breathe.

Мерриль не могла знать, не могла даже подумать, что дышать — это первое, чему ей придется учиться после ухода из клана. Ей было душно в тесной лачуге, где пыль намертво въелась в доски. Ей было душно в эльфинаже среди одинаково смирившихся лиц. Душно в зловонном порту, где скованное море не походило само на себя. Душно, когда она вспоминала неодобрение и слепую печаль в старческих глазах Хранительницы. Она задыхалась, когда обхватывала колени руками в садах Верхнего города, когда рассветное небо упало и разбилось у её ног. Задыхались и её слёзы, которые она торопливо стирала с ресниц. Одиноко качались на листьях те, которые не успела. Восход уже ничего не значил для неё. Он был лишь вестником раскалённого Киркволла, жгущего ступни и глаза. Становилось чуть легче, когда ее навещали — Хоук или Варрик, чаще всего. Тяжелее становилось тоже, потому что та, которая была нужна, появлялась куда реже них. Мерриль хорошо помнит, как сдавило лёгкие в «Висельнике», когда показалось, что Изабела смотрит на всех, кроме неё. Иногда у Хоук были дела на Рваном берегу, и она каждый раз брала Мерриль с собой. Мариан не нужны были слова и просьбы, чтобы дать ей возможность хотя бы ненадолго покинуть бесцветный квартал, и Мерриль всегда чувствовала безграничную благодарность, зарываясь пальцами ног в тёплый песок, так непохожий на мостовые. Закат всегда искренний и успокаивающий в своей мягкости. Он разглаживает строгую складку меж бровей Авелин и проводит по её щекам, в детстве до веснушек зацелованных солнцем. В её взгляде, наконец, нет постоянной заботы и настороженности, она почти улыбается. Наверное, каждый из них чувствует что-то похожее — эти золотые часы проходят слишком быстро, но определённо стоят того, чтобы ждать их на следующий день. Всё становится чуточку проще под заходящим солнцем, и вот Фенрис почти не скрывается, когда мимолётно касается алой повязки на запястье, делая вид, что поправляет перчатку. Мерриль любит это и всех их. Они заслужили спокойствие, даже если так много зависит от их решений. Лёгкий ветер треплет короткие волосы, Мерриль чувствует его солёный привкус. Впереди спиной вперёд вышагивает Изабела, смеётся над чем-то с Хоук, в непослушные кудри бликами вплёлся закат. Мерриль вдруг думает — вкус ли ветра осел на языке? Щёки теплеют, и она переводит взгляд на горящее море. Синий переливается в расплавленное золото, но не гасит его, и Мерриль хочется коснуться воды прямо под кромкой опустившегося солнца. — С корабля вид будет ещё лучше, котёнок. Мерриль никогда не понимала намёков. Подтекст проявлялся, когда в нём уже не было нужды, игра слов звучало непонятно и чуждо. В клане обо всём говорили прямо или не говорили вовсе — ей негде было научиться балансировать между смыслами, различать интонации и угадывать значение пауз. Друзья Хоук были остры на язык, и ей всегда требовалось чуть больше времени, чтобы разобраться. Напрямую с ней каждый старался говорить мягче, по-доброму подшучивая над её наивной неосведомлённостью. Иногда она вздыхала про себя, думая, насколько было бы проще, если бы все говорили так, как есть. Мерриль никогда не понимала намёков, но научилась различать их возможность. Надежда тёплая, похожая на объятия — её, наверное — и сильная до дрогнувших рук. — Покажешь мне? — это немножко больше, чем просьба о закате в открытом море. И немножко меньше, чем хотелось сказать. «Ma vhenan», — шелестяще закончили за неё волны. Мерриль точно знает, рядом с кем сможет дышать. Улыбка — беззащитная обнаженность, глаза напротив — нежность и нуга. Изабела понимает всё на свете. Они идут в сумерках бок о бок, ладонь к ладони — осторожно и трепетно, и Мерриль впервые различает каждый из запахов наступающей ночи. Это морская свежесть, почти болезненное облегчение и чувственная свобода в волосах Изабелы. Она вдыхает, вдыхает и вдыхает, когда смуглые руки долго лежат у неё на плечах, до тех пор, когда воздух не перебивается мягкостью губ. Изабела ещё не знает, но это обещание. Обещание того, что одиночество не вернётся после поражения на дуэли, что Мерриль стоит больше, чем привыкла думать. Обещание, что единственным, чем теперь будет прерываться её дыхание — это медленными поцелуями.