обжигающий лед твоих глаз.

      лунный свет мягко проникает в полупрозрачную бутылку портвейна, подсвечивая несильно приятную на вкус жидкость; он падает на соломенные, едва причесанные сегодня волосы, и в этом тусклом сиянии они кажутся еще более красивыми. вернее, красивыми для нормальных людей. не для грубого парня, который сидел с ним на свалившемся дереве и своими пальцами, одетыми в плотную ткань, поворачивал бутылку то против, то в сторону часовой стрелки. мама говорила ему, что нельзя играть с едой, но ведь играть с единственным способом поговорить с этим диковатым парнем можно, да?       она ничего не говорила про то, что крепкие дешевые напитки прожигают изнутри ничуть не меньше, чем сильные руки разрушителя, хватающие его за горло в очередной попытке запугать, сказать, что принцу стоит держаться от него подальше; она ничего не говорила про то, что алкоголь вызывает привыкание столь же сильное, сколько серые глаза, не выражающие ровным счетом ничего, кроме степени опьянения или пугающего азарта при каждой новой передряге; она ничего не говорила про то, что иногда стоит делать что-то недозволенное, что тебе не нравится, ради того, чтобы получить кое-что еще более недопустимое, но являющейся чуть ли не единственной причиной просыпаться. прошел уже долгий год с победы над хьюго, за который все еще безымянный парень окончательно сошел с ума; целый год, а он все так же сильно влюблен в него, все так же приходит сюда каждую неделю, рвет одежду, что уилфред так старательно шил и каждый раз был готов порвать его самого, вливает в себя с десяток глотков портвейна (остальная бутылка медленно оседала в желудке разрушителя), выслушивает его противозаконные похождения, лишь иногда покачивая головой, и каждый раз, на рассвете, грубо целует его, чтобы потом вернуться во дворец и снова исправно выслушивать гневные окрики. отец, уилфред, роза, мать агаты, карл, и еще десятки людей, до мнения которых ему теперь нет никакого дела. единственный, чье мнение он бы выслушал, сейчас делал еще один мощный глоток из бутылки, умудряясь даже это делать, как освальдова скульптура. отведенные назад плечи, дергающийся кадык, взлохмаченные пепельные волосы, мягко обрамлявшие его заостренные черты лица, подрагивающие веки…       признаться честно, эдвард бы сделал все, что угодно, лишь бы видеть столь прекрасную картину чуть чаще «пары часов в неделю». хотя, разве не это он делал последний год? разве не он воровал выпивку в барах, надевая капюшон до подбородка, чтобы не прошла весть о ночных приключениях принца? разве не он напоказ разбивал посуду, сделанную предками, чтобы не есть из этой «отвратительной пластмассы», не он выходил из-за стола со скандалом, таская стейки с общего блюда и, выразительно чавкая, под всеобщие вздохи шел к себе в покои? разве не он раз за разом раз за разом раз за разом выходил на площадь, пытаясь спокойно объяснить мастеровым, что парень с пепельными волосами, спаливший дом резчика по дереву — лишь бурное воображение старого крестьянина, только чтобы разрушитель немного дольше задержался в столице и снабжал его новыми сердечными приступами? разве не он рисковал попасть в цитадель ради своего возлюбленного? разве не он клялся ему в верности, обжигаясь о его раскаленные губы, не думая о том, как на его ожоги опять будут реагировать во дворце? разве не он делал все для того, чтобы заслужить хоть немного внимания со стороны парня, хоть немного искренности, уважения, л ю б в и?       взгляд голубых мечтательных глаз наткнулся на насмешливые серые, яснее всяких слов говорящие о том, что принц уже дыру прожег в парне. он почувствовал, как кровь стремительно приливает к коже на его бледных щеках, выделяя их даже при таком освещении, но решил не отводить глаз, продолжая рассматривать своего возлюбленного, уже выкинувшего опустошенную бутылку в дебри леса. серые океаны отозвались любопытством, видимо, заметив изменение взгляда эдварда, а сам разрушитель чуть подался вперед, вглядываясь в старшего в ответ. сердце зачастило и отозвалось жалобной болью, но его обладатель ни единой мышцей не отреагировал — за год со своим даром исцеления тот привык сдерживать любую чужую, даже смертельную, боль; о томных страданиях своего же сердца и говорить было нечего. хотя, конечно, некоторую боль он не отказался бы испытать еще раз. или два. или тысячи.       — у тебя сегодня какой-то невеселый вид, — хрипло поделился парень. о, этот голос. принцу казалось, что он может слушать его вечно. записать, и ставить себе в голове перед сном — как колыбельная. мама раньше пела ему колыбельные, они успокаивающе обнимали его и погружали в сон, но парень был готов поклясться — сейчас для него не было ничего более успокаивающего усталого, нагловатого голоса пепельноволосого.       и его глаз, в которых можно было утонуть быстрее, нежели в некогда мертвом озере.       — не бери в голову, — легко качнул головой эдвард. с ним можно было быть искренним, он чувствовал это каждой клеткой своего давно заброшенного и онемевшего мозга. — мало чего веселого можно найти в жизни будущего короля, я тебе уже сотни раз говорил.       — в прошлую нашу встречу ты выглядел вполне себе свежим, — парировал парень, — прямо как этот кролик. — носком своего истрепавшегося сапога он ткнул на светлое пятно в траве. маленький зверек увлеченно грыз что-то в паре метров от дерева, видимо, абсолютно их не замечая.       как и летящую в него стрелу.       — …сегодня же ты выглядишь, прямо как этот кролик.       принц шумно выдохнул. конечно, разрушитель еще в первые их встречи показал себя, как прекрасный охотник с поразительной меткостью и невероятной скоростью, но каждый раз, когда он показывал эту свою черту, в эдварде что-то ломалось. примерно также, как кости убитых им животных.       — и обязательно было убивать несчастное животное, только ради того, чтобы напомнить мне, как паршиво я выгляжу?       — нет, — усмехнулся парень, и то, как его губы легко тронула улыбка, не могло оставить равнодушным блондина. этот его самоуверенный взгляд, говорящий, что он тут — единственный герой, и озорная, будто бы мальчишеская улыбка, преображали его, делали таким прекрасным и молодым, что, и без того настрадавшееся сердце принца, сжималось с новой силой, пуская по телу электрический ток вместе с кислородом, а иногда и без участия последнего. — но теперь у меня есть завтрак.       — ты же знаешь, дворец всегда открыт для тебя. мы с отцом, — четко проговаривал эдвард, заметив, как разрушитель открыл рот в попытке возразить, — были бы рады, если заметили тебя среди почетных гостей дворца.       парень буквально поедал его своими глазами еще на протяжении нескольких секунд, после чего отвернулся и перевел взгляд на луну. невольно принц и сам посмотрел туда, неосознанно копируя поведение возлюбленного. кривой росчерк уже практически закатился за горы, постепенно уступая место яркому шару. «скоро рассветет» — пронеслось в голове у блондина. он покосился на пепельноволосого, но тот, прикрыв глаза, подался навстречу ветру, абсолютно не боясь упасть и забыв про сидящего в паре метров от него. мощное тело было спокойно, как водная гладь при штиле, и лишь руки в темных перчатках крепко держали сваленный ствол, являющийся единственной опорой. принц мог только позавидовать его спокойствию на столь неустойчивой поверхности — сам он сидел куда ближе к перпендикулярной всему стволу ветке, обхватывая ее одной рукой и ногой, и при каждом порыве ветра кладя туда еще и вторую руку, полностью игнорируя насмешливый взгляд и приглашающую ладонь разрушителя. у эдварда было впечатление, что он, как маугли, жил в лесу до какого-то момента. там он научился мастерски охотиться и выживать в дикой природе, там научился делать огнеупорные вещи из, должно быть, шерсти убитых животных, лазать, и, скорее всего, жить на деревьях. и абсолютно не научился жить среди людей, что было заметно даже полностью слепому и тупому человеку. и, сколько бы раз принц ни предлагал ему перебраться к ним, — а точнее, к нему самому, — сколько бы раз ни гарантировал полную свободу и безопасность, парень лишь холодно улыбался и заявлял, что ему и тут вполне неплохо. но сам эдвард не мог сказать о себе того же.       