Дженьюари Райдер никогда не боялась смерти. Она прекрасно знала не понаслышке, что жизнь полубога достаточно коротка и полна боли и страданий, бесконечное число раз видела, как по желанию Мойер, внезапно решавших оборвать нити судьбы, погибали близкие и дорогие ей люди. Джейн понимала: однажды наступит и её время, момент, когда богини судеб, иной раз поражавшие своей безжалостностью, решат, что ей было отпущено достаточно времени. По этой причине каждый день она старалась прожить как последний, особо не строя планов на будущее и избегая разговоров о них, старалась успеть сделать всё, что хотела.
Весна выдалась на удивление холодной. Апрель совсем не радовал тёплыми днями, как это бывало раньше, постоянно скрывал солнце за мрачными и непроглядными свинцовыми тучами и едва ли позволял температуре подняться выше отметки тридцать два градуса по шкале Фаренгейта. Совсем недавно Джейн исполнилось двадцать, а вместе с тем она всё чаще и чаще стала чувствовать обжигающее ледяное дыхание Танатоса за своей спиной. Ей снова начали сниться кошмары. Ужасные сны, в которых неизменным оставалось одно, — она погибала долгой и мучительной смертью, сопровождавшейся громким хрустом костей и мерзким бульканьем крови. Каждый раз Джейн, вздрагивая, просыпалась раньше времени, а затем долго не могла заснуть, с задумчивым видом бродила по лагерю, вызываясь постоять на карауле. Замечавший это Томас не раз пытался с ней поговорить и выяснить, что с ней происходит, но всякий раз Джейн только отмахивалась, старательно игнорируя его испытующий взгляд. Она упрямо убеждала саму себя, что сны — лишь плод её разбушевавшегося воображения, но не более того. Ей не хотелось лишний раз волновать Томаса. За два года они с ним невероятно сильно сблизились и стали нечто гораздо большим, чем просто друзьями. Она любила его и не могла представить иную жизнь, без участия Томаса Уокера в ней. И, глядя в глаза Томасу, Джейн не сомневалась, что в ответ он чувствовал к ней то же самое.
Это был, кажется, один из самых сложных поисков за всю её жизнь. Их малочисленная группа — четвёрка отчаянных полубогов — двигалась быстро и действовала крайне осторожно, но даже это не спасало от постоянных нападений. Монстры сползались со всей округи, преследовали, не давая никакой передышки, изматывали. Возможно, причина была в сильном запахе полубожественной крови, ведь и Томасу, и Чаяну, и самой Джейн было уже двадцать, а Персивалю и вовсе исполнился двадцать один год. Возможно, причина крылась в их сложной миссии. А возможно, и во всём этом сразу.
Они вымотались. Ужасно болели полученные в многочисленных боях ранения, горели нестерпимым огнём лёгкие и икры, усталость от недосыпа висела на плечах тяжёлым грузом. Несмотря на то что Персиваль использовал свой дар, сил у всех полубогов всё равно было немного. Да и сам Риккерт, будучи чем-то вроде энергетической батарейки для остальных, заметно ослабел и даже, что было странно для детей Ювенты, осунулся и будто постарел. От приевшегося металлического запаха крови мутило, от бесконечного звона стали кружилась голова. Провизия стремительно заканчивалась. Осталась всего лишь парочка тоненьких кусочков амброзии, которые было решено оставить, сберечь на самый крайний случай. Им был жизненно необходим привал — без него риск умереть от усталости был намного выше риска умереть от ядовитых зубов или острых как бритва когтей.
Их группа остановилась на склоне — позади был обширный лес, впереди — обрыв и глубокая объятая тьмой бездна. Не самое лучшее место для временного лагеря — нужно было выбрать менее открытое и более неприметное, но все они были слишком измотаны. Валились с ног от усталости и саднящих ран.
