Письма.

«… ещё раз скажу, что Вы — мой смысл жизни, я живу вами, Михаил. Я знаю, что это не взаимно, то соизвольте мне выразить свои чувства на этом куске бумаги. Пожалуйста, Михаил. В этот прекрасный, хоть и измученное Вашей невзаимностью чувств время суток мои мысли вновь заняты Вами — изысканными длинными волосами угольного цвета, изящно спадающими на чистое, словно летнее небо, лицо, смотреть на которое, как мне кажется, можно вечность, тонкими запястьями Ваших великолепных рук, до которых так и хочется лишний раз дотронуться. Надеюсь, Вы примете меня и мои чувства или хотя-бы прочтёте данное творение, изъятое глубоко из чертог моей излюбленной души. Думаю, рано или поздно Вы осознаете, кто я. Приятного вам вечера.» Сегодня крайне сухо. Безусловно, это самый глупый способ выразить свои чувства, но я хочу, чтобы он это услышал. Я не могу держать это в себе. Оно съедает меня изнутри, не даёт работать и ощущать прекрасный вкус жизни. Хотя сколько мы же не общаемся, Миша? Хах, мы виделись только вчера, но я имею ввиду то, когда мы открывали друг другу секреты, были настоящими… Друзьями? Конечно, для меня ты был больше, чем друг. Но уж лучше общаться с тобой, прикасаться к тебе, ощущать аромат твоих волос, и, в прицнипе, всего тела. Чувствовать твоё тепло, утопать в в твоих глубоких, тёмных, как бездна глазах, даже когда твой взгляд устремлён на что угодно, кроме меня. Я стал зависим. До боли зависим. И ты это знаешь. Грустно осознавать, что всё, что было создано годами, так легко исчезает, с каждым днём оставляя лишь счастливые воспоминания и боль в сердце. А я всё ещё верю в лучшее, сыплю соль на рану. Влюбившись в тебя, в столь невинную душу, чёрные волосы и сказочные черны лица, я становлюсь чёртовым мазохистом. Даниил уставил взор на слабо освещённый пламенем церковной свечи потолок, тяжело вздохнул, прерывая свои мысли потоком воздуха, освежаясь изнутри, и выпуская вместе с углекислым газом последнее рассуждение в своей голове, опустошаясь изнутри и освобождая голову от депрессивных мыслей. Кончики худых пальцев аккуратно потянули краешек исписанного листочка к себе, неохотно серые глаза прочитывают только что созданный текст. Вновь последовал тяжёлый вздох, а за ним и шуршание бумаги. Руки уже наизусть знают, как упаковать листок в конверт. Какое это уже письмо? Он давно не считает. Он не считает, сколько конвертов уже было куплено им в магазинах. Он не считает, сколько времени уже пишет чёртовы признания в любви, сколько лет они не общаются, сколько лет лишь одно упоминание его имени заставляло Даниила рыдать и выть от боли в глубине души. Или же на листке бумаги, что на следующее же утро будет ждать своего хозяина у него под дверью. Застёгнутая молния куртки, слабый ветер, обдающий единственную открытую часть тела — лицо, лёгким холодом, что пробирался внутрь по лёгким. Вновь серые глаза были уставлены на бездонную тёмную небесную пустоту. Сегодня она была усеяна большим количеством звёзд, чем обычно, что не мог не отметить мужчина, погружаясь на несколько минут в завораживающее ночное небо, которое заставляло забыться, и насладиться природной красотой. Очнулся русоволосый лишь минуты спустя, когда ветер усилился, и холод всё больше давал о себе знать, обжигая чувствительную кожу. Ещё раз вздохнув морозный воздух, Даниил ускоренным шагом поспешил к нужному ему дому. Дому, дорогу к которому он знал наизусть. Дому, который мог найти везде и всегда. Дому, где живёт его смысл жизни. То самое заветное здание находилось далеко от дома юноши, но он предпочитал насладиться красотой звездной ночи, и, в прицнипе, как всегда, неторопливым шагом отправился в путь, наслаждаясь почти что полному отсутствию ненужных лиц. Ренделлу повезло, что предмет его воздыхания не был в курсе о том, что дубликат ключей от его квартиры был у его друга, который, прокравшись в дом, поднимался по лестнице на нужный ему этаж, разбавляя ночную тишину глухим эхом шагов. И вот эта дверь. Ты так долго шёл ради своей крайне глупой цели, и вот она, перед тобой. Он аккуратно сунул в маленькую щель двери конверт и в гордом одиночестве отправился домой.

