В тёплой воде

Папа Сикст IV приметил этого молодого послушника во время мессы, когда тот подносил ему святые дары. Слегка вьющиеся каштановые волосы, выразительные карие глаза, румянец на щеках… Парень был потрясающе красив и самое привлекательное было в том, что он не догадывался об этом. Его движения были грациозными и как бы застенчивыми. Его святейшество внезапно почувствовал такое возбуждение, которого давно уже не ощущал. Под сводами базилики звучало ангельское пение хора, из кадильницы возносился фимиам, поднимаясь под самый купол, расписанный лучшими художниками. Это было потрясающе красиво и создавало у паствы ощущение, что они находятся на небесах. Но небеса далеко, а здесь, на земле, всем руководил он, Папа Римский, наместник Бога на земле. Он безгрешен по статусу, он выше их всех, поэтому мог позволить себе всякие маленькие развлечения. Господь его простит. Глядя с удовольствием на послушника, он ощущал гармонию со всем миром. Этот красивый парень — то, чего не доставало в придачу к титулу главы католической церкви, к всеобщему поклонению, к великолепной мессе, и к непокорной Флоренции, которая скоро присоединится к Риму. Это была его вишенка на торте. После службы он снял облачение, надел роскошный халат, и, по своему обыкновению, отправился в папские термы. В этот раз он приказал прислать себе на помощь того самого послушника, брата Алессандро. Два дюжих швейцарца у дверей получили строгое указание никого не впускать и Папу не беспокоить. Впрочем, такие указания давались им далеко не в первый раз. Папа уже разделся и сидел в тёплой воде, когда послушник вошёл и застыл в смиренной позе у бассейна. Алессандро догадывался о привычках Папы, тёмные слухи окружали имя Его святейшества, и теперь, находясь в папских термах, он испытывал дрожь во всём теле, которую изо всех сил пытался скрывать. — Не бойся, сын мой, — ласково сказал Сикст, — подойди поближе. Парень действительно был хорош, но следовало рассмотреть его целиком. А потом испытать так, как это мог сделать только Папа Римский, почти сам Господь. — Снимай одежду и заходи в воду, сын мой, — продолжил Сикст, — я выделил тебя из многих, так не разочаруй же меня… Послушание — одна из главных добродетелей. Алессандро медленно разделся донага и стоял, прижимая к себе одежду, поёживаясь под ласкающим взглядом Его святейшества. Послушник действительно не разочаровал. Тонкий, стройный, с молочно-белым телом… Потом он всё-таки положил рясу на скамью и остался голым, как Адам в раю до грехопадения. Выглядел он точно таким же невинным. Вздрагивая от страха и нервного возбуждения, Алессандро постепенно вошёл в теплую воду и дошел до середины бассейна. Остановился рядом с Его святейшеством. Совсем рядом. Парень не знал, что ему делать дальше. — Ближе… ещё ближе… развернись… вот так… — шептал Папа, разворачивая послушника спиной к себе и усаживая между коленей. Теперь стройное и белое тело Алессандро плотно прижималось к нему. Парень наверняка чувствовал, как Папа возбуждён. Но Сикст не торопился. — Ты боишься, сын мой? — внезапно спросил он, доставая откуда-то кинжал с красивой рукояткой и прижимая его к самому горлу Алессандро. К нежному, белому, трепещущему горлу. — Нет, Ваше святейшество, — пролепетал Алессандро, чувствуя как всё внутри у него сжимается от страха. — Ложь — тяжкий грех, сын мой, — сказал Папа Сикст, — попробуй ответить ещё раз. Ты боишься? Его рука скользнула под воду, поглаживая нежное тело парня, в то время как другая продолжала прижимать к его горлу кинжал. Алессандро трясся и боялся пошевелиться, ощущая как рука Его святейшества опускается всё ниже и ниже в тёплой воде, пока она не достигла области паха. Затем Сикст сжал член послушника и несколько раз провёл вверх-вниз, вызывая у парня возбуждение. Ему стало очень приятно и очень стыдно. Бледные щёки покрылись слабым румянцем. — Да, Ваше святейшество, мне страшно, — едва раздвигая губы, выдохнул Алессандро. Его лицо было так близко, что дыхание достигло лица Папы. Свежее дыхание пахло мёдом и молоком как у маленького ребёнка. — Но ведь это тоже не совсем правда, сын мой, — сурово произнёс Папа, прижимая кинжал ещё плотнее. Он был уже сильно возбуждён и его крайняя плоть упиралась между ягодиц парня, а губы почти прижимались к его нежным губам, — подумай ещё раз и дай правильный ответ. Ты должен быть искренним, как на исповеди. Их губы соприкоснулись и Сикст наконец-то впился в рот послушника, раздвигая его зубы, проникая языком внутрь. Парень был податливым и сладким, хотя кинжал заставлял его выгибаться всем телом, уклоняясь от смертельного лезвия. Он даже не мог нормально пошевелиться, только подчинялся и подстраивался под движения Сикста. Наконец поцелуй разорвался. — Да… Нет… Я не знаю… — с искренним раскаянием пролепетал запутавшийся Алессандро. Он чувствовал, как рука Его святейшества гладит его тело, дразня, пощипывая соски, делая возбуждение невыносимым. Его розовый член уже затвердел и стоял колом под прозрачной водой. В то же время он ощутил сзади осторожный толчок между ягодиц, нечто твёрдое, что разжимало колечко мышц, продвигаясь вперёд. Это было больно и сладко