ab imo pectore

      Хёнджин не помнит, как попал сюда, но это место ему определённо нравится: высокие темные деревья смиренно поддаются ветру, шелестя листьями о помощи. Ему всегда леса были по душе, и даже если солнце уже давно зашло, он знал, что тропинки, вытоптанные умными людьми до него, его никогда не подведут и помогут найти лучи света в кромешной тьме; заблудиться там, где ты чувствуешь себя в гармонии с природой — невозможно.       Хван не знает именно этот лес, но он уже стоит на каком-то пути, и, возможно, кто-то его уже давно поставил сюда; сложно сказать, когда видишь только силуэт вспорхнувшей на другую ветку совы. Три ярких желтых глаза свысока смотрели на него, заставляя вздрогнуть и больше никогда не задаваться вопросами о видовом разнообразии этого места.       Глаза Хёнджина более-менее приспособились к темноте, и шагает он довольно уверенно, смотря под ноги и пробираясь через склонившиеся на тропинку уставшие берёзы, пока не слышит мужские голоса с предполагаемой поляны. Почему-то мальчишка не считает, что должен показаться незнакомцам, скорее наоборот, скрыться и молча наблюдать — лучший вариант, который только можно придумать, если ты в непонятном месте в окружении таких же непонятных людей. А ещё если атмосфера этого места немного жутковатая. Джинни просто надеется, что его громко бьющееся сердце не выдаст его, иначе будет слишком неловко.       Сидеть в кустах тоже не самое выгодное положение, поэтому идея забраться наверх и осмотреться так и мигает в черной растрёпанной голове, будто лампочка. Благо, раньше в детстве лазать по деревьям было обычным делом, даже подростком было приятно посидеть на одной из толстых веток старого дуба, так что у Хвана опыт в таком имеется, нужно было всего лишь сделать это максимально беззвучно. Хёнджину будто бы помогала сила желания преодолеть все скользкие участки и опасные зоны, на которых можно получить занозы; место довольно странное само по себе, и воздух тут словно пропитан какой-то лёгкостью и невозможностью, именно поэтому он всё же смог усидеть на ветке, почти не дрожа от волнения.       Дерево не мягкий матрас кровати, но это неудобство никак не мешает рассмотреть то, что происходит прямо под хёнджиновым носом: как минимум два человека внизу стоят возле какого-то чертежа на сухой земле, одного Хван не видит из-за недостатка освещения, а второй сразу заметен благодаря красным волосам. Шпиону-поневоле становится всё больше и больше интересно, ведь не каждый день встречаешь людей с крашенными в яркий цвет волосами (для него это почти моветон), которые ночью в лесу о чём-то спорят, даже агрессивно жестикулируя. Хёнджин разобрать не может ни слова, так как сидит слишком впритык к стволу, но дискуссия разгорается так же, как и любопытство мальчишки — слишком быстро; Хван рискует всем, что у него есть здесь, то есть, совершенно ничем, когда аккуратно лезет ближе к эпицентру.       — Крис, это опять не сработало! Ничего не произошло!       — Мы не можем быть уверены в этом. Тем более, если тебя игнорируют два раза подряд, то это не всегда плохой знак?       Хёнджин не дышит, потому что боится, что его грудная клетка может спровоцировать подозрительный шелест листьев, и его новые неподвижные друзья предадут его без колебаний. Что здесь вообще происходит? Хван никогда не верил ни в какие ритуалы, и если, судя по всему, какой-то из них не сработал, то он и не ошибался.       Тот, что с красными волосами, раздражённо мотнул головой и принялся что-то чертить заново:       — Пожалуйста! Может, мы что-то забыли… должно быть, что-то нарисовано не так…       — Феликс. Остановись, Феликс, послушай.       Наверное, они друзья, думает Хёнджин, иначе тот, что тёмненький (Крис?), не оторвал бы Феликса (?), получается, от земли, и не поставил бы на ноги, поддерживая за плечо и слегка приобнимая. Как бы не хотелось Джинни увидеть, что начерчено длинной палкой, валяющейся неподалёку, у него особо не получилось. Он смог рассмотреть только какой-то круг и непонятные линии внутри. Взгляд не сразу, но зацепился за что-то металлическое и маленькое в центре, но тут любопытствовать было бы уже опасно для здоровья.       Тем временем, разговор продолжается:       — …послушай. Мы уже скоро проснёмся, и главная цель — найти Лино. Потом уже всё остальное, ты же знаешь, только втроём мы можем чего-то достичь.       Что значит «проснёмся»? Это сон? Тогда почему всё так реально, что даже чувствуется абсолютно по-другому, не как во сне? Хёнджин точно может даже услышать запах древесины и растений, а ещё он со стопроцентной уверенностью может заявить, что какая-то из веток поцарапала его щёку несколько минут назад. Это нереально, не может быть, чтобы парень так явно чувствовал всеми рецепторами каждый триггер. Но ведь если вдуматься: Хван никогда в своей жизни не видел этих людей и не мог их выдумать, он не помнит, как попал сюда, и тем более не знает, как отсюда выбраться.       Хёнджин вообще ничего не понимает и позволяет себе чуточку попаниковать, чего делать было нельзя — маленькая отломившаяся веточка летит вниз, даже не попрощавшись, выдавая юношу полностью.       Балансировать сил больше не остаётся — он должен был упасть, и причём довольно больно, даже, может, с серьёзным ушибом позвоночника, но приземляется, как легчайшее пёрышко, будто кто-то так захотел.       На него смотрят две пары изучающих глаз, и, может, под красной чёлкой можно разглядеть угрозу, если не быть в грёбанном лесу ночью, но скрывать свои намерения никто не собирается:       — Подслушиваем?       Хёнджин не знает, что ответить. Ему становится в два раза страшнее, чем было секунду раньше, и это чувство разливается по венам в геометрической прогрессии.       — Я-я… я нет… извините…       Парень нервничает почти так же, как и перед главным экзаменом по математическому анализу, не контролируя конечности: его руки немного трясутся и пытаются нащупать хоть что-нибудь, за что можно удержаться под таким тяжёлым взглядом незнакомца, и находят как раз ту металлическую штучку. Хёнджин берёт в руки неизвестный медальон с гексаграммой в ладонь почти на рефлексе, не специально. Но отдать обратно в ближайшее время у него точно не получится.       Потому что противный будильник как обычно обрывает все сны на самом интересном, и Хван уже хочет спокойно выдохнуть, как после неприятного кошмара, но его щека заметно пощипывает, а в руке что-то всё ещё лежит.

