В дополнение к юбке идёт шотландский паспорт

      Серёга его только на площадке в таком виде встречает, потому чуть не роняет на пол пузатый бокал, обводя Лиссова взглядом с головы до ног. Он, конечно, слышал, как ребята хрюкали и посмеивались, обговаривая их костюмы, но точно не ожидал, что на Антоне платье горничной с юбкой до места определения пола будет смотреться так… чертовски сексуально.       — И как вы только нарядили его в это, — когда мимо проходит Таюрская, Гокк легко прихватывает её за локоть и указывает в другой конец комнаты, где Антон как раз вживается в роль и машет своим веником по полкам.       — Виски. Шотландский. Уговоры прошли быстро, — Соня уходит туда, куда шла, избежав зрелища, как Макаров чуть ли не слюну начал пускать на Лиссова.       — Охуеть, — только и изрекает тот, с трудом оторвавшись от изучения стройных ног в чёрных чулках. В таких только старшеклассниц в подсобке…       Первый день съёмок клипа проходит тяжело: Ильич только привыкает к танцам на столе, а выполнить синхронную «лунную походку» удаётся только спустя три часа, после чего все принимают единогласное решение — вернуться домой и продолжить завтра. Всё это время Серёжа стоически игнорировал свою необходимость в прикосновениях, объятиях, которые точно могли закончиться сексом в гримерке. Останавливала лишь жалость к друзьям.       Макаров снимает бабочку, расстёгивает верхние пуговицы рубашки и убирает очки в чехол, переводя дыхание. Сейчас бы оказаться в тёплой кровати, чтобы никто с утра пораньше не дёрнул и вкусный завтрак в постель. Но завтра снова съёмки, а предложение, прозвучавшее прямо над ухом, насильно вкачивает в Серёгу желание жить:       — Поехали ко мне?       Лис смотрит лукаво, прищурив свои серые светлые глаза, уже успев смыть грим с губ. Они пухлые, сочные, так и хочется их поцеловать, терзать долго и сладко, чтобы завтра девчонки, с глупыми улыбками, обратно закрашивали эти опухшие губы чёрной краской.       — У меня есть виски, — Антон понимает, что этим Макарова не заманить, тем более завтра вставать рано, но он знает, что на свой вопрос в любом случае получит положительный ответ.       — Ты в этом поедешь? — немного помедлив, спрашивает Серёжа и сглатывает, махнув на всё то же охуительно короткое платье, с трудом отводя взгляд в сторону.       — Ну да, всё равно по улице ходить не будем, не успею заморозиться. А что, тебе не нравится?       Просто блядь. Лиссов видит всё, понимает, не дурак ведь. Так ещё и подначивает, точно нарывается на что-то. Что-то вполне конкретное и ужасно развратное.       — Нравится, — глупо повторяет Серёжа, не до конца понимая, что вообще происходит. В голову лезут мысли, в большинстве своём отвечающие на вопросы как? сколько? и где? — от всплывающих картин во рту скапливается слюна, и выглядит Макаров сейчас так, словно он полгода не трахался.       «Хорошо, что снимаем недалеко от дома», — мелькает в голове одна из немногих приличных мыслей, когда они вдвоём садятся в машину, попрощавшись с задержавшимися ребятами. И как хорошо, что все уже привыкли к этой парочке.       Они едут в тишине, только на фоне по какой-то радиостанции крутят рок. За окном мелькают фонарные столбы, и они время от времени освещают чёртову юбку и обнажённую часть бёдер, на которых в свете фонарей очаровательно поблёскивают мягкие светлые волосы. Гокк это всё видит, когда останавливается на светофоре, и покрепче сжимает пальцы на руле, прикрывая глаза. Они знают друг друга двадцать лет, но каждый раз, когда один выкидывает очередной цирковой номер, второй разрывается между желанием придушить его или отыметь так, чтобы потом ноги невозможно было свести.       — Серый, зелёный, — Антон выдёргивает Макарова из раздумий, кивает на светофор и снова залипает в телефон, хоть и не листает толком ленту.       Эта тонкость доходит до Серёжи только на следующем светофоре. Тогда же он понимает, что туп, как пробка, и что Антон подпускает его, разрешает. А просить дважды Серёжу не нужно. Ладонь удобно и правильно ложится на колено, но сразу же скользит выше, плотно обхватывая бедро. Макаров мягко сжимает пальцы, трёт большим светлую кожу и поднимается ещё чуть выше, отодвигая в сторону одежду, сглатывая, когда ребра ладони касается жар чужого тела.       — Ты когда трусы снять успел, шотландец ёбанный? — хрипит Серёжа, сдерживаясь, чтобы не вдавить педаль газа в пол, желая как можно скорее оказаться за закрытой дверью квартиры.       — Когда грим смывал, — с улыбкой в голосе чертовски довольно мурчит Антон и сползает в кресле чуть ниже, а ноги расставляет шире. — Думал, до завтрашнего утра до тебя не дойдёт.       Он ухмыляется ещё шире, когда Макаров, выругавшись сочно, ещё несколько раз гладит его по внутренней стороне бедра, пока заезжает во двор и нервно ищет свободное место. На улице холод собачий, до подъезда метров двадцать, а яйца успевают замёрзнуть так, что чуть ли не звенеть начинают. И лучшее, что вообще может случиться этим вечером, то, как Серёга грохается на колени прямо в прихожей, не дав даже повернуть замок, и лезет под юбку, сразу беря в рот без лишних прелюдий.       У Лиссова ноги подкашиваются от приятной неожиданности, от контраста недавнего ледяного ветра, задувающего под юбку, и горячего влажного рта, обволакивающего и плотно сжимающего член. И пальцы у Серёжи прохладные, мягко мнут поджавшуюся мошонку, а после он, словно сжалившись, широко лижет расслабленным языком по шву, вбирает в рот каждое яйцо, не прекращая мягко дрочить прижавшийся к животу член. Глухой, длинный стон срывается с губ Антона, когда он собирает непослушными руками юбку и смотрит на самозабвенно отсасывающего ему Макарова. У него красиво растягиваются губы вокруг твёрдого ствола, и Антон вжимается спиной в дверь, мягко поддавая бёдрами.       — Хочу тебя. Хочу тебя выебать в этом платье, — шепчет Серёжа, положив тяжёлую розовую головку на язык и поймав губами выступившую каплю смазки, причмокнув тихо.       — Блядь, да, — только и может ответить Антон и тянет к себе Макарова, заставляя привстать на носочки, целует в губы. Лишь бы добраться до кровати, сгибаться в три погибели в коридоре нет никакого желания.       Собрав каждый угол в квартире и всё же умудрившись расстегнуть тугую молнию на платье, Гокк толкает Лиссова на кровать и вклинивается между его бёдер, вжимается грубой джинсовой тканью в пах, распаляя тихо всхлипнувшего Антона. Он такой красивый, хмурящийся слегка и кусающий свои губы, его хочется трахнуть в рот и одновременно согнуть пополам, до основания входя в узкую задницу.       У Макарова член в штанах ноет и вздрагивает, пачкая смазкой белье каждый раз, когда Антон стонет тихо в губы, трогает беспокойными руками свою грудь, чувствительно напрягшиеся соски, ещё ниже стаскивая с себя верх платья. Чёрно-белая ткань собирается на его животе как спасательный круг, Серёга уже не позволяет юбкам опуститься вниз, закрывая шикарный вид на разведённые ноги, влажно блестящий член и пульсирующую сухую дырку.       Гокк достаёт полупустой бутылёк смазки из тумбочки и выдавливает её на пальцы, гладит Антона между ягодиц, дразня.       — Давай, блядь, уже, — чуть ли не рычит Лис и крепко обхватывает Макарова за талию ногами, двигает бёдрами навстречу ускользающему прикосновению.       И смириться всё же приходится. Серёжа входит одним пальцем, но почти сразу добавляет второй, двигая ими внутри горячо сжимающегося входа и безошибочно находя уплотнение простаты. От одного прикосновения к ней Антон вскидывается, проглатывает жадный крик и жмурится, а на его лице удовольствие сменяется вожделением, когда пальцы выскальзывают из мягкого, податливого входа.       Вжавшись губами в чужой рот, Макаров отстраняется нехотя и порывисто снимает с себя одежду, облегченно выдыхая, когда напряжённый член перестаёт стягивать ткань нижнего белья. Раздеться, вжаться пахом между раскинутых длинных ног, заглянув в мутные, возбуждённые светлые глаза. Времени хватает только на то, чтобы растереть смазку по болезненно ноющему члену и длинно толкнуться в узкую задницу, сразу на всю длину, ловя губами вскрик.       