Уходи

Когда Рамос ранним вечером врывается в особняк Торреса и резко припечатывает того к противоположной от двери стене, у Фернандо из-за шока напрочь атрофируется чувство самосохранения. Он совершенно не сопротивляется. Условные рефлексы пропадают в одно мгновение от напора, с которым сильные, загорелые руки, исписанные татуировками, сминают мягкий ворот белой футболки воспитанника Атлетико. Под яростным взглядом почти черных, как ночь глаз Серхио, становится неуютно и как-то зябко. Упрямо поджатые, пухлые губы, на красивых скулах ходят жевалки, Нандо в этом просто уверен, хотя за густой бородой ничего не видно. Очень жаль. И тут у Торреса случается эффект дежавю. Всё это уже с ними случалось. 2006 г. Он ловит его в коридоре отеля, в котором жила сборная. Позвоночник ноет из-за нехилого столкновения с твердой поверхностью. От неожиданности произошедшего на пару секунд спирает дыхание. В чужих, длинных пальцах ткань поло почти трещит по швам и Фернандо думает о том, как будет объяснять, что случилось, когда придется просить новый комплект формы. Лицо товарища по команде превратилось в свирепую маску, таким бешенным Нандо Рамоса за год их дружбы еще ни разу не видел. - Думаешь, это смешно? Шутник херов, - цедит он сквозь зубы и слегка встряхивает капитана Атлетико за многострадальный воротник. Темно-карие, почти черные глаза Серхио впиваются в лицо Торреса, на котором вырисовывается какое-то абсолютно беспомощное выражение и откровенное непонимание ситуации. Нападающий сборной Испании хочет что-то сказать в свою защиту, но внезапно начинает ощущать всё слишком остро, будто, нервные окончания оголяются до предела и любое мимолетное движение рождает болезненно-сладостную вибрацию внутри, как бывает каждый раз, когда в непосредственной близости оказывается Рамос. Чужое, горячее дыхание опаляет щеку, сила с которой защитник прижимает его к стене кажется не опасной, а волнующей, и они слишком близко к друг другу. Настолько близко, что Фернандо даже через одежду чувствовал жар мускулистого, напряженного, как струна, тела напротив. На мгновение воспитанник Атлетико представил, каким оно может быть гибким, умелым, восхитительным...В эту секунду их взгляды встречаются, Нандо не в состоянии ни моргнуть, ни сделать вдох, он просто замирает в руках друга, одурманенный их такой странной близостью и видит, как цвет глаз Рамоса становится окончательно черным, зрачок в них практически теряется, расширяясь до ненормальных размеров. Торрес откуда-то вспоминает, что если зрачок человека сильно увеличивается, то он либо получает удовольствие, либо смотрит на кого-то, кто очень ему нравится. Серхио не выдерживает первым, слегка вздрагивает, словно, через него прошел небольшой электрический разряд и отводит взгляд. Их гляделки длились всего несколько секунд, но казалось, что прошла целая вечность. - Может, ты уже объяснишь, в чем дело? - совершенно не пытаясь вырваться из чужой хватки, спокойно интересуется Нандо. Он окидывает друга взглядом, видя, что злость из него постепенно выветривается, как пар из, остывающей чашки чая. - Мне в номере оставили шуточный подарок. Уверен, что это не ты? - хитро щурясь, по-прежнему крепко держа Торреса за грудки, со сталью в голосе спрашивает Серхио. Фернандо морщит лоб, действительно, не понимая, о чем говорит защитник Реала. Он замечает, как Рамос внимательно следит за его реакцией, их лица по-прежнему в нескольких сантиметрах друг от друга, взгляды постоянно переплетаются, а дыхания становятся сбивчивыми и слишком громкими. Где-то дальше по коридору хлопает дверь, видимо, кто-то зашел в номер, оба вздрагивают от резкого звука, который моментально возвращает их в реальный мир. Серхио с каким-то сожалением опускает глаза на губы Торреса, а потом, наконец, отстраняется от товарища на более безопасное расстояние, ослабляя хватку на воротнике, но по-прежнему удерживая того у стены. - Предлагаю разобраться во всём вместе, - Нандо делает паузу, указывая взглядом на руки друга, - Может, ты уже отпустишь меня? - Может, ты уже отпустишь меня? - спустя много лет, повторяет свой вопрос Фернандо, его тон при этом совершенно ровный, даже какой-то отстраненный. Рамос остается глух к его просьбе, он дышит тяжело, шумно, словно, разъяренный на арене бык. В темных, с расширенным зрачком глазах, загорается опасный огонь, кулаки сильнее сминают ткань хлопковой футболки, от чего она начинает задираться на широкой спине Торреса. Он узнает этот ненормальный взгляд и настроение. От осознания ситуации в желудке появляется противное ощущение, будто, все внутренности стягиваются в тугой узел. В такие моменты с капитаном Реала, действительно, как с опасным хищником, лучше не делать резких движений, не говорить ничего лишнего и стоит вести себя, как можно спокойнее. - Серхио...- мягко выдыхает Нандо, в том, как он произносит имя друга слышится просьба. - Серхио...