Вернуться назад

"А за домами ты лежал, Лицом к земле, руками вниз Это медное железо в голове на всю жизнь" (с)

Ангарато просыпается рано, в предрассветных сумерках, резко подскакивает с кровати, касается босыми ногами холодного пола и озирается по сторонам, без лишних движений, собрано, словно хищник, в темном лесу выискивающий свою будущую жертву. В тишине родного дома ему чудятся тени, скользящие по стенам, чудятся шорохи в темных углах, чудится чужой едва слышимый шепот. Он проводит взглядом по темным стенам, напрягается, словно тетива, и привычно пытается нащупать под рукой родной М-16, но ладонь касается только гладкой поверхности прикроватного столика. Отчего-то это отрезвляет его и заставляет на несколько минут замереть, вспоминая, что он уже несколько недель не в Эндорэ и даже не в Чертогах Мандоса, откуда его выпустили, сказав, что теперь он наконец-то сможет забыть все то, что было в Белерианде и начать жить заново. Так, как должен был с самого начала. Так, как было предначертано. Спокойная счастливая жизнь в Благословенном Краю. Вечная. Ангарато не шевелится. Здесь нет никаких чарли - ни своих, ни чужих, здесь нет вообще никого, кроме эльдар, что не видели земель за пределами Валинора. Никто не притаился в ночной темноте, никто не следит за ним, не выжидает, когда он позволит себе расслабится. Спокойная ночь, за окном едва занимается рассвет и тонкая полоска света появляется над горизонтом. Никто не тронет тебя. Не от кого защищаться. Не в кого стрелять. Мир за окном спит, не ведавший ничего страшнее случайного синяка, набитого после падения с дерева. Нечего бояться. Здесь нет врагов. Ангарато падает обратно на постель и закрывает глаза, всем своим существом вслушиваясь в предрассветную тишину и больше всего на свете надеясь услышать шум, несвойственный эти местам - шум леса, шелест ветвей, звук крупных тяжелых капель по жестким широким листьям. Но мир молчит. Ангарато страшно - он отказывается признаться в этом даже самому себе - признаться в том, что тишина Благословенного края заставляет его бояться. Что редкий мелкий шелест разбивающихся капель по веткам, лишенным листвы означает только одно - распыленный дефолиант, к чертям убившим всю растительность в округе. За окном занимается рассвет, первые солнечные лучи бьют сквозь панорамные окна прямо в глаза и Ангарато понимает - этим утром ему не заснуть. *** Он помнил, как жил до этого, этого страшного и омерзительного, извратившего все его существо - и сохранившиеся на подкорке воспоминания говорили ему, что лучше всего сейчас будет встретить солнце на веранде его дома. Ангарато вдыхает холодный утренний воздух, наполняя легкие прозрачным серым туманом и замирает у края дощатого настила. Вокруг со всех сторон раскинулись яблоневые сады, вскипающие весной и слепящие белизной своих цветов. Солнце вставало над горизонтом, заставляя Ангарато жмурится. Он стоял здесь, казалось, несколько тысяч лет назад, также встречая рассвет и любуясь цветением яблонь, и сердце его пело. Но не теперь. Теперь оно пело другие песни и в этих песнях не было места цветущим яблоням, но было место заросшим лесам Белерианда с их сырыми сумрачными сводами, куда даже в полдень свет Ариэн не пробивается в полную силу, от душной жаркой влажности которых легко захлебнуться, чей жаркий воздух наполнен запахом перепрелой листвы и забродившего манго, лесам, звенящим голосами тамошних птиц и молчащих уже совсем иными голосами - чье молчание имеет свой вес и цену. Лесам, в которых он прожил слишком долго, настолько долго, чтобы понимать, что поверх запахов перебродивших фруктов и цветов, названия которых он даже не знает, неотъемлемым запахом является холодный чистый и до звона хрустящий запах с до боли знакомыми керосиновыми нотками, настолько тонкими, что ты даже не можешь почувствовать их носом, но незримо вплетающимися в общую какофонию запахов. Напалм. Ангарато садится в плетеное кресло, стоящее здесь уже несколько сотен лет и тело его вспоминает ощущения от прикосновения пальцев к вытертому до блеска дереву, а разум вспоминает ощущения тела. Все это уже было когда-то, ни один и не два, и даже не несколько десятков раз. Он помнит фактуру подлокотников, помнит каждую выщербину, каждую неровность и память подсказывает ему, что еще до Белерианда он хотел зашкурить и заново отполировать каждую из них. Кажется, сейчас настало лучшее время, чтобы это сделать. Ангарато позволяет себе улыбнуться. Взгляд его скользит по цветущим яблоням, по сплетениям белых вспышек соцветий, темным росчеркам ветвей и провалам полутени между ними. Несколько сотен лет назад это зрелище восхищало его и каждое весеннее утро он