Терзая сладкие пухлые губы, Серёжа мнёт в ладонях ягодицы и, раздвинув их пошире, неторопливо выходит на всего ничего, с гулким шлепком входя снова до корня, ещё глубже. А Антон уже не может сдерживаться, скулит и вжимается в Макарова, подмахивает бёдрами, добиваясь своего — у Серёги ведь нервы не железные. Он отстраняется, прихватывает собравшееся гармошкой на животе платье и делает всё, чтобы заставить Лиссова кричать.       От каждого быстрого, сильного движения в венах вспыхивает кровь, бурлит в груди и последние мысли словно по щелчку пальцев испаряются. За окном — промозглый петербургский март, зато здесь — жарко настолько, что воздух плавится и кипит возбуждение, громко пульсируя в телах. Антон честный в своих эмоциях, а в постели двигается плавно и красиво, чего не скажешь, если посмотреть на него в обычной жизни. Не сдержавшись, Серёжа наклоняется к нему, не прекращая вбиваться в пульсирующую, раскрытую для него дырку, гладит ладонями взмокшую грудь и целует влажный висок у кромки светлых волос, чувствуя, как в спину вжимаются твёрдые пальцы, а на пояснице скрещиваются крепкие ноги.       Дадада, ещё, глубже, — слова сливаются в бесконечный поток, губы в губы, жаркий шёпот на грани слышимости. Серёжа напирает, вдавливает Антона в постель и подхватывает его ногу под коленом, отводит в сторону настолько, насколько ему позволяют, пока удовольствие для Лиса не начинает мешаться с тянущей болью.       — Пожалуйста, — хрипит Антон, выгибается и, зажмурившись до вспыхнувших под веками искр, проскальзывает ладонью между их животами, плотно обхватывая готовый взорваться член у основания. Ещё чуть-чуть, ему не хватает всего нескольких движений, чтобы подойти к вожделенной грани, за которую так хочется сорваться, позабыв обо всём на свете.       Серёга тоже чувствует подкрадывающийся оргазм, крутящий в паху морские узлы, и берёт на себя ответственность — поддаёт резко бёдрами, точно зная, как для Антона будет лучше, и накрывает ладонь на члене его собственной. Он задаёт темп, ритм толчков, жадно следя за искаженным наслаждением лицом Лиссова, и не сдерживает стон, когда Тоха кончает в их сплетенные ладони, сжавшись на члене, закатывает глаза и замирает на долгие мгновения, кажется, забыв, как дышать.       И Макаров тоже не выдерживает, выходит из жаркой, тугой дырки и доводит себя до края, спуская на подрагивающий живот. Закусив губу, он устало отваливается на кровать рядом, обнимая Антона поперёк живота и расслабленно прижимаясь губами к покрытому испариной плечу.       — Блядь… Платье запачкали, — доносится сверху ни капли не сожалеющий голос Лиссова, заставивший Серёжу глупо улыбнуться. Краем глаза он правда смотрит на творящийся снизу беспредел и под возмущённый возглас вытирает испачканную ладонь в сперме и смазке о белый фартук — что уж мелочиться, раз вещь и без того испорчена? — А мы сняли сцену в фургоне?       Между ними повисает мхатовская пауза, грозящая растянуться на долгие минуты, но Гокк только отмахивается беззаботно и тянется ластиться — ещё чуть-чуть и заурчит довольный, как кот, налакавшийся жирных сливок.       — Придурок, — несерьёзно журит его Антон и, заёрзав, стаскивает с себя помявшееся и перепачканное платье, столкнув его на пол. — Прилетит нам завтра.       — Лучше не торопить события… Истинный шотландец, — некультурно хрюкает Макаров и тут же охает, рассмеявшись, когда ему под рёбра прилетает болезненный тычок. — Я тебе килт куплю. Тем более, виски у тебя уже есть, обмоешь покупку.       — Когда-нибудь я тебя прикончу!       После тяжёлого съёмочного дня и хорошего секса даже в душ лень идти, но на неясную возню в постели у обоих мужчин сил хватает. Гокк всё же умудряется придавить Лиссова к кровати и накрывает его губы своими, предотвращая любой поток словесной брани, готовый вырваться из этого грязного рта.       — Обещаю, после съёмок можешь делать со мной всё, что тебе захочется, — негромко произносит Серёжа и тепло выдыхает в приоткрытый рот, замечая заблестевшие глаза Антона.       — Не гарантирую, что мои желания будут адекватными, — тянет тот, хитро прищурив глаза.       — А я и не сомневаюсь, — Макаров смеётся беззаботно и снова целует Антона, зарываясь пальцами в его волосы на затылке.