- так же мягко повторяет Торрес и холодными пальцами аккуратно касается сжатых кулаков у себя под носом. Фернандо плавным жестом отводит от себя руки защитника, которые оказались, словно, высеченными из камня, они с большим трудом выпускают его из своего плена. Бывший нападающий медленно обходит Рамоса с левого бока, закрывает дверь, которая всё это время была на распашку и идет в глубь дома. - Расскажешь, почему решил ввалиться ко мне, не боясь устраивать сцены при Оле и детях? - кидает через плечо Фернандо. Он делает это так легко, даже шутливо, будто, подобное поведение совершенно нормально. Серхио застывает, словно, мраморное изваяние, продолжая стоять в одном положении, окутываемый тенями широкой прихожей, стараясь угомонить бешеный ритм сердца. - Я знал, что их нет, - глухо отзывается незваный гость и, наконец, сходит с места. - Встретился случайно пару дней назад с Рейной, когда речь зашла за тебя, он пригласил меня присоединиться к вашему холостятскому ужину по случаю того, что жены взяли детей и укатили в совместный, небольшой отдых без своих драгоценных мужей. Столько всего интересного узнаю не от тебя, - его тон пропитан язвительностью и сарказмом. Нандо не реагирует, он знает, как одним неосторожным словом можно зажечь Серхио снова и он вспыхнет в мгновение ока, словно, спичка. Поэтому старается перевести всё в шутку. - А я вспомнил, как много лет назад ты уже прижимал меня так к стене. Вдруг тебе снова презентовали интересную продукцию интим магазинов, хотел начать обзванивать остальных и спрашивать, не дошли ли и до них милые подарочки. Ведь, как выяснилось, разыграли тогда подобным образом не только тебя, - облокачиваясь плечом о косяк, который разделял большую, светлую гостиную и кухню, как можно веселее проговаривает Торрес. Он даже описал этот забавный эпизод в своей первой книге, благоразумно умолчав о самом предмете розыгрыша. Ему нравился данный момент, он был честным, пропитан эмоциями, юношеской несдержанностью, показывал их разные характеры, напоминал, как всё начиналось, как они терялись друг в друге, как сложно было бороться с этим бешенным притяжением и как они сдались после этого случая пару дней спустя. Да, для многих со стороны - это просто смешное недопонимание между двумя друзьями, для Фернандо же - волнующее, сладостное, оседающее в груди чем-то вязким, воспоминание. Но, кажется, Серхио не был готов пускаться в путешествие по прекрасному, совместному прошлому. Нандо натыкается на его суровый взгляд, на лице безэмоциональная маска, ни один мускул не дергается. И окончательно понимает, что сегодня ему не отвертеться. Он мог бы произнести в слух очевидное. Их отношения испортились еще, когда нападающий находился в Японии. По возвращению Торреса в Мадрид, как ни удивительно, лучше не стало. Воссоединение прошло тускло, никакой чувственности, взрывающегося фейерверка в груди, даже секс показался обычной рутиной, чего за столько лет с ними никогда не случалось. Фернандо долго размышлял, почему так произошло? Подействовал ли на их отношения очередной его отъезд, обида на данный факт, которую затаил капитан Реала, но не признавался в ней, недавняя женитьба Серхио, его сильная занятость, многолетняя усталость и измотанность обоих? Наверное, всё вместе. Только после той неудачной и, казалось, бы долгожданной встречи, они почти не виделись. Могли изредка, как обычные товарищи вместе где-то пообедать, выпить кофе, пообсуждать футбол и детей, да разойтись на этом. Редкие переписки, опять ни о чем. Ни слова о чувствах, о том, что с их отношениями и есть ли они вообще. Так прошел почти год и Нандо практически смирился с фактом, что, похоже, даже сильная, безумная любовь проходит. Во всяком случае, у одного из них прошла. Страдал ли из-за этого Торрес? Определенно. По сути, он не помнил, когда не страдал в отношениях с Рамосом. Между ними всегда всё было слишком запутанно, слишком эмоционально, слишком на разрыв аорты, через чур...просто слишком. И между тем, слишком прекрасно, слишком упоительно, слишком до дрожи, как с самым родным человеком на целой планете, слишком по-особенному, когда понимаешь, что не сможешь отказаться даже под дулом пистолета. Все эти разные, противоречивые, сильные чувства переплетались между собой, превращаясь в одну непонятную, яркую массу, заполняющую Нандо изнутри, в какой-то момент он только и состоял из одних мыслей, желаний, переживаний о Серхио. И бывший нападающий никогда не жалел о своем выборе. Но в этот раз в районе солнечного сплетения у Фернандо поселилось колкое чувство предательства, оно острыми, мелкими иглами впивалось и в без того израненное сердце, которое давно превратилось в искореженный кусок мяса. После стольких лет с ним не объяснились, не поговорили, не посмотрели честно в глаза и не сказали, что всё кончено. А тянули резину, зачем-то поддерживая видимость каких-то дружеских отношений, хотя по факту, друзьями они никогда и не являлись. Если бы не то жуткое притяжение между ними, которое, скорее всего, придумали не на земле, они вряд ли бы даже стали обычными товарищами. Настолько парни были разными. Торрес уже столько лет не мог решить для себя, где точно создают подобную