приходил сюда только ради того, чтобы полюбоваться цветением этих садов - садов, посаженных еще его отцом. Но теперь сердце его неспокойно и первые несколько минут он не понимает, в чем дело и отчего сердце его будто острым листом слоновой травы царапает недоброе предчувствие. Ангарато старается отогнать неприятное (но очень знакомое) ощущение, силой пытается заставить себя думать о чем-то другом - о горячем чае в кружке, о восходящем солнце и о том, что сегодня... нет. Эта веранда отлично простреливается, что сегодня, что завтра, что через несколько лет. В тени цветущих яблоневых деревьев невероятно легко укрыться нескольким десяткам чужих чарли. Чарли знают свое дело, они рождаются с этим знанием, впитывают его с материнским молоком, они взрослеют в тени этих чертовых деревьев, они и есть этот чертов лес. Это их место, это их территория. Их, а не его и он здесь чужой и он, насколько бы не был их другом, насколько бы они не называли его одним из них, не становится от этого по-настоящему детищем этого леса. Ангарато поднимается с кресла, за несколько шагов преодолевает расстояние до края веранды и всматривается в тени, отбрасываемые стволами деревьев. Тени. Рассветные тени, в которых лучше всего скрывать передвижения. За одну секунду он вдруг понимает, что здесь не безопасно, что, сокрытые под раскидистыми ветвями сраных деревьев за ним сквозь перекрестье прицела следят несколько десятков пар внимательных глаз, в любой момент готовых спустить курок. Это они, а не он, решают, сколько ему еще просидеть на этой веранде и только они решают, сможет ли он снова вернуться домой. Ангарато проклинает все на свете за то, что посмел позволить себе оказаться на столь невыгодной позиции и быстрым шагом покидает веранду, оставив недопитый чай и такое знакомое чужое (или его?) кресло. Над Тирионом восходит солнце. *** Свет растекался по белокаменным улицам города, когда Ангарато, облаченный в свой давно позабытый, но вычищенный и выглаженный костюм с серо-голубым плащом, струящимся за спиной, вышел из дома. Поначалу на улицах было пусто, за время пути ему встретилось всего несколько эльфов, каждый из которых приветливо улыбался и склонял голову в вежливом поклоне, неизменно произнося "Лорд Ангарато, добро пожаловать домой" или "Лорд Ангарато, мы так рады вашему возвращению!". Ангарато не мог вспомнить никого из них, но старательно выдавливал улыбку в ответ и также кланялся. Но молчал. Молчал, потому что не знал, что сказать и потому, что в груди снова зарождалась едва успевшая утихнуть тревога. Когда солнце стояло уже высоко в небе, улицы ожили, а игнорировать нарастающее беспокойство стало невозможно, Ангарато остановился на углу улицы и оперся спиной на прохладную каменную стену, оглядываясь по сторонам. Широкий проспект слева и тихая тенистая улочка, заросшая цветущим жасмином справа. Спереди - огромная, просторная и светлая площадь. Пространство заполнено эльдар - неспешно прогуливающимися, смеющимися, мирно разговаривающими в тени деревьев и спешащими куда-то по своим делам. Раскинувшаяся перед ним картина была обыденной и умиротворенной, но вызывала внутреннее отторжение, заставляя подобраться и мобилизовать все органы чувств. Все здесь было не так. И тут он ловит себя на внезапной мысли, яркой вспышкой пронзившей его разум - будь у него сейчас автомат и нужда, он бы за несколько минут смог бы зачистить площадь, расстреляв каждого из стоящих на ней и окрасив белые стены домов в празднично красный цвет, после чего спокойно отступил бы - да хоть через эту тенистую улочку, где цветущий жасмин надежно укрыл бы виновника случившегося торжества. И перед глазами уже не живые и счастливые эльдар, позволившие себе беспечность насладиться ясным весенним утром, а изрешеченные трупы, в неестественной позе раскинувшиеся в лужах собственной крови, с погасшими затуманенными глазами, вывернувшие рты в беззвучном крике и вывалившие наружу влажные кольца кишок, слегка поблескиваюшие в солнечном свете. Они не эльдар, они пушечное мясо, мгновенная смерть которых - минутное дело, зависящее лишь от того, насколько ему сейчас это нужно. На лбу Ангарато выступает испарина, глаза лихорадочно поблескивают, губы растягиваются в улыбке и наружу рвется тихий смешок, не имеющий ничего общего с тем искренним и звонким смехом, слышащимся с разных сторон раскинувшейся перед ним площади. Хочется встать посреди площади и закричать "Вы все сдохнете, идиоты!", хочется каждого схватить за плечи, заглянуть в глаза и сказать, что его жизнь, и жизнь друзей его, и семьи, сейчас в его, Ангарато, руках, и стоит ему только пожелать, как каждый из них превратиться в груду бессмысленного