Её худые руки сложены аккуратно на коленях, длинные ногти с готическим принтом перебирают друг друга, щёлкают, стучат, нарушая гробовую тишину этого места. А она была воистину гробовой — дракула сидел в турецкой позе, подогнув под себя ноги на одной из могил с полустёртым надгробием «Элиссон Джонс Маар***, 7.09.1940-7.09-2019», ровно напротив сидела и готическая леди, теперь прокручивающая одну из цепей на бело-чёрных джинсах в вертикальную полоску. Она же восседала прямо на нагробии, и что там было уже написано — не разобрать из-за свешивающихся вниз длинных и столь же худых ног. Массивные берцы с поклёвками и множественными шипами практически топтали цветы внизу, но девушка следила за своими движениями, то и дело меняя позу, чтобы излишне не тревожить и так осквернённый покой погребённого. — Я сегодня маме сказала, что нашла друга — настоящего вампира, и не абы кого, а самого графа Дракулу, — произносит она с широкой ухмылкой, оскаливая клыки — нарощенные, искусственные, как и всё в ней. Впрочем, такой тщательный подход к своему образу Алукард оценил — всё сделано с любовью к стилю, с отражением собственного внутреннего «я» и переносом его на внешнее «я». Его новая знакомая, Лидия, как раз выглядела, что называется — человеком с содранной кожей, или так, словно бы её вывернули наизнанку, и пока другие прячутся за масками природной красоты, она обличает свою настоящую суть, вылепливая черту за чертой. Берцы стукнули друг о друга, ногти снова щёлкнули, и девушка опёрлась о собственные колени локтями, обняла руками мертвенно-бледное лицо и посмотрела на графа светящимися смехом алыми (конечно, в линзах) глазами. — Думаю, она ответила: «делай, что хочешь, только отстань от меня», я угадал? — Алукард меняет позу, копируя аккурат Лидию, вот только ему не нужно было наносить белила на лицо, выкрашивать волосы в ядерный оттенок «Black No. 1» и искать самые чёрные тени. Его образ не походил на чистую готику, скорее викторианский стиль в противовес вычурности настоящего рока. Алый плащ в пол с раскрытым воротником, в тон галстук, заправленный в приталенный жилет. Не хватало пышного жабо на шее, но то было бы излишним жестом в современном мире. Лакированные ботинки тёмного цвета аналогичны брюкам со стрелкой, а природная мёртвая бледность уже не чисто белого, а с синим оттенком лица действительно ровняла его с трупами, равно как и синеватые губы в противовес чёрным губам знакомой. — Ты абсолютно угадал, — рассмеялась Лидия громко. Её смех заливист, трезвоном колокольчиков эхом прокатывается по окружающим вокруг могилам, отражается в пышных зелёных летних кронах, теряется среди моложавых листьев. Но глаза отражают вселенскую грусть, сравнимую разве что с глазами только что прошедшей мимо матери, похоронившей собственного ребёнка, кажется, нечаянно угодившего в яму. Но им нет никакого дела до окружающих, а окружащим — до них, таких неправильных и непонятных. Он — бессмертный, ошибка этого мира и баг системы, именуемой природой; она — смертная, обычный подросток с необычной внешностью и прошлым, такая же ошибка. Вместе они — просто чёрная расмашистая клякса Господа на книге жизни человечества. Лидия родилась в обычной семье любящих родителей, но счастье продлилось недолго. Череда неудач постигла их родную и уютную обитель, вмиг переставшую таковой быть — смерть маленькой сестры в автокатастрофе, спившийся в алкогольном и наркоманском угаре отец, похоронившая свою душу следом мать, и обратившая её в пекло с помощью злости на Лидию. Лидия обладала от природы низким эмоциональным интеллектом, и подобно настоящему вампиру она не понимала людских эмоций так, как должен понимать их обычный человек. Она не плакала над смертью малышки, она улыбалась и желала ей сладких снов. Выбирала с интересом гроб, не понимала горя отца и косых взглядов. «Мы скоро увидимся, я это чувствую», — шепчет Лидия перед уходом с похорон своей сестре, целует в маленький лобик и разворачивается, вприпрыжку уходя и напевая под нос «diamonds are a girl's best friend». Соседи крестятся, мать обращает свой гнев крепкой пощёчиной. «Она сказала, что я насмехаюсь и не люблю свою сестру, не люблю родителей. Но это абсолютно не так! Я их люблю и желаю лёгкой смерти. Разве это не прекрасно — умереть во сне, или так, как моя сестра — быстро и безболезненно? Она счастливая! И родители тоже, » — рассказывала при первой встрече с Дракулой девочка, пожимая костлявыми плечами. С тех пор родители абсолютно забыли о ней, и им не было никакого дела до их странной, извращённой дочери, которая не чувствовала то же горе, что и они. Не ощущала жизнь так, как и они. Ошибка. Отчуждение. Абсолютный зеро. «Надеюсь, что хоть кто-то меня похоронит, когда я умру», — улыбается Лидия сквозь воспоминания. И в одну из прогулок графа по кривым и покошенным могилам на другой части этого кладбища, его внимание привлекла одиноко слушавшая свою музыку смертная. Типичный подросток-фрик, но