магию взаимоотношений: на небесах или в аду. Ибо эта связь, как даровала райское наслаждение, так и заставляла гореть в ярких языках пламени, агонизировать, мучаясь от страшных ожогов на душе. Разорвать же самому это бестолковое, редкое общение Нандо не хватало духу. И получалось, что из-за своей слабости, он продолжал при встрече улыбаться и пожимать руку любимому человеку, которого считал предателем. Фернандо догадывался, что скорее всего, Серхио осознал, особенно после свадьбы, какая это ответственность - иметь семью. Родных, которые всецело зависят от тебя, и пройдя официальную церемонию бракосочетания, тем более, перед столькими близкими людьми, на защитника лавиной накатило понимание, что это больше не игрушки. Рамос, наконец, ощутил, какого это быть на его месте. Какого разрываться между любимым человеком, любимым делом и любимой семьей. Только Нандо легче от данных догадок не становилось. Холод появился, как раз после свадьбы, на которую Торрес, естественно, не полетел, ссылаясь на невозможность пропустить матчи в чемпионате. Но на деле, они оба приняли решение, что ему там быть не стоит. Наблюдать картину, как женится, тот, кого любишь всем сердцем - какой-то новый уровень мазохизма. Поэтому их праздник с Олайлой был закрытым, вообще без гостей и больше походил на обычную роспись. Девушка была глубоко беременной и поэтому, слава богам, не требовала пышных отмечаний, а после даже не задумывались, чтобы всё переиграть. Да и Фернандо бы не согласился. В отличии от Рамоса, устраивать показуху перед остальными он не любил, и не считал себя обязанным ублажать капризы родителей, которые, как истинные испанцы и католики уверяли, что свадьба должна играться по всем правилам. Интересно, считал ли Серхио его в свою очередь предателем? Ведь, Нандо тоже никак себя не проявлял. Только проблема заключалась в том, что и холод пошел не от него. По возвращению, он надеялся, что всё наладится, но защитник закрылся в себе, стал вечно саркастичным, без конца зло подшучивал над Торресом и в основном на счет семьи, бывший нападающий не выдержал, и без лишних скандалов просто отстранился от друга в ответ. Но самым тяжелым являлось в данной ситуации не та недосказанность между ними, нет. Случилось то, чего до селе с Фернандо никогда не происходило. Он даже представить не мог, как невыносимо думать о том, что человек, которого ты всё ещё любишь, больше не любит тебя. За тридцать шесть лет оказалось бывший нападающий познал не все чувства, не все оттенки мучений и терзаний. И данная форма страданий показалась худшей из всех. Ни одна моральная, а тем более физическая боль не сравниться с мыслью, что тот, кто обещал всегда быть рядом, боготворил тебя, вдруг превратился в ледяную статую, от которой веяло равнодушием. Нандо выяснил, что в такие периоды пропадает аппетит, появляется жуткая апатия и бессонница. Ночи долгие и тревожные проходили по нему катком, выжимая все соки и силы. Он отключался на несколько часов только днем, давая измученному организму немного отдыха, а потом продолжал решать дела для фитнес клуба и своего бренда, участвовать в благотворительных акциях, не забывая про собственные тренировки. Глубокие синяки залегли на нежной, белой коже под глазами, головная боль стала лучшим другом, Фернандо превратился в рассеянное, раздражительное и безучастное подобие человека. Ола забеспокоилась и отправила мужа к врачу. Торрес не стал скрывать от доктора, что у него проблемы со сном, желая вырваться из этого порочного круга. Ему прописали лекарства и со временем режим снова наладился. Воспитанник Атлетико начал чувствовать себя лучше и хотя сердце по-прежнему болезненно сжималось в груди, а от некоторых воспоминаний иногда хотелось просто удавиться, он за год практически смирился, что их история закончена. Нандо бы мог ему все это высказать, обрушить поток упреков на голову, кинуть слова грязной тряпкой в лицо, только какой смысл? Если Рамос врывается в его дом спустя столько времени с бешенным взглядом и набрасывается на него, как тигр на свою добычу? Да, Торрес хорошо знал этот взгляд, эту ярость, эти повадки и все, что за ними обычно следовало. Этот взгляд означал "ты мой". И нет, не мой любимый человек. Моя вещь. Моя собственность. И каждая клеточка души и тела у тебя - моя. Серхио так понимал любовь. Любить значит обладать. Такой склад характера, такой темперамент. Подобным людям невозможно что-то объяснить, ты либо просто принимаешь их, либо ни за что не впускаешь в свою жизнь. К сожалению, выбора у Фернандо не оказалось. Где-то на небесах решили, что он пустит Рамоса в каждый потаенный уголок своей души, без возможности сопротивляться. Воспитанника Атлетико всегда поражало с какой лёгкостью защитник Реала подобрал ключи к его закрытой на все засовы персоне. Он никогда не был душой компании в отличии от того же севильянца, не смотря на дружелюбие, простоту и невинную, смущенную улыбку на устах. За всей этой ширмой пряталась бетонная стена, которую мало кому удавалось сломать. Но Рамос внезапно появился в