одновременно. — Подумай ещё, сын мой, — тяжело дыша, выдохнул ему в ухо Сикст. Толчки становились всё настойчивее. — Я жду от тебя правильный ответ. Его член под водой безжалостно раздвигал девственный анус парня, заставляя того выгибаться и стонать от боли. Влажная рука Сикста, вынырнув из воды, зажимала ему рот, а кинжал вынуждал оставаться неподвижным. Алессандро не понимал, что с ним творится: его ноги ослабели и сами собой раздвигались, боль постепенно притуплялась, и чем глубже проникал твёрдый член Сикста в его тело, тем больше в этом становилось извращённого удовольствия, смешанного с болью. Сикст плотно обнял юношу ногами, упорно протискиваясь внутрь, несмотря на сопротивление. Парень был так узок, что это доставляло Папе небольшую боль и, в то же время, небывалое наслаждение. Ещё несколько рывков и он словно провалился внутрь, вырвав у Алессандро ещё один болезненный стон. Папа обхватил его рукой поперёк груди, ещё плотнее прижимая к себе. Их тела слились в одно целое, и теперь он двигался внутри него всё быстрее. Алессандро запрокинул голову, давая ему беспрепятственно себя целовать, даже скорее терзать свои губы грубыми поцелуями. Потом Сикст всё же оторвался от них и снова прижал лезвие кинжала ещё ближе к лицу, почти проведя по щеке. — Ответ… сын мой… я жду… — продолжал он вопрошать между толчками, безжалостно тараня его тело, рискуя разорвать его. Теплая вода снижала боль, но она продолжала оставаться сильной, пока член не задел внутри некую точку, заставив Алессандро вскрикнуть и выгнуться от наслаждения, даже немного порезавшись о кинжал. Парень этого не заметил, хотя по его щеке потекла капля крови. — Я боюсь… этого… и хочу… больше всего на свете… одновременно… дааа… — простонал Алессандро, чувствуя как его тело сотрясают конвульсии, внизу живота пульсирует, а член выбрасывает в воду капли тёплой спермы. Папа обхватил его ногами ещё крепче, ощущая эту сладкую пульсацию, которая доводила его почти до безумия. Эти молоденькие послушники, которые в первый раз даже не понимали, что с ними происходит, были его усладой и отдыхом от важных политических дел. В такие моменты Сикст расслаблялся и забывал обо всём. Но главным в этом удовольствии был тот страх и трепет, который они испытывали перед ним. Никто не знал, перережет ли в итоге кинжал очередную нежную шейку или нет. Даже сам Сикст не знал этого. Он продолжал толкаться, ощущая вялость и расслабленность парня, полное отсутствие сопротивления. Движения становились всё быстрее, Сикст тяжело задышал, у него потяжелело в груди. Глядя на трепетание трогательных мокрых ресниц послушника, он всё грубее и жёстче продолжал трахать его, была в этом некая особая сладость. Парень был словно в забытьи, его глаза почти закатились. Наконец, Папа толкнулся ещё раз, особенно глубоко, и вздрогнул всем телом, кончая внутрь, продолжая по инерции трахать вялое тело, но постепенно успокаиваясь. Его член расслабленно выскользнул, а ноги выпрямились в тёплой воде терм, отталкивая парня от себя. Сикст ощущал божественную лёгкость и пустоту внутри. Именно в такие моменты он без сомнений веровал, что является избранником Божиим. Папа вытянулся во весь свой немалый рост, всплывая в бассейне и полностью расслабляясь. Кинжал он отбросил в сторону, металл слабо звякнул по мрамору пола. Алессандро сидел в тёплой воде возле него, обнимая себя за плечи и слабо вздрагивал, как от озноба. Ему было больно физически и тяжело на душе, как будто только что пережитое наслаждение осквернило его. Как будто он стал преступником, заслуживающим наказания. «Хотя почему как будто?» — Это был правильный ответ, сын мой, — рассеянно сказал Сикст, обращаясь к послушнику, — ты прошёл испытание, но тебе предстоит ещё… Хлопнула дверь и, невзирая на крики охраны «не беспокоить», в термы ворвался граф Джироламо Риарио, любимый племянник Папы, в сопровождении Франческо Пацци и одного из кардиналов. — Герцог Сфорца убит, — с ликованием возвестил он, останавливаясь прямо напротив края бассейна. — У нас всё получилось. Это была очень хорошая новость. Папа поднялся на ноги и вышел из бассейна, абсолютно не стесняясь своей наготы. Он сразу же забыл о хорошеньком послушнике. Риарио с почтением протянул ему халат. — Теперь мы можем наконец-то справиться с Медичи, — сказал Сикст, завязывая украшенный золотым шитьем пояс, — они слабы, как никогда. — Это хороший шанс для нас, — усмехнулся Риарио. — Хороший шанс для Господа, — внушительно сказал Папа и, дав последние указания заговорщикам, покинул термы. Осмотревшись по сторонам, Риарио вздохнул и поднял валявшийся на полу кинжал. Потом, хлюпая высокими сапогами по воде, он направился прямиком к Алессандро, оцепеневшему в центре бассейна, испуганно смотревшему на него своими выразительными карими глазами из-под длинных мокрых ресниц. В беспощадном взгляде графа Риарио он, как в открытой книге, прочитал свою судьбу. — За что? — только и успел вымолвить Алессандро, даже не пытаясь просить о пощаде. — Ты услышал слишком много, — пояснил Риарио, хватая его за волосы и поднося лезвие к горлу. Граф не стал медлить, ему просто надо было убрать лишнего свидетеля. Игры закончились.