Больше не одна

      В ее ушах до сих пор звенел упавший колокол. Монотонный, непрерывный гул, идущий единой волной на одной высоте, преследовал Мишель, даже когда ее тело вытащили из-под завалов.       Тело вытащили, запаковали и увезли — а ее оставили. Весь ее мир свелся до полуразрушенной, замусоренной церквушки, огороженной желтыми полицейскими лентами. На расколовшемся при падении колоколе расселось вороньё; по высыхающему пятну ее крови бегали крысы и заблудшие куры. Мерзость. Гадость. Жалость и невыносимая обида, клокотавшие в Мишель, слились с гневом и выгорели, породив нечто новое, необъяснимое. Это странное чувство оставило ее безмолвной и опустошенной, с бешено бьющимся воспоминанием сердца в груди.       Ведь это конец, не правда ли? Тупик. Обрыв, к краю которого гонит штормовой ветер. Пути назад уже нет и не будет — а впереди лишь пропасть, бесконечное падение и могильный холод. Она одна, совсем одна. Мишель обхватила себя руками и со злости пнула старинный колокол. Он обрек ее на эту (муку? пытку? панику?), он лишил ее всего! Последнего приятного разговора, последней дружеской улыбки, последнего удачного денька. Даже последнего шанса узнать, искупила ли она свои грехи.       Пыльная, серо-зеленоватая бронза оставалась безучастна к ее переживаниям. Колокол продолжал навязчиво, дребезжаще гудеть, пока в его черном разломе не вспыхнул белый огонек.       У Мишель будто почву выбили из-под ног; яркие, изогнутые потоки света облепляли ее стопы и бедра, вползали на грудь и плечи. Она пыталась стряхнуть их, но они въедались в кожу, как проказа, как ожог, как яд; пыталась сбежать от них, но они тащили ее обратно, к колоколу, к его темному нутру, в котором ждала одна лишь погибель.       — Пустите! — крикнула она, уже оказавшись под грязным, старым куполом; ее крики эхом разлетались от бронзовых стенок. — Я не хочу… Пошли прочь! Вон!       Когда ее голова проходила через колокольный язык, она вцепилась в него из последних сил, остатками мыслей и чувств — и это лишь ее и спасло: липкие потоки света, свернувшись щупальцами осьминога, обиженно отпрянули и взобрались на звуковое кольцо. Гул окончательно затих. Осталась лишь гнетущая, неспокойная тишина.       Мишель отдышалась — больше по привычке, чем по надобности. Подтянулась на длинном чугунном языке и выпрямилась, не отделяясь от него. Потоки света колыхались вокруг белого огонька, но уже не тянулись к ней — скорее, зарывались в себя, закручиваясь в подобие горна. Заговори через него сама Смерть — она бы и не удивилась.       Но вместо этого из-за света появился образ, такой же призрачный, как и сама Мишель. Пройдясь рукой по горну, он пораженно крякнул и присел на корточки. В его руке возникла лупа; приглядевшись к чему-то, он вытащил из нагрудного кармана часы и начал выжидать, нервно покручивая в пальцах цепочку. Прошла, возможно, минута — или секунда, или час: хода времени Мишель не ощущала — и образ вскочил, прижимая руку ко лбу.       — Невероятно! — воскликнул он, подбегая к колокольному языку. — Как вы… Я, пожалуй, это задокументирую. Процесс же отлажен, я сам… Да что может… Не стойте же столбом, ответьте!       Чем громче он говорил, тем больше черт в нем проявлялось; Мишель выхватывала их, как предметы в темной комнате в свете проезжающей мимо машины. Ей доводилось увидеть то широкие плечи и округлый воротник песочно-желтого жилета, то пряди всклокоченных темно-рыжих волос и бледно-зеленый шейный платок. Призрак мужчины — она и не сомневалась, что это мужчина — пристально вглядывался в нее черными, взволнованными глазами, и лишь по ним Мишель поняла, что от нее чего-то ждут.       — Я просто хотела спастись, вот и всё, — бросила она, провалившись глубже в колокольный язык.       — «Просто»! — мужчина всплеснул руками. — «Просто», значит! Тысячи душ молили бога, черта и прочую чушь, лишь бы вырваться из Шпиля — а вы сбросили его, отпихнули, как щенка! Это немыслимо. Но вот же вы, передо мной. Быстрее, детали, мне нужны детали! — в его руках возникла перьевая ручка и маленькая записная книжка. — Слова, движения — всё, что вспомните!       Его восторг умилял, но Мишель осталась серьезна и непреклонна.       — Я просто пыталась спастись, — повторила она. — Люди склонны творить чудеса, когда хотят жить.       — С этим вы немного припозднились, — заметил мужчина, что-то быстро фиксируя в записной книжке. — Но вы совершили феномен. Блестящий феномен. Я назову его в вашу честь, если представитесь.       Она хмыкнула и склонила голову набок.       — Мишель Сурия.       — Стэнли Спарк, — бросил в ответ мужчина, закладывая ручку за ухо и протягивая ей руку. — Из «Спарк Индастриз». Ну, знаете, экзокостюм, первый летающий человек, индустриальный прорыв?       — Не доводилось слышать, — сказала Мишель, пожимая его руку. Ладонь Спарка ощущалась куда объемнее, твёрже; ее пальцы прошли через его кожу, притормозив в районе кости. Призрак ли он вообще?       — Ах, да, я же умер безумным учёным, — поморщился Спарк, возвращаясь к записям. — Убит силой гравитации. Что за дурацкий поворот судьбы! Но в этом мы с вами схожи, не так ли, Мишель — вы же не против, что я зову вас «Мишель»? — он указал на пятно крови. — Гравитация и с вами сыграла злую шутку. Как вам нравится «феномен Сурии»? Или, может, «эффект Сурии»? Спарка-Сурии. Я же его открыл! К тому же, аллитерация! Газетчики ее обожают. Успех в научных кругах нам обеспечен.       Мишель чувствовала, что теряет суть разговора, и это ей крайне не нравилось. Скрестив руки на груди, она мрачно сказала:       — Я вас совсем не понимаю.       — В самом деле? — искренне изумился Спарк, отрываясь от записей. — О, прошу, в следущий раз сразу прерывайте меня. Так давно не удавалось ни с кем и словом перекинуться — а тут вы, феномен, такой шанс… При жизни меня уносило и по меньшему поводу, — он убрал записную книжку в карман и, закрыв глаза, сложил два пальца перед носом. Выдохнув, он опустил руки и взглянул на Мишель. — Стало быть, хотите разобраться, что творится? Хорошо. Я построил Шпиль — устройство, способное перемешать меня сквозь время и, в теории, миры. Собственно, это он и есть, — сказал Спарк, указывая на горн из света. Тот пульсировал, озаряя купол жутким, сверхъестественным светом. — Для работы его требуется, выражаясь простым языком, заряжать душами умерших. Чем больше душ, тем корректнее работа. Видели бы вы, как я наловчился их отлавливать! Быстро, четко, шедеврально!       — Вы собирались меня убить.       Эти слова повисли в напряженной, звенящей тишине. Спарк посмотрел на пальцы Мишель, впивающиеся в ее некогда смуглую кожу, на ее нахмуренные темные брови, на искривленную линию губ. Не меняясь в лице, он пригладил пальцами тоненькие рыжие усы, прикрыл глаза и виновато развел руками.       — Как я уже сказал, я умер безумным ученым, — ответил он. — Не думаю, что хоть раз задумывался в таком ключе.       — И скольких вы, — Мишель презрительно поморщилась, — «отловили» до встречи со мной?       — А есть ли разница? — вспыхнул Спарк. — Вы мертвы, я мертв, и все до вас были ничуть не живее! Как можно убить убитое? Как можно ранить бестелесное? Почти все мои, — он запнулся, закатил глаза и изобразил пальцами кавычки, — «жертвы», раз уж вы меня обвиняете, хандрили из-за своей якобы никчемности. Бесполезности. Что-де не успели совершить последнего хорошего поступка, опоздали умаслить божество, которому их судить. Так вот, скажу я вам, так вот теперь им дан шанс помочь кому-то — пускай и мне — уже после смерти! Вот вы, Мишель, — воскликнул он, подскакивая ближе к ней, — чем вы планировали заняться по эту сторону жизни? Вся вечность впереди — на что вы собирались ее потратить?       Мишель растерянно посмотрела по сторонам, неосознанно глубже уходя в колокольный язык.       — Я… думала, что это конец, — сдавленно ответила она, обхватывая себя за плечи. — Что дальше только забвение.       — И вы, моя дорогая птичка, в этом не одиноки! — Спарк, расчувствовавшись, схватил ее за ладони и прижал к своей груди. — Но чем мое забвение хуже любого другого? Разве стать силой, способной вытолкнуть душу в ином пространстве, так уж плохо? Нет, Мишель, отнюдь нет! И дабы это доказать, дабы уверить в моих словах, я предлагаю вам — первой и единственной! — воспользоваться вместе со мной Шпилем. Если вы сейчас напуганы и обижены, я настрою его на тихое, славное время, в котором вам обязательно понравится. Если хотите, я даже внушу вам, что наша встреча была лишь сном, но…       Он привлек ее к себе, вытащил из спасительного якоря; бейся в ее груди сердце, Мишель бы сказала, что ее охватил жар; не лежи ее раздавленные, полные крови легкие на столе коронера, Мишель бы сказала, что у нее перехватило дыхание. Только теперь она видела, насколько ниже и моложе ее Стэнли Спарк: она бы не дала ему больше тридцати. Взгляд его был таким пристальным и печальным, что она обхватила его лицо ладонями и, прерывисто вздохнув, коснулась его губ.       Шпиль вспыхнул, разбивая реальность; она расходилась от его болезненно-яркого острия неровными сколами, десятками дюжин зеркальных отражений. Мишель почувствовала, как руки Спарка сомкнулись на ее спине, жадно и суетливо лаская призрачную кожу.       — Мишель, — шептал он между поцелуями, изумленно улыбаясь ей в губы. — Мишель…       Свет поглотил их и тихо исчез, оставляя в колумбийской церкви лишь мусор и пару улик, пропущенных расстроенными полицейскими. Вне пространства и времени, доверившись воле Спарка, Мишель обернулась к ему и впервые за долгое время улыбнулась.       — Я занималась силатом.       — Я увлекался полетами на воздушных шарах.       — Я без ума от хорошего шираза.       — Шираза? Восхитительно! А я варю отличный эспрессо.       — Тогда, может, угостишь?       — Всенепременно. Ведь ты больше не одна.