его жизни и своей страстью к каждой прожитой минуте, своей открытостью, честностью, необузданной энергией, словно у дикого жеребца, прекрасным чувством юмора, непосредственностью разобрал эту стену по кирпичику, сам того не подозревая. В Серхио было много всего привлекательного, но больше всего располагало то, что капитан Реала не пытался залезть под кожу, сделать его своим, как многие, примазаться к восходящей звезде, получая разные бонусы, которыми можно было бы пользоваться в жизни. Серхио просто являлся искренним человеком, был собой. И Торрес сам захотел принадлежать горячему, южному парню. Отдаваться в чужие руки по собственной воле оказалось так приятно, хорошо, правильно. Будто, Рамоса создали именно для него. Все их линии, впадинки и выпуклости совпадали через чур идеально, пальцы по чужой, гладкой коже скользили слишком уверенно, даже в первый раз, словно, это уже когда-то случалось, возможно, в прошлой жизни. Нандо надеялся, что у их других воплощений получилось быть вместе открыто и свободно. Пауза между ними затянулась, а учитывая опасный настрой капитана Реала, казалась даже слегка зловещей. Но не смотря на данный факт, Фернандо не торопился её как-то заполнить. Он развернулся и прошел на кухню, подойдя к большому, металлическому холодильнику. В горле пересохло и ему хотелось хоть на секунду скрыться от тяжелого, колкого взгляда товарища. - Будешь что-нибудь? - стоя перед открытой дверцей, крикнул Нандо, чтобы его услышали в гостиной. Морозный воздух ударил в разгоряченное лицо бывшего нападающего, впиваясь холодными, маленькими хоботками в теплую кожу рук, а потом легким бризом дошел до голых ног, Фернандо любил ходить босиком по дому. Резкая прохлада оказалась приятной, мозг взрывался от переизбытка мыслей и чувств, Нандо походил на перегретый процессор, работающего на износ компьютера, которому, действительно, было необходимо остыть. Он берет с полки ледяную бутылку воды без газа, толстое, замерзшее стекло приятно холодит ладонь. Торрес хлопает дверцей и хочет обернуться, чтобы узнать, почему не слышит ответа на свой вопрос, но оказывается припечатанным к хромированной поверхности холодильника. От неожиданности он выпускает влажное стекло из своих пальцев и оно с оглушительным звоном разбивается о светлую плитку модной кухни семьи Торресов. Нандо смотрит, как разного размера осколки разлетаются по всему помещению, благодаря небеса за то, что дети сейчас на отдыхе, ведь они тоже любят бегать по дому босыми ногами, наблюдает, как прозрачная жидкость еле заметно растекается по полу и только спустя несколько секунд понимает, что произошло. Серхио прижимает его одной рукой в районе шеи к гладкой, холодной дверце, другой заламывает ему правое запястье, наваливаясь всем телом, просовывая свое колено между ног воспитанника Атлетико, чтобы пресечь любые поползновения к освобождению. Нандо обреченно прикрывает глаза и тихо выдыхает: - Серхио, не надо... - Серхио, не надо...прекрати, до отбоя еще далеко...- громко шепчет Фернандо, оказавшись прижатым к шершавой стене их номера. Но Рамос не слышит увещеваний, он кусает друга за загривок, впивается пальцами в светлые волосы и тянет их на себя, заставляя Торреса откинуть голову ему на плечо. Проводит жарким, влажным языком по скуле, прикусывая её, передвигается к сладкому, нежному местечку за ухом, втягивает губами тонкую кожу, наслаждаясь её вкусом. Нандо тихо стонет, забывая о том, что они точно не закрыли дверь, что войти в любой момент может, кто угодно, потому что это сборная Испании, беспардонная, игнорирующая правила приличия и личного пространства. Рамос и так терпел слишком долго. Сначала ожидание вылета в аэропорту, где они сидели рядом в удобных креслах вип зала, соприкасаясь коленями и от одного этого легкого касания, даже через ткань фирменной экипировки, мутился рассудок. Серхио пялился на друга беззастенчиво, плохо владея собственными реакциями, он ласкал взглядом яркие веснушки Торреса, его розовые, чуть обветренные губы, молочную, гладкую кожу на шее, длинные, изящные пальцы. Нандо замечает пристальное внимание к своей персоне, прекрасно понимая, что оно значит и на его бледном лице проступает румянец, он тихо шикает на друга, но это не помогает. От заливающегося краской Фернандо, в штанах у защитника Реала всё окончательно стоит колом и пока его не запалили, Рамос подрывается с сидения, быстрым шагом направляясь в сторону уборной. Нападающий провожает взглядом напряженную спину друга, надеясь, что каждый занят своим делом и не заметил ничего подозрительного. Он оборачивается на товарищей. Половина команды дремала в своих креслах, кто-то слушал музыку, залипая в телефонах, и явно плевать хотел, почему защитник сборной вдруг так неожиданно сорвался в туалет. Когда Серхио вернулся через несколько минут на своё место, на его лице всё еще блестела влага, потому что пришлось долго умываться холодной водой, чтобы хоть чуть-чуть придти в себя. В потемневших глазах мелькнуло какое-то мученическое выражение вперемешку с тихой яростью, из-за