френдли фаер

Как-то не особо хочется жить с синдромом «Доминика Санторски», когда на дворе две тысячи двадцатый. И дело не в том, что сейчас это не модно или недостаточно романтизированно – просто, блять, ходить и оглядываться, бежать и прятаться, оказываться в ловушке и побитым, запертым, поношенным, проклятым, пойманным очень больно. Лукас заебался насвистывать своему соседу песенку о том, откуда у него синяки. Неделю назад он упал с лестницы, а вчера оступился у дверного порога. У Ральфа гром и молнии в глазах, но он только губы сжимает крепче и оставляет Лукаса наедине с собой в уборной, где в зеркале на него смотрит его же отражение с красными глазами и фонарем вокруг левого; некрасиво и очень больно. Сейчас бы стянуть с себя поло, – сраное розовое поло с двумя пуговицами ближе к воротнику – а потом вытянуться во весь рост и «вау, синяки украшают мужчин». Лукас плевал на такой декор. У него локти красные и дрожат, а синяк под глазом не пойми какого цвета, и он всё смотрит на себя молча и упрямо стеклянными глазами. Отражение молча и упрямо смотрит на него в ответ. Душа как будто покинула тело. Лукас существует с таким безразличием, загнанный в угол собственных причин не жаловаться на произошедшее «вдруг». Он поджимает губы – родинка смещается чуть-чуть в сторону – и снова опускает глаза, зная, что рано или поздно ему придется стянуть с себя поло и обратиться за помощью. На другом – не таком обгрызенном – локте «жетэ» написано гелевой ручкой. Это писала Иса в темноте и под вой своих подружек на одной из вечеринок, где было только вишневое пиво – кажется, в недостаточно ограниченном количестве. На той же вечеринке Иса полезла к нему целоваться такая пьяная и беззаботная, но Лукас лишь посмеялся и схватил её за плечи. «Что ты делаешь?» – Подумал тогда он. – Ты в порядке? – Лукас дергается и оборачивается на дверь, пораженный не таким уж и неожиданным вмешательством. Дверь не картонная, но вот-вот может открыться. Ральф знает, что что-то случилось, и он старается держать себя в руках, чтобы не переборщить с заботой, чтобы не казаться слишком нахальным. На начальных порах Лукас думал, что его достают за то, что он живет с этим-самым, – слово, которое нельзя называть – но каким тогда образом они узнали, что он, как он и.. Боже, гей.

***

Состояние такое — лишь бы не трогали. В голове картинки маслом, но нет возможности их изобразить. Лукас не может двинуться с места, оставаясь в немом статичном положении, как будто при любом отклонении ему станет нехорошо. Рот закрыт, ноги параллельно полу. Он заорет, если к нему кто-нибудь сейчас подойдет. В квартире так тихо и пусто. Внутри так тихо и пусто. Солнце из окна жгет коленку, а он ничего не может с собой поделать — так хорошо. Вот бы можно было из своей головы перерисовывать картинки и записывать их на флешку. Лукас знает, что как только возьмётся за карандаш, ничего не выйдет — это так не работает. Ему по просьбе подружки номер три нужно стать без пяти минут Эгоном Шиле, но кисть из рук валится, а карандашами ему не нравится — как-то грубо. Проблема в том, — может, и не проблема вовсе — что Ральф очень настырный, хоть далеко и не малый, под заголовком «ю а майн литл протеже» какую неделю подряд убеждает Лукаса ван дер Хейдена в том, что носить то, что ему нравится не так уж и стремно. Не то чтобы Лукас не носил и не знал, но. Мелькающие на улицах личности: случайно попавшийся на глаза красноволосый парень, бритая налысо девушка и бармен с очень уж манерным акцентом, парни в юбках «по приколу» и кроп-топ на загорелом пацане — всё это заставляет Лукаса чувствовать жизнь. Он видел «американ бойс» в тик-токе и кусал щеку, когда на весь экран вылезла вполне примитивная пара пацанов с надписью «ГОД УЖЕ ВМЕСТЕ».

