Sad, Space Alien

Она увидела его сразу, издалека, ведь он был настолько же непохож на остальных. Им будто суждено было стать парой — и не в общепринятом понимании. До любовной пары им было далеко, а вот до друзей на всю жизнь — как рукой подать. Буквально с первых слов все стало ясно. Когда они были вдвоем, суровая реальность старшей школы казалась не такой страшной и опасной, ведь когда Дэмиэн попадал в беду, рядом всегда оказывалась Дженис — она никогда не прочь размять кулаки или разбить недругам череп одним метким словом; а когда в беду попадала Дженис, рядом всегда оказывался Дэмиэн: с материнской заботой помогал обрабатывать ранки на костяшках или коленках, всегда таскал с собой тонну разноцветных пластырей, хотя Дженис ни разу не просила его об этом, а когда все было слишком сложно, то он всегда был готов прогулять вместе с ней урок-другой, скуривая по сигарете в школьном дворе и упиваясь этим диковинным ощущением, что они живут настоящей, полной жизнью, и ведут себя, как настоящие плохие подростки. И снова это произошло. Дэмиэну не привыкать. Не привыкать и Дженис. Однажды она призналась, что чувствует, что во всем мире может довериться только ему, и Хаббарду от этих слов становилось очень больно. Как его подруга могла так отзываться о самой себе? Конечно, никто из фальшивых «пластмасок» не был достоин ее дружбы, это факт. Но что в первый раз, что во второй он мог быть только наблюдателем; мог только смотреть, как его лучшая подруга заново учится доверять людям и открывается перед ними. Реджина была не лучшим первым другом в ее жизни; скорее всего именно благодаря ей у Дженис не заладилось с поиском новых друзей. Всю среднюю школу она проходила совершенно одна, но, судя по ее рассказам, обладающим привкусом лжи, это было не так плохо. Но это всяко лучше, чем общаться с фальшивой Джордж и ее такими же лживыми подругами. Когда появилась Кейди, и Дэмиэн, и Дженис понадеялись, что все изменится. Оба повелись на невинную оболочку, которая оказалась очевидным обманом; судьба снова сыграла злую шутку с надеждами Саркишьян. Дэмиэн знал — он не может быть настолько же разочарован, как Дженис, он никогда не прочувствует всю горечь, ведь он с таким никогда не сталкивался; потому расстроен он был не из-за его преданного Кейди доверия, а из-за лучшей подруги. Уже давно счастье одного из них стало напрямую зависеть от счастья другого, и без радости друг друга ни один, ни другой не мог быть по-настоящему счастлив. Он замечал склонность своей подруги к саморазрушению. Иногда это проявлялось в крайне мрачных шутках, сказанных как бы невпопад, а иногда и вовсе — в действиях. В Хэллоуин, до того, как Кейди вломилась в дом, они вдрызг напились глинтвейна — Дэмиэн намешал его из оставшихся после новогодних праздников ингредиентов и бесстыдно замешал с водкой — и в разгаре бессмысленного спора Дженис в чувствах выпалила, что знает не понаслышке, сколько именно анальгина нужно выпить, чтобы потерять сознание. Даже когда они протрезвели, Дэмиэн отказывался выпускать ее из объятий, пока они смотрели фильм на диване. Ему искренне хотелось оградить Дженис от всего, что делало ее жизнь настолько тяжелой, что у нее возникало желание устроить себе передозировку. Конечно, он сказал ей, что любит ее и не хочет потерять, но вот что именно клубится в ее голове, эти мысли, похожие на мерзких тараканов — от них он избавить ее никак не мог. Проникнуть внутрь, в мозг, было невозможно, и он даже начинал ненавидеть себя за это. …Пока Кейди не пришла, он крепко прижимал Дженис к себе, мечтая, чтобы они провели так ещё целую вечность. Но в тот момент у Дженис появился новый лучик надежды, за которым она слепо следовала. Как только Херон появилась у порога, жалуясь на нелегкую, она уже совсем забыла и о Дэмиэне, и об их душевном разговоре, и о смазанной к чертям туши на лице от недавно пролитых слез; все ее внимание занимала новая подруга, и Дэмиэну ничего не оставалось делать, кроме как следовать за ней и делать вид, что он это все проглотил. Его ни разу не сразила ревность. Фигура Кейди интересовала его не меньше, чем Дженис — только вот он не возлагал больших надежд. С самого начала Хаббард не поддавался этим наивным надеждам, ведь уже как три года повторял себе, словно мантру — не суди человека по обложке. Дженис, вроде как, тоже это делала. Просто она, случалось, вела себя слишком наивно. Так наивно, что он с трудом верил, что это вообще его подруга. Но в этой истории он все ещё оставался безвольным наблюдателем: судьба неизбежно сталкивала одного человека с другим, и вот, они уже планируют, как будут мстить Реджине, и он впервые видит, чтобы Дженис была по-настоящему счастлива. …Это опять случилось. Но в этот раз ощущалось куда больнее, подобно хорошему такому удару под дых. Кейди удалось провести Дженис, и подлость ее не то, чтобы достигла уровня Реджины, но даже превысила и без того высокие показатели. Надежды были растоптаны и обращены в пыль, а потом развеяны по ветру под звуки дурацкой музыки происходящей в доме вечеринки. От картины Дженис избавилась. Тут же, на месте. Она бы не смогла посмотреть на нее снова. На ней остались запечатанными остатки ее веры и желания заводить друзей в целом. Она снова осталась одна, вместе с Дэмиэном. Только в этот раз она посчитала ненужным распространяться, откуда у нее многочисленные шрамы на запястьях, почему костяшки сбиты в кровь и почему она стала регулярно просить у него те самые дурацкие разноцветные пластыри. Как только он пытался поговорить с ней, она плакала. Или сдерживала слезы, если это случалось на людях. А он не хотел, чтобы она плакала. И снова терялся в догадках: что делать? Иногда ему казалось, что жизнь его подруги зависит только от него. Когда паника накрывала его — даже посреди ночи — он дрожащими пальцами набирал ее номер и сам чуть не плакал, когда звонок оставался без ответа. Хаббард понимал — его вины нет в том, что Дженис ничего не рассказывает. Но от этого знания не становилось легче. Грудь словно накачали свинцом, и даже солнечный день был не в радость. Они всегда делили настроение на двоих. Если Дженис в депрессии, то и Дэмиэн тоже. Однажды он снова словил ее в коридоре и потащил в женский туалет. Она сразу поняла, о чем пойдет разговор, но он не дал ей уйти. Не дал убежать или скрыться; заставил обратить внимание на свое волнение, беспокойство, на свои слезы. И вот, она снова прижимается к нему, настолько крепко, насколько это возможно. Ткань майки выскальзывает из ее пальцев, ведь они безбожно дрожат, пока из глаз катятся крупные слезы. И она извиняется. Долго и много; за каждый незавершенный разговор, за каждое плохое слово. За всю боль, которую она причиняет своим молчанием. А Дэмиэн все понимает, прощает мгновенно. Он чувствует, как в словах Дженис скопилась вся ее скорбь и печаль, обнимает ее в ответ. И они обещают друг-другу, что преодолеют это вместе.