того, что не мог сделать всё, что так хотелось прямо сейчас. Нандо сжался под этим взглядом, прекрасно понимая, что его ожидает по прилету, сердце сладко ёкнуло от подобных мыслей. Следом был томительный перелет в пару часов, ожидание багажа, нудная дорога до отеля, а после суматошное заселение. Позволив команде бросить сумки в номерах, их собрали в конференц зале, рассказали план тренировок перед игрой и, наконец, отпустили отдыхать. Всё это время Торресу казалось, что Рамос своим взглядом прожжет в нем дыру, у него самого из-за тянущего ощущения внизу живота сводило мышцы и моментами темнело перед глазами. Они не виделись больше двух месяцев, а это совсем не шутка. И в утомительном, душераздирающем скучании по близкому человеку нет нихрена романтичного. Серхио окончательно впечатывает Нандо в стену, накрывая того своим телом, ошалело лапая его под футболкой, беспорядочно, жадно, пытаясь обласкать каждый сантиметр голой кожи. Из-за долгого состояния возбуждения, длящегося несколько часов, уже плохо и больно. Кружится голова, от страсти мутится рассудок, словно, в жаркий, летний день, когда духота окутывает атмосферу и невозможно сосредоточиться на чем-то даже на секунду. Рамос не знает, где начинается Фернандо и заканчивается он сам, защитнику кажется, что они давно единое целое, особенно в подобные мгновения. Ощущение, что так было всегда: его влажные, пухлые губы, ласкающие гладкую шею Торреса, зубы слегка прикусывающие ярко выпирающую венку сквозь белоснежную кожу, громкий вдох нападающего в этот момент. - Ты мой....только мой....Слышишь? Мой, мой..., - словно в бреду рычит на ухо Нандо защитник Реала, срывая с того спортивные штаны вместе с нижним бельем. Все движения Серхио становятся резкими, отрывистыми, властными, он подталкивает воспитанника Атлетико к кровати и толкает его на свежие простыни, окончательно сдирая с друга, оставшуюся одежду. Он целует Фернандо грубо, жарко, мокро, прикусывая нижнюю губу до боли, оттягивая её, проходясь языком по деснам, стараясь пробраться им, как можно глубже, продолжая шептать: - Ты мой, Боже...пожалуйста, только мой... Торрес понимал, что значит этот шепот. Он знал, как все будет ещё в самом начале. Потому что первый же взгляд, который Рамос кинул на него, когда сборная собралась на базе перед отлетом, сдал защитника с потрохами. У Серхио очередной срыв. Такое происходило редко, но после первого же подобного раза, Нандо сделал все нужные выводы. Капитан Реала так же шептал эти возбуждающие, немного пугающие слова, и как только Фернано услышал их, как только почувствовал ту силу, с которой друг сминал его тело, прижимая к себе, он все понял. Торрес и раньше догадывался, но тут всё стало ясно окончательно. Рамос ревновал, безумно, до багровой пелены перед глазами и когда они долго не виделись, планка падала окончательно, он переставал контролировать себя, срываясь на объекте любви. Серхио ревновал ко всему. К жене, детям, к гребанной Англии, которая украла его, к одноклубникам, даже к персоналу команды, в которой играл Нандо. Все они могли видеть нападающего каждый день, трогать его, разговаривать, смеяться с ним, ощущать его запах, просто находиться рядом. Защитник Реала ненавидел их всех за такую простую возможность, ведь у него её не было. И от этого хотелось грызть землю, разбивать кулаки в кровь, желательно о те счастливые рожи, которые так спокойно созерцали Торреса в своей жизни на постоянной основе. Сходил ли Рамос с ума в такие моменты? Безусловно. Потом, когда он успокаивался, то ненавидел себя за подобные мысли, но ничего не мог поделать, когда эмоции снова брали вверх. Серхио вдалбливался в него с такой силой, что из Фернандо вышибало весь дух, он не мог спокойно сделать глубокий вдох, вбирая воздух в себя по чуть-чуть, ощущая с какой нереальной силой бедра защитника ударялись о нежную кожу ягодиц. Внизу живота всё горело и пульсировало от болезненного удовольствия. Его разрывали на части, оставляя на нежной коже свои метки: укусы, синяки, удары от ладоней, болезненные щипки. Его до последней капли хотели присвоить себе, пытаясь войти так глубоко, насколько только возможно. Серхио нестерпимо нуждался слиться с ним воедино, впитать Нандо в себя и заполнить собой до предела, чтобы тот не забывал ни на секунду чей он, кому принадлежит по-настоящему. Сложно описать правильно то, что происходило между ними в те моменты. Это было больно, редко приятно и даже невероятно, но в основном больно, немного унизительно. Из уголков глаз сами по себе, непроизвольно начинали катиться крупные слезы, стекая по переносице, образуя две пересекающиеся, влажные дорожки. Торрес как можно незаметней вытирал их о простыню, продолжая кусать себя за ребро ладони, чтобы не стонать слишком громко. Он позволял подобное от части, потому что ощущал себя виноватым. Мозгом понимал, что вины его ни в чем нет, но если любимому человеку так плохо, то кто-то же должен быть виноват? От части, потому что Фернандо в какой-то степени нравилось подобное. Он любил ощущать на себе