Чувство нужности

Пожалуй, Апокриф всегда было как-то одиноко, и эту пустоту в сердце не могли надолго заполнить и бои, и тренировки, и сильные противники. Ему было чересчур холодно как морально, так и физически. А поделать что-то он с этим не мог. С каких пор лёд стал стремительно трещать под алые глаза, по цвету своему напоминающие кровавое пламя? Первое, что почувствовал Апокриф, увидев Шигараки на фото, так это то, что тот выглядит слишком слабо и слишком худо. Когда в следующий раз он увидел его на поле боя, единственное, что он почувствовал, это страх. Страх перед огромной силой, которую держал в себе этот человек. Ре-Дестро был повержен, пал к ногам Шигараки, признавая его новым лидером. Но взгляд этого человека не подобает состоянию. Усталый, ленивый и скучающий. Доля испуга прошла сразу. На смену пришло раздражение и гнев. Шигараки, как нового лидера, приняли, возможно, все, кроме Апокриф. Его в новом боссе бесило абсолютно всё: от голоса до цели, с которой он будет использовать паранормальный фронт. Он ни разу не общался с ним лично, не было возможности, но, а если бы была, то он бы с радостью отказался. Задумчиво смотрит вдаль, не стараясь что-либо рассмотреть. Летняя ночь, мало что можно увидеть только с лунным светом или слабым светом из окон. Ему холодно, пуховик почти не спасает. Ре-Дестро перестал так часто говорить с ним, сейчас у него другие проблемы и Апокриф банально одиноко. Снова. — Эээй, Апокриф, — говорит так, словно пробует его имя, смакует каждую букву, будто никогда не называл его вслух. А до чего у Шигараки сейчас ленивый голос, раздражает до кончиков пальцев! Что он тут вообще делает? Разве у него нет более важных дел, чем гулять ночью? — Знаешь ли, невежливо игнорировать своего начальника Апокриф закатывает глаза, поворачивается уже тогда, когда рядом с ним нагло сели. — Прошу прощения, — извиняется, как учил его Ре-Дестро. Все это обернулось тем, чем обернуться было совсем не должно было. Все завертелось так быстро, что времени остановиться и одуматься совершенно не хватало. Если бы не тот диалог на крыше, то этого всего бы, возможно, не произошло. С того дня человек с холодным сердцем стал чувствовать, что хоть кому-то нужен, пускай даже для обычных бесед. А после и не для совсем бесед. Сердце начало таять. — Задолбал, не рыпайся, — от Апокриф веет холодом, морозной свежестью, а взгляд до того недовольный, что до костей пробирает. Но Шигараки видел вещи гораздо хуже, чем женоподобный парнишка, нахмуривший белоснежные брови, его ни на секунду не испугает подобное, скорее рассмешит, что Томура показал кривой усмешкой, на которую способен только он, на которую смотреть опасно, ведь хорошего она предвещать не может, точно так же как и её хозяин, Апокриф в этом каждый раз убеждается. — Я же твой босс, так что слушай меня Не то, чтобы он имеет что-то против, но когда тебе указывают на пассивность, то изо всех сил ты будешь стараться быть полной его противоположностью. Апокриф выглядит незаинтересованным с понедельника по воскресенье, без каких-либо перерывов на положительное настроение, показывая лишь немое уважение и преданность к Ре-Дестро. Но в такие моменты, когда новый босс с явным доминированием сидит на его бёдрах, искривленный ухмылкой, белые брови хмурятся, а лицо искажается в раздражении, а ранее скованные льдом глаза будто начинают таять, блестеть и искриться. Шигараки сказал бы, что это прекрасная реакция на которую можно смотреть вечно и быть довольным тем, что причина этому ты. — Катись к черту, — шепчет так недовольно-недовольно, что хочется в голос засмеяться, но взгляда не отводит, пытается собрать свое разбитое спокойствие воедино, смотрит все так же прямо, стараясь быть непоколебимым и удачно, ведь выглядит он так, будто ему скучно, будто не он сейчас играет с судьбой и грубит, наверное, сильнейшему человеку, с которым он мог встретиться. Томура хоть и изменился с того момента, как проявил себя миру, стал более спокойнее и рассудительнее, но все ещё мог разозлиться из-за неаккуратных фраз и убить, если ему что-то вдруг не понравится. Да, сейчас Апокриф ходит прямо по острию ножа. — Ну-ну, — издает ну прямо до одури надменный смешок, что хочется заморозить на месте. — Ты не в том положении, чтобы сопротивляться Нарочито плавно ведет рукой по чужим ключицам, заставляя извиваться под ним. Все его тело, каждая его клеточка, несмотря на вид бесчувственного льда, является эрогенной зоной, к которой никогда и никто не прикасался. Кроме Томуры. Апокриф напоминает своей внешней хрупкостью подснежник. Тот самый стойкий перед морозом цветок, растущий из сугробов, который Шигараки хочется не то собственнически сорвать по каждому его лепестку, чтобы наслаждаться его красотой не мог никто более, не то бережно пестовать изо дня в день. Но, увы, время в этот раз как никогда ограничено. — Да ладно тебе, — Шигараки наклонился совсем близко к его оголенной шее, провокационно проводя носом вдоль яремной вены. — Завтра меня введут в искусственную кому, и мы с тобой очень долго не увидимся, неужели, не хочешь попрощаться со мной как следует? Апокриф вновь останется один. Пускай на несколько месяцев, но сейчас одиночество почему то сильнее всего давит на душу тяжелой гирей. Он не успевает ответить, из губ вырывается лишь болезненный вдох, когда его кусают в основание шеи, будто хотят оторвать кусок. — Ты что творишь?! — эмоционально воскликает пострадавший, отталкивая от себя так многоуважаемого начальника, тут же накрывая повреждение своей ладонью, с ненавистью взирая на непоколебимого Шигараки, на что тот лишь неоднозначно ведет плечами. — Всё это, — Томура тянется к его воротнику и оттягивает вниз ткань кофты, показав миру усыпанные засосами ключицы и малую часть грудной клетки. Некоторые из них уже начинали пропадать, а некоторые были поставлены не так давно и выделялись своим темным цветом. На его бледной, почти полностью белой, коже они смотрятся великолепно. — Пропадет уже через неделю Он грубо убирает его ладонь от свежего укуса, отчего Апокриф не смеет сопротивляться, безвольно отдавая свое состояние в чужие руки, выражая недовольство лишь взглядом. — А это, — продолжает Шигараки. — Останется еще очень надолго, понимаешь? Получив лишь кивок, Томура неодобрительно хмыкает и резко сократив дистанцию между ними, грубо целует, заставляя Апокриф в очередной раз утонуть в ощущениях и почувствовать себя хоть кому-то нужным вновь.