***

— Ты когда-нибудь был влюблен? — Подружка номер четыре расчесывает ему кудри и замазывает тоналкой фингал, стараясь зеленым. «Зачем зеленым?» Замазать красноту. «Это вообще логично?» Она рассказывает ему про цветовой круг и оттенки, про то, чего он не мог знать, будучи самоучкой в сфере искусств. Львиным таким самоучкой с творческим кризисом на данный момент. Энгель давит слишком сильно ему на глаз, заставляя быстро заморгать. Он уверен, что будет чувствовать себя еще большим дураком, когда увидит отражение в зеркале, но, к удивлению, — очевидно, что к счастью — не всё так плохо, и еще можно жить. Энгель, кажется, забывается, увлеченная кем-то в Интернете, как вдруг снова смотрит на Лукаса недовольно и выжидающе, типа, ну. Они впятером таскаются по улицам, догоняя закат на городской площади, и Лукас чувствует себя так отвратительно в общественном месте, когда слышит девчачий смех над ухом, видит, как с себя футболку стаскивает какой-то перекаченный поц и все, сука, велосипедисты едут не по сраной зеленой дорожке, а кричат: «ноги береги». Лукас смотрит на них исподлобья, из-под челки, словно волком, и не может ничего сказать. Ему никогда не было странно быть единственным пацаном в своей банде до тех пор, пока Ральф не сказал, что это круто. Как будто указал на это, ткнул мордой, схватив за загривок, и Лукас в ответ лишь хе-хе. У него не особо складывалось как-то иначе.

***

— Он милый, правда? — Ральф показывает фотку какого-то парня из гриндера, а Лукас смотрит на его накрашенные ногти. Неужели, ему тоже придется через это пройти (?) В глазах испуг. Он видел в Интернете, что такое «быть геем», видел порно, фотки, новости, и старался не запаниковать. А потом Ральф сказал: «итс окей» — и подарил ему радужный свитер на день рождение. Они никогда не были кем-то больше, чем просто друзьями. И Ральф совершенно точно никогда не полезет к нему под футболку, будучи пьяным, обдолбанным, странным, жутким, мутным, тупым, отбитым и брошенным. Ральф — парень из команды «итс окей». Бла-бла. «Просто не грусти» — когда совсем уж плохо.

***

Лукас подаётся навстречу огню, чтобы зацепиться противоположным концом сигареты об общую зажигалку. Они курят с Яной по секрету и просто так. Её рыжие волосы приходится придерживать каждый раз, когда случается жизнь не комильфо, и она напивается слишком-слишком-слишком. Болтает ему про своего невозможного бывшего. А этот «невозможный» просто ей нахер не сдался, и это не из-за него она плачет, не из-за него просыпается во вторник с другим, с горечью подмечая, что что-то не так. Яна красивая — «не нужно быть натуралом, чтобы сказать, что девочка красивая» (прим. Ральф) И Лукас греет её сигарету своей зажигалкой, сбивая печальный настрой, когда плечи Яны расслабляются, и она достаёт телефон с тремя неотвеченными. — Смотри, — она показывает фотку, и за её ладонью не видно ничего, помимо кудрявых черных волос. Вихрю от челки не дают проскользнуть чужие пальцы. Фотка черно-белая, и её нельзя лайкать ни за что на свете. Будь Лукас понаглее, у девчоночки случился бы инфаркт. — Йенсролт? — Ой, — неловкий девячий смех. Главное — сделать вид, что тебе всё равно, повторяя про себя снова и снова это слово. Кому какое дело? У него, вон, [у Лукаса] вообще вместо логина имя и фамилия. Лукас протягивает руку, чтобы Яну поднять. Ему интересно. Любому человеку иногда бывает интересно сунуть нос не в своё дело в целях просветления. Просветление это заряжает под дых. У Лукаса с одной фотки профиля замирает сердце, когда он дома с высунутым языком вбивает буквы по памяти. Йенс – ничто иное как смерч. Тот самый парень, с которым они однажды не поделили лестницу. Темные волосы, куча дурцких фоток в профиле, исписанные безвкусно стены, названные «искусством». На одной из вечеринок Яна была так расстроена, что по глупости увидела в глазах Лукаса тот самый знак, блик, искру дьявола, и поцеловала его, сжав его губы своими, пока он беспомощно пялился куда-то, так и не закрыв глаза. Это всплыло не случайно. Скорее всего Яна сама потом исповедалась своему «невозможному», чтобы загладить вину. Лукас листает инсту – для него что-то лайкнуть здесь будет подобно смерти, хуже в сто тысяч раз. Он почти паникует. Йенс – ничто иное как след от ботинка, оставленный им самим так заботливо на радужном свитере. Это ему некоторое время назад нужно было быстро и упрямо рассказать о том, что его девчонка сама полезла, но Лукас был так раздавлен и помят, что почти прокричал: «давай, добей уже». Странный. Такой радужный, светлый, красивый и очаровательный. Немного тоскующий по кудрявому парню Лукас. Тоскущий, в смысле, «я ничего не могу поделать с тем, как мне нравится смотреть на тебя». Темные волосы, серёжка в ухе. Йенс и есть та самая «лестница», с которой Лукас трижды падал до синяков. И откуда только у такого парня склонность к насилию? Лукас стучит пальцами незнакомую мелодию по столу и смотрит на фотку Йенса. В жизни немного не так, как в фильмах. Ты можешь быть три тысячи раз влюблен в человека, и чё?