власть другого человека, любил это возбуждающее до предела чувство использованности, когда от желания шумит в ушах, перед глазами всё расплывается и на всем белом свете нет ничего важнее, чем почувствовать очередной толчок внутри. Нандо открыл эту удивительную черту в себе с приходом Серхио в его жизнь. До того момента ему никогда не хотелось настолько отдаваться кому-то, не ощущал такой потребности. Рамос перевернул в нём всё: понимание хорошего и плохого, принципы, которых он придерживался всю сознательную жизнь, предпочтения в сексе, помог открыть новые, неожиданные, даже пугающие стороны самого себя. Если бы не защитник мадридского Реала, Торрес, скорее всего, так и не узнал бы, насколько бывает ошеломительно прекрасно внутри от одного легкого касания любимого человека, как может трясти от простого, невинного, мимолетного поцелуя в плечо, как всё естество может трепетать, услышав в телефонной трубке, родной, чуть хрипловатый голос. Нандо приходит в себя, когда оказывается распластанным на кухонном столе. Они задевают вазу с фруктами, пару широких, прозрачных стаканов, пачку журналов, всё летит на пол, рождая какофонию из разных звуков, ударяясь о твердую поверхность. Серхио жестко, нетерпеливо срывает с него и без того измятую футболку, слегка царапая тканью нежную, белую кожу. Воспитанник Атлетико чуть морщится, но не сопротивляется. В этом, правда, нет смысла. Рамос - не человек, это стихия, воссозданная в человеческом обличии. Быстрый, сильный, мощный, словно, ураган, он снесет тебя, заберет с собой, где бы ты не прятался, в какое убежище не пытался бы укрыться, он разнесет всё в щепки, достанет из под земли. Капитан сливочных толкает Фернандо в грудь, заставляя того улечься спиной на прохладную, гладкую столешницу. Серхио сдирает легкие шорты и нижнее белье с аппетитных ягодиц бывшего нападающего, опускается на колени и выцеловывает длинную, влажную дорожку на внутренней поверхности его бедра, слегка прикусывая кожу, но тут же зализывая место укуса. Он сгибает ногу Торреса в колене, целует голень, целует щиколотку, Нандо запрокидывает голову, громко, тяжело выдыхая. Фернандо закрывает глаза, отдаваясь ощущениям, не боясь, как и прежде, слишком резких касаний, болезненных укусов, через чур сильных, механических движений, в которые не вкладываются чувства, в них узнается лишь голое, неприкрытое желание обладать чужим телом. Если Серхио это нужно, то он готов потерпеть. Нандо чувствует прикосновение мягких, пухлых губ к головке своего возбужденного члена, проворный язык защитника ласкает ее умело, дразняще, слизывая, проступившие капельки смазки. Торрес закусывает губу, шумно выдыхая через нос, ощущая, как внизу живота начинает нарастать жар. Рамос неожиданно отстраняется и Фернандо задыхается от того, что в следующую секунду не получает столь прекрасную ласку вновь, чувствует легкий, смазанный поцелуй ниже пупка и то, как сильные, властные руки резко переворачивают его на живот. Гладкая поверхность стола приятно холодит голую кожу, Нандо упирается в нее лбом, ожидая самого главного. Большие ладони неистово мнут, сжимают упругие ягодицы и сильные бедра Торреса. Короткие ногти впиваются в гладкую, широкую спину, оставляя тонкие, розовые следы на бледной, веснушчатой коже. Серхио наклоняется над ним, вцепялется пальцами в челку, сжимая в кулаке чуть отросшие волосы, слегка тянет на себя, впиваясь зубами в голое плечо, не переставая другой рукой сминать чужой бок, иногда вскользь касаясь стояка нападающего. Нандо выдыхает сквозь зубы, немного внутренне напрягаясь от грубых ласк. Рамос впивается губами в тонкую, нежную кожу чуть ниже скулы, оставляя засос, прикусывает мочку уха, тянет её сильно, до боли сжимая зубами. Фернандо тихо стонет и морщится. - Ты мой, всё равно мой. Навсегда. Только мой, - жаркий шепот прямо в ухо. Торрес ждал этих слов, от них стадом бежали мурашки по позвоночнику, а внутри всё холодело. Он слышит легкое шуршание за спиной, краем глаза замечая, как футболка капитана Реала оседает на полу бесформенной лужицей, следом знакомый звук расстегиваемой молнии и джинсы присоединяются к футболке. Серхио снова припадает губами к шее Нандо, к тому самому месту, где бешено билась голубая венка, обхватывает ладонью чужое горло, ощутимо сжимая, заставляя его выпрямиться, прислоняясь голой грудью к спине друга, упираясь в ягодицы своим твердым, горячим членом. От этого невероятного ощущения у Торреса плывет перед глазами. Рамос трется о восхитительную задницу Фернандо стояком, нанося звонкие, сильные удары по её левой половинке. Воспитанник Атлетико прикусывает губу, но сквозь плотно сжатые зубы всё равно вырываются тихие, гортанные стоны. Через пару минут, страдающая от истязаний ягодица, становится ярко алого цвета. На белоснежной, почти прозрачной коже Нандо багряный след от ладони Серхио выглядел пошло, до ненормального возбуждающе. Защитник Реала теряет остатки самообладания от подобной картины и одним жестким движением снова припечатывает Нандо к столу. Процесс вхождения оказался