мяса. Мертвого и бесполезного. *** С площади он практически убегал, настолько быстрым и широким был его шаг. Он никак не мог заставить себя перестать думать о том, что каждый из находящихся на площади оставался живым лишь благодаря нелепой случайности, лишь потому, что никому они не помешали в достаточной мере и ни у кого не оказалось под рукой автомата. Безмозглые идиоты, которых волнует все, кроме того, что важно на самом деле. Ангарато больше не боялся - он злился на каждого кретина, добровольно подставляющего себя под автоматную очередь. Ноги сами несли его дальше от площади и ближе к городским стенам. Ему хотелось посмотреть на город сверху, увидеть его со стороны, может быть понять, что на самом деле это место действительно безопасно. Ему хотелось убедить самого себя, что проблема в нем, а не в Тирионе, который несколько сотен лет назад был для него родным домом, в котором он мог чувствовать себя в безопасности. Также наивно, как и все те идиоты на площади. Он без труда поднимается на стену, потому что за подъемом никто не следит и забраться сюда может любой желающий вне зависимости от намерений. Просто подойти и подняться по лестнице, на гребень, откуда открывается роскошный вид на весь город, откуда просматривается каждый проспект, каждый переулок, каждая улочка, каждая площадь и сквер. И хорошо, что эти скверы хотя бы существуют, потому что под деревьями есть хоть небольшой шанс укрыться. Но скверы - единственное хоть сколько-то не просматриваемое пространство в городе. Остальной же Тирион раскидывается перед ним как тактическая карта - знай себе расставляй флажки, вычеркивай сектора, обозначай зоны ответственности... Прекрасно видны места скопления жителей, основные маршруты их перемещений и на него, стоящего на стене, за все это время никто даже не обратил внимания. Прекрасный город, поражающий своим великолепием.... Самый роскошный могильник в Эа. *** Вечером того же дня он отправился поговорить с отцом, справедливо рассудив,что Верховному королю нолдор необходимо знать обо всем этом. Может быть он даже уже знает, но тогда почему ничего не делает? Почему позволяет подданным спокойно расхаживать по улицам города, ничего не ведая о том, что каждый из них - потенциальная мишень? Почему позволяет вести себя таким образом? Арафинвэ внимательно его выслушал, слегка склонив голову на бок и изредка задавая уточняющие вопросы. И взгляд его казался Ангарато странным. Не так слушают подобные вещи. И в следующий момент он с предельной ясностью осознает - король не понимает его. Он все внимательно выслушал, он даже проявил внимание к деталям, он не упустил ни единого слова. Но он. Ничего. Не. Понял. Ангарато попробовал объяснить еще раз. И еще раз. Он срывался на крик, рисовал ему размашистыми резкими движениями карты на листках бумаги, после чего рвал их и кидал в огонь, вновь и вновь натыкаясь на каменную стену отцовского непонимания. Он рассказывал о том, как было в Белерианде, к чему приводила такая беспечность там и к чему она неизбежно приведет здесь, рассказывал о внезапных атаках, о штурмах городов, о погибших друзьях, об опустевших деревнях, в которых из всех звуков остается только мерзкое жужжание мух, а из запахов лишь вонь гниющего эльфийского мяса. Но Арафинвэ не понимал. Завершением разговора послужило предложение Верховного Короля обратиться к Ирмо и поговорить с ним о своих навязчивых состояниях. Этого Ангарато не стерпел, и, ослепленный праведным гневом, пулей вылетел из покоев своего отца. Ситуация оказалась намного хуже, чем он думал. Это была катастрофа. Ночь он провел беспокойно. Тревожные мысли терзали его сознание, не давали уснуть, заставляли вновь и вновь проигрывать у себя в голове возможные сценарии развития событий, в конце которых Тирион неизбежно наполнялся запахом скотобойни и сотнями сыто и лениво жужжащих мух, облепивших тела убитых. Город был обречен. Он искал варианты, в которых история складывалась бы иначе, но не нашел ни одного. Конец предрешен. Если только они прямо сейчас не спохватятся, не осознают катастрофичность ситуации и не начнут что-то делать. Но если даже король глух к его словам, что можно ожидать от народа? Ангарато готов лезть на стены от безысходности, когда под утро его накрывает осознанием - есть один способ. Они не верят его словам - они поверят своим глазам. Ангарато подскакивает с кровати и с облегчением выдыхает, осознавая, что город его спасен. Бывший командир частей Дортониона знает, что делать, и все им объяснит. Он достает спрятанный до этого момента автомат, привычным и резким движением загоняет в него обойму до щелчка и мягко передергивает затвор, досылая патрон.