***

      Молодой человек смотрит на себя через многолетний трельяж, заглядывает в свои помутневшие глаза и с трудом видит в них себя.       Больно осознавать, что с ним сделали его же призраки из прошлого, живущие глубоко под сердцем: каждый день, словно по счетчику, проходит мимо, близясь к концу начала со скоростью света, но он чувствует своей кожей каждую секунду, потому что научил себя этому; даже внешность оставляет желать лучшего. Парень расчесывает свои выцветшие пыльно-красные волосы, надеясь, что так будет лучше, но лучше не становится. Мешки под глазами можно было бы использовать в качестве чёрных непроницаемых мусорных, если бы не бесконечное желание жить как раньше, поэтому он стоически держится в этом мире на пока ещё крепких ногах, каждый день заботясь о своём теперь хрупком теле. Хотелось бы ему исправить что-то не только снаружи, но ещё и внутри. Старые методы — ничто, по сравнению с ураганом мыслей в его голове, которые были посланы за одну большую неудачу.       — Опять?       Он вздрагивает, снова слишком углубившись в свое сознание, когда слышит обеспокоенный голос своего самого родного человека на данный момент. Взгляд вновь нехотя фокусируется на отражении, и тогда он понимает, что имеет в виду брат: капельки багровой, почти черной крови неловко мнутся над полной губой, прося разрешения скатиться дальше. Он не позволяет.       Брюнет заботливо приносит кусочек курицы, завернутой в пакет, и обжигает холодом чужую переносицу.       — Феликс, пошли, тебе нужно попробовать уснуть.       Феликс слишком самоуверенно приподнимается с табуретки, почти не шатаясь. Юноша не знает, за что держаться: за край столешницы, за испачканную салфетку у носа или за собственный рассудок? Он уже два дня мечтает о здоровом сне, в котором его никто не будет преследовать. Ликс даже не удивляется, как быстро это всё перешло из реальности в сны, потому что знает, что это одно и то же.       Раскиданные по простыни карты мешают расслабленно броситься в пахнущую сыростью постель. Императрица никогда ещё не смотрела на него так свысока. Феликс нехотя собирает их в аккуратную стопку, игнорируя постоянно выпадающего в руку перевернутого Дурака: он сам знает. Маячащий туда-сюда силуэт только заставляет Ликса напрягать глаза, поэтому он не сдерживается (как и все последние дни, впрочем) и излишне грубо произносит:       — Крис, со мной ничего не станет за несколько недель.       Никто из них двоих даже не задумывается над этим: если они не найдут защиту в ближайшие сроки, то придётся ждать ещё долгие и тягучие семнадцать лет.       — Помнишь? — спустя несколько секунд добавляет с улыбкой, — in æternum vive.       Раньше, когда они всей семьей изображали себя героями и очень громко наслаждались всеми своими жизнями, Крис всегда говорил эту фразу в ответ. Раньше было уютно даже в самый холодный дождливый день в мире из-за тепла внутри. Но в этот вечер Феликс не услышал заветных слов, согревающих душу, и так и не зажёг спичку внутри себя.