мучительным, но не долгим, Рамос его почти не растягивал, не давал привыкнуть и если бы у них по-прежнему была практика, то всё прошло бы намного легче. Но Торресу пришлось до побелевших костяшек сжимать пальцами края столешницы, его стоны превращались в отчаянное рычание, которое сливалось с громким, хриплым дыханием Серхио. В глазах стояли слезы, превращая обстановку знакомой кухни в цветное, размытое пятно. В сознании всплывали картинки недавнего прошлого, как еще несколько дней назад он кормил здесь завтраком Эльзу, целуя дочь в курносый носик, и понимает, что больше не сможет спокойно находиться в этом помещении вместе со своей семьей. Фернандо казалось, что его препарирует на этом самом столе, который выбирала Ола, препарируют физически и морально. Всё, что они сейчас делают - это оскверняют данное место своей похотью, своим первобытным желанием, своими ненормальными чувствами. Этот дом, обустраиваемый с такой любовью, тщательностью, должен был стать оплотом нежности, любви, семейности. И вот прекрасная, идеальная картинка в его воображении разбивается в дребезги от одного появления Рамоса обычным, майским вечером, только потому что Нандо видит боль в карих, родных глазах. Ему хочется избавить друга от этой боли, он готов принести себя в жертву, водрузить всё, что ему дорого на алтарь чужих комплексов, страхов, паранойи. Разрешает делать с собой, что тому угодно, лишь бы доказать, что Торрес по-прежнему принадлежит капитану Реала и данная аксиома никогда не менялась. Расслабиться в подобной ситуации до конца, конечно, не получалось, поэтому толчки глубокие, болезненные, как и в прошлые разы, казалось, достают до самого сердца, разрывают его на пополам. При этом желание у самого Нандо никуда не исчезало. Член бывшего нападающего стоял колом. Фернандо не понимал подобного парадокса, хотя ответ на него был прост - он такой же ненормальный. Они два сапога пара, вот почему их так всегда влекло к друг другу. Эта мысль ошпаривает плохо соображающий мозг, закручивая спираль какого-то неприятного, противоестественного возбуждения внизу живота всё сильнее. Тугие мышцы сопротивлялись при каждом новом входе, из-за чего от любого движения саднящее чувство в районе проникновения становилось всё противнее. Слюни точно являлись не лучшей заменой смазки в таком моменте, но хоть на этом спасибо. Торрес весь покрылся тонкой пленочкой пота, ощущая, как сильно сжимающие его руки, скользят по влажной коже, как грудь натирает от постоянного контакта с гладкой поверхностью стола, как затекли ноги и ноет поясница. И в голове у него вдруг стало блаженно пусто. Даже боль перестала казаться такой сильной, лишь её легкие отголоски отзывались в определенных частях тела. Только одна мысль крутилась в черепной коробке Нандо - через пару часов станет трудно ходить, а мазь, которую он использовал ранее на такие случаи, точно не найти в их домашней аптечке. Придется ехать в магазин. Толчки стали более интенсивными, дыхание у Серхио совсем сбилось, Фернандо снова сжал в ладонях край стола, готовясь к завершению пытки. Рамос наклонился к нему, упершись лбом куда-то в лопатку, целуя его мокрый загривок. Он врывался в Торреса яростно, отрывисто, из последних сил, все же доставая до той самой заветной точки, сорвав с губ нападающего первый стон удовольствия. - Я люблю тебя. Ты мой...мой...мой...- он повторял эти слова, казалось, бесконечно, глотая окончания, переходя на еле слышный шепот. Серхио хватает Нандо за плечи, толкая гибкое тело на себя, словно, насаживая, двигаясь бедрами ему навстречу, зарываясь носом в короткий ежик волос, вспоминая, как приятно было теряться в светлых, чуть влажных от пота прядях, вдыхая в себя их чудесный аромат. Неожиданные воспоминания, возникшие перед глазами, сделали свое дело, Рамос резко застывает, с его рта вырывается единственный, хриплый, короткий стон. Он мягко, аккуратно опускается на спину Торреса грудью, шумно выдыхая, упираясь левой рукой в столешницу, а правой делает несколько ритмичных фрикций, размазывая по члену Фернандо его же смазку. Воспитанник Атлетико зажмуривается и кончает, жар внизу живота охватывает все тело, Нандо накрывает болезненный, какой-то неправильный оргазм, после, которого появляется ощущение, словно, его изваляли в грязи. Чувство запятнаности внутри и снаружи. Член Серхио всё ещё пульсирует в нем, их обоих бьет мелкая дрожь, Торрес смотрит вниз, наблюдая, как широкая ладонь капитана Реала продолжает сжимать его опадающее достоинство, а по татуированным пальцам стекает вязкая, чуть белая жидкость. - Полегчало? - хрипло, недовольно спрашивает Фернандо, стараясь выпрямиться, потому что сил находиться в данном положении больше нет. Рамос отстраняется, но молчит, помогает другу встать нормально на ноги, Нандо вяло отпихивает его руку, прогибаясь в пояснице, ощущая, как противно затекли мышцы. Позади слышится шум воды, воспитанник Атлетико оборачивается и видит, как Серхио, обмывает руку под слабой струей в кухонной раковине. - Тебя так накрыло из-за того, что ты