приковывающий внимание своей необычно сильной, пульсирующей и манящей атмосферой. Алукард тогда присел рядом с ней, а она вскинула ненастоящие-алые глаза на него, вперилась и произнесла счастливо, протягивая руки: «ты убьёшь меня! Изнасилуй, вспотроши, выпей досуха!», и прежде чем Дракула раскрыл рот, продолжила: «Но! Затяни сначала вот эту леску на шее потуже, вот здесь», — длинный ноготь очерчивает линию вдоль сонной артерии, затем рыщет в кармане, извлекает удочную леску и протягивает вампиру. Кажется, в жизни он повидал не всё, потому что откровенно опешил. Вот с психами Дракула ещё близко не имел дела, особенно с такими эксцентричными подростками. Откуда же она такая выпала? Ах, из этого же самого кладбища. И чем глубже они разговорились, тем сильнее Алукард влюблялся в Лидию. То была любовь не физическая, и даже не платоническая, а вспыхивала каждый раз, как их голоса соприкасались друг с другом. Каждый раз, когда девушка слушала монолог Дракулы, и каждый раз, когда рассказывала свою точку зрения на каждое столение, каждый прожитый опыт, так, если бы она сама побывала на его месте. Её не удивлял хищный взгляд вампира, она не падала в обморок и не кидалась сарказмом. Она относилась с уважением, как если бы он являлся ему наставником, обнимала худые плечи обеими руками и слушала внимательно, цепко следя за ним. И абсолютно не боялась. Смиренно принимала отпущенные Дракулой ей мгновения жизни, проживала их со спокойствием и тихим счастьем, расплываясь в улыбке всякий раз при новой встрече. — ...Я прекрасно тебя понимаю. Быть чудовищем — быть обречённым на вечные скитания, одиночество и постоянную жажду смерти от руки воистину достойного человека. Быть чудовищем — означает оставаться полуразумным, неспособным любить и ненавидеть подобно людям, и проживать смерть каждого близкого человека как свою собственную, и будучи неспособным поровняться с ними. Осознавать, что родные тебе люди стареют стремительно, но ты вечно молод и ясен умом — порочным, жаждущим до крови и новой жертвы, — рассказывает Лидия при очередной встрече, склоняет голову к своему плечу, размазывая по разорванной чёрной кофте белый грим с потёкшей тушью. Алукард, меж тем, пальцами движется прямо по направлению её ладони, поднимает рукав кофты, задирая его как можно выше и обнажая насечку за насечкой, шрам за шрамом. Кое-где розовые и давно зажившие, кое-где — совсем побелевшие и зарубцованные. Ровные, многочисленные — не счесть. Проводит ногтями по каждому, оглаживает, наклоняется и касается губами ледяными, пробуя на вкус чужую боль и страдания, высеченные на коже клеймом. — Но и человек обречён на заведомо короткую жизнь, полную боли, потерь и неудач. Каково это — понимать, что ты не способен увидеть своих правнуков, посетить множество стран, увидеть разные культуры и познакомиться с вековыми традициями лично? И если начал жить — то понимать, что у тебя только один шанс всё изменить или перечеркнуть. Каждая эмоция пламенная, низменное вожделение до материальных ценностей и высокие чувства о далёком и неясном, но светлом — всё в одной личности, — задумчиво говорит Дракула, отнимаясь от горячей руки, с пульсирующими на ней синими венами под тонкой кожей. — Так кто из нас хуже — настоящее чудовище или слабый человек? Две стороны на одной медали, — произносит Лидия как всегда с лёгкой улыбкой и печальными влажными глазами, в которых словно навсегда застыли слёзы. Алукард задумывается, опускает взгляд вновь на обнажённую изуродованную руку, и щурится. Кажется, он принял решение, как именно убить эту странную, готичную девочку, и поднимается со своего места, оттряхивая на ходу подол. Наклоняется ближе, к оголённой шее от съехавшей вязаной кофты и клеймит коротким касанием губ, прежде чем вцепиться острозубым поцелуем, раздирая шею истинно зверем, разрывая сухожилия и артерии, но сжимая обеими руками за талию в объятиях. Лидия прикрывает глаза, не шелохнётся и только испускает один из последних вздохов своей человеческой жизни. Алая кровь орошает надгробие, мажет одежду Дракулы, но ему нет никакого дела до этого — его собственный голод превальирует над разумом. И когда зверь оказывается сыт, тело девушки сильными руками растягивает по земле, как и положено. — С чувством глубокой скорби и невыполнимой потери мы провожаем в последний путь человека, чья жизнь, возможно, тронула сердца истинно чувствующих и..., — Алукард произносит речь заунывно, на одной ноте, понятия не имея, как проходят человеческие похороны, поскольку доселе на них не обращал ни единого внимания. Слова заканчивает традиционным христианским посланием к Небесам, и взмахивает рукой — на огромную и страшную рану ложится пышная алая роза. Дракула усаживается на одно колено, распарывает собственное запястье, поднося к мертвенно застывшим губам. Первые капли орошают чёрные уста. — Так кто же из нас хуже? Думаю, ты найдёшь ответ на этот вопрос, — кивает Влад, усмехаясь широко.