***

 — Чувак, что с тобой? Ты превращаешься в маленькую девочку? — с усмешкой произносит Абрамс, кидая взгляд на красные глаза знакомого, на дрожащие далеко не от холода руки, на предательские шрамы по сильно выступающим венам на худощавых запястьях. Вид парня был достаточно болезненный, но было очевидно, что сейчас он находится в трезвом рассудке и находился в нём ближайшее время, что было невероятной редкостью в последнее время — даже эту встречу нужно было выбивать из череды его нескончаемых депрессивных эпизодов, во время которых мученик лишь рыдал или совершенно ничего не делал, пустым взглядом просверливая серый советский потолок. Со временем ему уже начинало казаться, что он знает на нём каждую трещину, пятнышко, оставленное неаккуратным маляром во время покраски стен.  — Слушай, заткнись, — Тяжёлый вздох, Даниил прикрывает лицо руками, прячась в рукавах чёрной длинной толстовки, переставая смотреть на сидящую перед ним девушку, которая так и хотела поиздеваться над его итак истерзанной любовными драмами душонкой. Его вновь начало одолевать стремление исчезнуть из этого проклятого и жестокого мира, где он отбыл своё и это времяпровождение было не самым хорошим как для самого него, так и для окружающих. Она знала причину этих шрамов и дрожи, боли в его ранее радостных и счастливых глазах, но не хотела портить кульминацию ситуации.  — И долго ты собираешься так скрываться? — После продолжительной паузы молодой человек вновь услышал этот холодный голос, раздававшийся эхом по просторной студии, такой гнетущий и заставляя закрыть рот, полностью утонув в ненависти к себе и 000 несправедливости, вынуждая вновь ощутить на свой коже дрожь, медленно расходящейся от конечностей до сердца, от чего хотелось лишь исчезнуть с лица земли, утопая в осознании непонимания со стороны, казалось бы, всего мира. Мало кто может понять такое, такие странные методы привлечения внимания предмета своего воздыхания, эту скрытность и немое молчание, отображающее лишь страх и неуверенность в себе, чувствах другой стороны. Эту тираду мыслей и внутренних сомнений прервало шумное и звонкое касание длинных женских когтей о прозрачный винный бокал, в котором подрагивал рябью кроваво-красный напиток. Почему-то это обыкновенное физическое явление привлекло внимание парня, на которое он нескончаемо смотрел на протяжении минуты. Мысли были непривычно, немного давяще пусты. Ловкие пальцы обхватили сосуд и потянули его к пухлым губам, окрашенным яркой матовой помадой вишневого оттенка, который идеально сочетался с манящей жидкостью, которую торопливо и жадно поглотили, что сопровождалось заметной расслабленностью в движениях. Парень сопровождал усталым измотанным взглядом каждое движение девушки, одновременно пропитываясь желанием и вовсе избавиться от любых посторонних звуков, которые вырывали его из давящих, но привычных мыслей, однако помимо этого он хотел отстраниться от них, наконец расслабиться и погрузиться в желанное успокоение, из-за чего руки неосознанно потянулись к стеклянному столу, на котором располагалась почти полная бутылка дешевого пойла, но тут же сознание вновь вернулось в русоволосую голову, и ладонь плавным движением опустилась обратно на стекло стола.  — А зачем вообще рассказывать? Чтобы помимо тебя ещё кто-то язвил? Мол, о-о-о, как же это было ожидаемо, Даня — гей! — Парень не мог скрыть все свои эмоции и чувства от всего происходящего в его пустой, умирающей с каждым днём жизни, отчего в его голосе слышалась дрожь, а также слова с его губ вылетали словно кислота, желающая сжечь к чертям собеседницу, стол, пропитать собой эту гнетущую бутылку, отравить и сделать непригодным к использование все в этой ненавистной комнате, квартире, доме, городе… Его голова также медленно приземлилась на стол, скрывая измученное лицо и тёмные, исстрадавшиеся глаза, в которых читалась ненависть к своей бренной и цикличной жизни. Однако даже так он вновь почувствовал эту усмешку со стороны Абрамс и уже раздражающий звук поглощения вина.  — Дань, два года… Два года ты мучаешься, я вечно выслушиваю твои истерики, а ты, чёрт тебя возьми, даже никаких шагов для общения с ним не делаешь, — вновь этот звук, — Честно? Ты жалок. Холодные ладони раздражённо сжались в кулаки, ком подкатил к горлу, а глаза уже были готовы сдаться и залить бледные щёки солёными слезами, однако он идеально понимал, что сидящая перед ним девушка далеко не самый лучший человек для изливания души, не тот человек, которому он готов полностью раскрыть свою душу, предоставить все травмы, весь пепел из эмоций, что накопился у него за всю жизнь - начиная с детства и заканчивая этой секундой. А есть ли вообще люди, которым он готов так открыться? — А что я скажу? — Ранее спокойный голос становился все более истеричным, местами резко меняющийся на крик, — Миша, блядь, я тебя люблю уже несколько лет? Тем более у него небось какие-то мутки с тем рыжеволосым… — Хрипло закончил парень, тихо всхлипывая. Он ощутил тянущуюся к нему женскую руку, которая быстро остановилась и повисла в воздухе в нескольких сантиметрах от его головы. Медленно опустилась обратно на стол и вернулась обратно к хозяйке, чьё поведение стало заметно менее игривым и саркастическим — девушка будто испугалась чего-то, приняла свою ошибку, однако слегка холодный образ нарушать тоже не стоит — это никогда не помогало. — Хочешь встретиться с ним завтра? У него на хате вроде какая-то недо-вписка намечается, хоть увидишь его, — Ладонь запустилась в тёмные волосы, перебирая каждую прядь тонкими пальцами, а в глазах Валерии виднелось смятение и такое редкое желание помочь другу, от чего даже смотреть на него получалось как-то мягче.  — У него, говоришь… Уверен, там опять будет этот хахаль…  — Кашин, — Вновь ухмылка с издёвкой, — Назови его хоть раз своим именем.  — Мне противно от того, что он моя тёзка, — Молодой человек начал потихоньку приходить в себя, выпрямил изогнутую ранее спину и скрестил руки на груди, уверенно уставившись в одну точку на столе, где ранее стоял бокал с алкоголем. И вновь даже не смотря на неё он почувствовал эту усмешку.  — Не думала, что ты умеешь испытывать такие глубокие чувства… Ненависти? Однако не суть важно, ты идёшь завтра туда, — Она настойчиво и грубо тыкнула пальцем по столу, будто показывая это «туда» где-то на карте, — А сейчас ты выпьешь, будет легче, — сосуд с вином аккуратно был пододвинут в направлении к Даниилу.  — Вечно ты так оправдываешь свой алкоголизм, — Такая долгожданная, хоть и не искренняя улыбка, а мозг уже начал давать заднюю, отчего юноша не мог устоять от такого предложения с целью расслабиться.  — Твой, между прочим, тоже, — Собеседники синхронно отпили жгущий горло напиток, после чего в комнате повисла тишина. Со временем стеклянная бутылка пустела, отдаваясь бликами от неяркого света висящей над ней люстры, в полном отсутствии разговоров или каких-либо действий со стороны друзей, не считая поглощения кровавого напитка. Прекрасное безмолвие прервал достаточно пьяный, более усмешливый, чем ранее высокий голосок.  — Ну так что? Отправишься покорять сердце возлюбленного? — Нетрезвый злорадостный смешок.  — Бессмысленно, но почему нет, — Сейчас это издевательство над его чувствами не так раздражала, лишь наоборот, подбадривала для совершения рискованных, наглых и безрассудных действий, из-за чего ответ девушка получила в такой же несерьёзной форме. А Абрамс явно не ожидала такой спокойной, размеренной и положительной реакции на своё предложение, после чего кинула многозначительный взгляд на парня, изысканно держа в руке ароматный напиток. Ещё немного посидев без особо глубоких раздумий и переговоров, которых, конечно, и ранее между ними никогда и не наблюдалось, как только винное изделие было полностью испито, Валерия в веселом и приподнятом настроении ретировалась обратно в свою одинокую, пустующую квартиру, оставив Даниила наедине с небольшим бардаком в виде бокалов, пачек из-под сомнительных брендовых закусок и мелочей вроде слезшего с чёрного бархатного дивана покрывала, однако желания убирать всё это у него не было — выпивший молодой человек, пока его сознание ещё не было вновь погребено в тяжесть бытия и собственные чувства, принял решение отправиться в мягкую, всегда с радостью и теплотой принимающую его постель, пахнущую каким-то дорогим подаренным ему когда-то кем-то парфюмом, что манило к себе всё сильнее, соблазняя и ненароком погружая парня в царство Морфея, наполненное долгожданным успокоением и отсутствием какой-либо связи с внешним миром, чего так и хотел парень последние несколько часов. Алкоголь помогает, но далеко ненадолго и не всегда. В некоторые моменты он начинает давать совершенно обратный эффект, заталкивая в бездну из боли и отчаянья. Поэтому Даниил всячески старался отстранить себя от употребления спиртных напитков, к слову, также как и от никотина, но последнее получалось значительно безуспешнее - от пары в неделю количество сигарет с каждым месяцем постепенно увеличивалось до пачки в день, в совсем крайних случаях даже больше. У него и не было желания бороться с зависимостью - это хоть как-то позволяло ему держаться наплаву, только изредка в голову приходили мысли, что таким способом он предаёт свою идеологию здорового образа жизни. Но теперь нет сил.