блондин шумно выдохнул, аккуратно поворачиваясь с намерением спуститься. разрушитель же и бровью не повел, явно не собираясь пропускать его. принца это насторожило, но он решил, что парень, все-таки, не самоубийца, и отодвинется, заметив, как он пытается слезть, и продолжил постепенно сползать. пепельноволосый, наконец, открыл глаза, смотря на него взглядом «и что же ты собираешься делать?», так и не сдвинувшись не на сантиметр.       — может, пропустишь меня? — с нажимом спросил принц, когда между его каблуком и бедром разрушителя оставались считанные миллиметры. тот поднял бровь.       — а что, через меня не переберешься?       — ты горячий.       тот рассмеялся, но не искренне, как смеется над одной из своих несмешных шуток, и не так, словно эдвард в очередной раз сказал, какой он красивый. нет, это был натянутый, фальшивый смех, который буквально говорит: что бы ты ни сделал, это уже не закончится добром.       — спасибо, конечно, за комплимент, но если тебя в очередной раз не застанут во дворце вовремя, ты свалишь всю вину на меня в следующий раз. я хочу погреться на восходящем солнце, так что, будь добр, не сбивай меня с насиженного места.       иногда парню становилось скучно просто общаться с принцем, просто сидеть, просто что-то рассказывать. тогда они слезали с дерева и играли в салки, в шутливую борьбу, пытались мериться силами, но никогда — никогда, — разрушитель не предлагал это с таким холодом в голосе. вот сейчас принцу действительно стало страшно.       но, как бы младший его не запугивал, он был прав. скоро солнце тронет шпили дворцовых башен, и карл откроет дверь абсолютно пустой комнаты. и тогда ему снова придется выслушивать бесконечные крики всех, под чью горячую руку попадет его усталое тело. и, раз парень не собирается его пропускать, придется пролезать через него.       он придвинулся чуть ближе к разрушителю, положил свои икры ему на колени, и отпустил ветку, опираясь лишь ступней, зацепившейся под деревом. младший с ленивым любопытством наблюдал за его неловкими попытками слезть и не расшибить ни его, ни себя самого, чуть откинув свой корпус назад, давая принцу чуть больше пространства и свободы. чуть отдышавшись, блондин еще немного спустился вниз, буквально садясь на разрушителя. худые, но мощные руки незаметно обвили его талию, сжимая за оголившуюся кожу.       — что ты де…- выдохнул принц, пытаясь вырваться из довольно крепкой хватки, но на его губы мягко лег палец, затыкая.       — а тебе прям очень важна эта информация, а, эд? — усмехнулся парень, зубами сняв перчатку со второй руки и отбросив ее в лес, второй рукой все еще приобнимая старшего. спокойствие в глазах блондина мгновенно исчезло.       — боишься? что ж, правильно делаешь., но уже слишком поздно…       — что... что ты хочешь? — едва выдавил эдвард. легкие сжимались, не желая наполняться кислородом, и фраза эта получилась столь жалкой, что даже у него самого перехватило дух.       — о, да ничего особенного, — сказал разрушитель, поднося раскаленную руку все ближе к его лицу. и внезапно прошептал ему прямо на ухо. — просто сделать то, чего так давно хотел.       глаза принца от прикосновения обжигающих пальцев нагрелись мгновенно, резко посылая сигналы в мозг, разнося боль по всему телу. он привык терпеть боль, ему казалось, что любую боль можно вытерпеть, но как же сильно он ошибся. ему казалось, что сердце прямо сейчас не то, что пропустит удар — оно остановится насовсем, и он завопил так громко, как только мог. вторая рука легла ему на рот.       — ну тихо, тихо, — мягко сказал парень, и только сейчас до эдварда дошло, что последние пару минут с ним говорил вовсе не человек, а новый, уже разросшийся огонь, — это тебя все равно не спасет.       