встретил Рейну и узнал о нашем совместном ужине, ты реально к нему ревнуешь? - облокачиваясь задом о тот самый стол, с какой-то злой иронией в голосе интересуется Торрес. Он стоит нагим, полностью открытым, уже совершенно не видя смыла в том, чтобы одеваться. Рамос снова кидает на него суровый взгляд, каким смотрел на друга еще пол часа назад в гостиной и выключает кран. Встряхивает рукой, от чего мелкие капли летят в разные стороны. Пот засыхает на их телах, превращаясь в противное, липкое нечто. Именно таким себя Фернандо сейчас и ощущал, чем-то мерзким, ничтожным, что хочется смыть с себя поскорее. Но он не двигается, лишь складывает руки на груди, не сводя с защитника взгляда исподлобья. - Нет, накрыли неприятные воспоминания, что тебе может быть кто-то ближе. Тем более вы играли вместе в Англии, а ты знаешь, как я ненавижу эту твою Англию, - наконец, отвечает Рамос, чуть лениво, устало. Он трет переносицу и не смотрит в глаза Нандо. Никогда не мог после подобного смотреть ему в глаза. Поэтому и предпочитал быть только сзади. Обычно Серхио обожал во время секса иметь зрительный контакт с Торресом, наблюдать за его реакцией, целовать в губы, ласкать ладонями сильную грудь и невероятный пресс, но не в такие моменты. Первое время защитник Реала даже запирался надолго в ванной общего номера, настолько было стыдно и мерзко от самого себя. Он даже просил Фернандо бросить его, оставить, наказать разрывом, потому что заслужил. Но бывший нападающий ждал сколько надо, своим молчаливым присутствием давая понять, что принимает Рамоса в любом состоянии. Возможно, такая реакция на подобное обращение с собой неправильная, ненормальная, даже жуткая, но Нандо давно принял факт, что норма - это явно не для него. Не для них. Когда-то он сам отдался в эти руки, почти на прямую заявил, что хочет, чтобы им обладали. Как теперь можно обвинять Серхио в том, что он исполнил желание любимого человека? Немного кривая логика, с кучей ошибок и пробрешин, но Торрес так давно запутался в нескончаемом чувстве вины и самобичевании, что уже точно не мог разглядеть, где та самая грань, за которую не стоит заступать. - За столько лет ты не понял очевидного. Никак не успокоишься. Я всегда был твоим. С первого момента нашей встречи. Возможно, ты не всегда это чувствовал, в этом есть моя вина, но ты должен был это знать, потому что ты знаешь меня, как никто, - с нажимом произносит Фернандо, не скрывая злости и разочарования. Больнее всего воспринимались не срывы Серхио, а их причина. Нандо отдавал всего себя, но так и не смог убедить капитана Реала, что принадлежит ему. Какие бы ситуации не были, где бы сам Торрес не находился, та особенная связь между ними никогда не обрывалась, Рамос не мог этого не чувствовать, поэтому не имел права сомневаться. Но тут, как всегда, в свои права вступало чувство вины, которое своим противным голосочком вещало в черепной коробке Фернандо, отдаваясь болью в висках. "Ты уехал, ты его бросил, ты первый завел семью, а он только ждал, ждал, ждал" - верещал этот монстр, порожденный собственным сознанием Нандо, не давая покоя. А другой монстр, которого принято называть любовью, только усугублял положение. - Прости...я люблю тебя, - тихо произносит Серхио и в его глазах Торрес видит свою гибель, в них столько печали и ненависти к самому себе, что можно утонуть. Он видит там их первую встречу, первое, судьбоносное столкновение взглядов, их триумф на чемпионатах, поцелуи с привкусом победы и шампанского, их безудержное, практически невыносимое счастье. Это было так давно. Фернандо не выдерживает и переводит взгляд на пол. Там их разбросанные вещи, осколки битого стекла, разлитая вода. Торрес осматривает весь беспорядок, начиная ощущать тянущую боль во всем теле, понимая, что спать на спине пару дней не получится. А еще надо ехать в аптеку. Серхио, видимо, прослеживает за взглядом друга и как-то взволнованно произносит: - Я помогу убраться. Нандо медленно качает головой, по-прежнему смотря вниз. - Не надо. Уходи. Он сам не знает, что подразумевает под этой фразой. Уходи сейчас или уходи вообще. Но Торрес точно уверен, что хочет остаться один и хочет, чтобы зудящее чувство вины в районе сердца, наконец, исчезло навсегда, дало ему спокойно жить. - Фер... - Нет, - он жестко обрывает товарища. - Просто уходи, - в голосе слышится мольба и Серхио не может настаивать, не имеет права. Защитник поднимает свои вещи и выходит из кухни, видимо, одеваясь на ходу. Когда слышится звук захлопываемой двери, Фернандо прикрывает глаза и думает, что лучше бы Рамос его, действительно, разлюбил. Знаю, я делал тебе больно, оставлял тебя, And now I see it clear Теперь я ясно вижу это, I pulled you closer, tighter Я притягивал тебя ближе и крепче, 'Cause I knew you'd disappear Потому что знал, что ты исчезнешь. I just can't compromise, apologize Я не могу ни пойти на компромисс, ни извиниться, There's nothing you can say И тебе нечего больше сказать, We both knew Мы оба знали, что всё It would always end this way Закончится именно так*