глаза расплавились, веки распухли от ожогов, и разрушитель легко скользнул голой рукой под мундир, одновременно заставляя тлеть ткань и нанося почти что смертельные повреждения на коже. принц бился в конвульсиях, ему было неописуемо больно, и он даже не мог понять, — физически, или все-таки морально. он так надеялся, что парень все же согласится жить во дворце, что он сможет полюбить его в ответ, что они будут жить долго и счастливо, как в тех романах, что так любила читать роза. и никак не ожидал, что его наивная первая любовь будет такой жгучей. и такой горячей во всех отношениях. внезапно жар чуть стих, оставив только уколы тлеющего мундира и невыносимую боль от ожогов.       — знаешь, думаю, я кое о чем забыл, — произнес голос в паре сантиметров от него. хотелось плюнуть ему в лицо, но тело абсолютно не слушалось — сердце было готово замереть в любую секунду. — обычно, перед смертью спрашивают последнее слово умирающего, или обещают исполнить последнее желание. правда, на джинна я не особо похож, так что торжественно даю тебе право сказать последнюю вещь в твоей несчастной, короткой жизни, ваше высочество, — последние слова он произнес так сладко, что эдварду захотелось умереть прямо сейчас, чтобы не чувствовать этой боли. хотелось промолчать, не дать парню поглумиться над ним в последние секунды его жизни, но последний вопрос против его воли попытался вырваться из уже нефункционирующих губ:       — к-как те-ебя з-зов…       парень, все еще обнимающий эдварда, издал смешок, как будто говорящий «я собираюсь тебя убить, а ты хочешь знать, кто я такой, какой же ты тупой». принц думал, что его вопрос проигнорируют и продолжат убивать, но через пару секунд услышал до ужаса знакомый голос.       — меня зовут роберт олден. я — твой брат, которого в этой реальности не существует. я бы мог сделать так, чтобы в последние секунды своего жалкого существования ты вспомнил, кто я такой, но не много ли чести для того, кто скоро умрет, не думаешь? — еще один издевательский смешок. — а еще я — тот, кто проводит тебя до могильной плиты, и лично я считаю, что это, самая лучшая смерть.       парень замолчал, будто давая эдварду переварить информацию, но через пару секунд снова заговорил:       — но знаешь, мне кажется, что просто прикончить тебя своими руками было бы слишком скучно и банально. ты же у нас необычный парень, верно? значит, и смерть у тебя должна быть необычная. так что сегодня я буду твоей личной королевой льда, только наоборот. думаю, ты должен гордиться выпавшей тебе честью — сдохнешь от поцелуя избранника барса, кем я являюсь в своей вселенной. — еще относительно целой щекой принц почувствовал обжигающее дыхание совсем рядом. — теперь ты знаешь, насколько я горяч.       последние живые клетки кожи на его лице обожглись о губы роберта, который медленно перешел на шею, возобновив свои смертельные поглаживания. боли эдвард уже даже не чувствовал — казалось, что он уже ничего не может чувствовать, и даже если бы выжил, не смог бы.       его сердце сгорело ровно в шесть утра, ноль минут и ноль секунд. остановилось, как залитый водой огонек спички, как речь человека, по волшебству лишившегося голосовых связок.       как здравый разум, который расслабился и не смог противостоять сильному дару, склонивший его, как мощный рыцарь — маленькое дитя.       роберт последний раз посмотрел на обожженное тело, посмотрел, как несожженные в некоторых местах волосы трогает мягкая рука ветра, как слетают на землю слои кожи. закрыл глаза, выдохнул. нашел в себе остатки здравого смысла, и положил мертвого брата на ствол, облокотив его о ту самую ветку, за которую он так крепко держался. последний раз провел рукой по тому, что когда-то было щекой. последний раз тронул своими губами то, что когда-то было ртом. последний раз посмотрел туда, где когда-то были глаза. последний раз сказал «прости меня».       и сорвался вниз.