Только задремавшая Джейн проснулась от крика Чаяна, совсем недавно сменившего её на карауле. На рассвете к их лагерю подобралась химера. Длинные и толстые когти на передних лапах, впиваясь в чуть влажную от росы землю, выдирали траву с корнем. В янтарных глазах огромной львиной морды горел огонь ненависти и злобы, косматая грива слиплась от запекшейся крови и грязи. Козлиная голова на спине выпускала из ноздрей пар, грозясь вот-вот изрыгнуть из пасти пламя, а змея на хвосте угрожающе шипела, готовясь к броску. Джейн хорошо помнила эту тварь, несмотря на то что с их прошлой встречи прошло много долгих лет. Ещё будучи подростком она попала в плен к Ехидне, что вместе с химерой безжалостно расправлялась с юными и беспомощными полубогами.
Поняв, что её присутствие обнаружили, облизав жёлтые клыки, с оглушительным рёвом химера бросилась на Персиваля, Чаяна, Томаса и Джейн, окончательно отрезав им путь к отступлению и заставив принять последний бой, от которого зависели их жизни.
Они бились из последних сил бок о бок, защищая друг друга, уклоняясь от опасных и смертельных ударов. Громко звенела небесная бронза и жалобно трещали щиты. Хоть Персивалю и Томасу хитроумным манёвром удалось нейтрализовать козлиную голову, разъярённая химера всё ещё держалась на лапах, грозя разорвать полубогов. Множество превосходных атак на нет сводила змея, блокировавшая выпады своими молниеносными бросками. Крепче сжав в руках некогда подаренный матерью ксифос, Джейн, воспользовавшись моментом, когда змея отвлеклась, решила попробовать отрубить её голову, но совершила ошибку. Хитрая змея заметила выпад полубогини и смогла уклониться, в то время как сама Джейн, не рассчитавшая силы, едва не полетела прямиком с обрыва в бездну, если бы кто-то вовремя не успел схватить её за руку.
— Держись, — выдохнул Томас, крепче перехватывая её руку. Он успел поймать Джейн в самый последний момент и лежал почти на самом краю, опасно свесившись и вытянув руку.
Джейн беспомощно огляделась по сторонам, пытаясь придумать, как выбраться. Под ногами не было ничего, ни единого выступа, о который можно было зацепиться, только темнота бездны, что так великодушно раскинула для Джейн свои смертоносные объятия. Дочь Афины понимала: Томас даже при всей своей силе не смог бы вытянуть её в одиночку — нужна была помощь Персиваля и Чаяна, но те сейчас были заняты боем с химерой и никак не могли помочь. Долго Джейн и Томас тоже не могли продержаться. Несмотря на крепкую хватку, ладони, потея, постепенно выскальзывали. Джейн чувствовала, что вот-вот сорвётся.
— Держись, Джен, — снова произнёс Томас, пыхтя и сжимая её руку. С его виска из свежеполученной раны, змеясь и смешиваясь с каплями проступившего пота, не спеша капала кровь. Между тем, удерживая Джейн, Томас сам потихоньку съезжал — она утягивала его за собой. Позади были слышны крики Чаяна, звон стали и яростные и грозные рыки химеры, даже не думавшей сдаваться. Теперь окончательно стало ясно, что друзья не смогут им помочь. Томас продолжал медленно соскальзывать с обрыва.
Сердце Джейн пропустило удар. Если Томас немедленно не отпустит её, то они погибнут оба, навсегда исчезнут во тьме и будут похоронены где-то под обломками. А Томас точно не отпустит. Однажды он дал ей обещание, что никогда не оставит её, поклялся, что не отпустит. Данные Джейн обещания Томас Уокер всегда сдерживал.
— Томас, — начала Джейн, но её голос неожиданно дрогнул, а на глазах выступили непрошенные слёзы. Она знала — через секунду Томас и сам всё прекрасно поймёт. — Томас, мы...
— Джен, не смей отпускать, — жёстко отрезал Томас, перебив её, не дав договорить. — Не смей. Я не отпущу тебя.
Он стиснул зубы, зажмурился. Могла ли Джейн допустить, чтобы Томас погиб вместе с ней? Нет. Как бы эгоистично это ни звучало, она бы предпочла адское пекло осознанию того, что собственноручно лишила любимого человека жизни — её главным страхом всегда была возможность однажды потерять его. Томас Уокер должен жить. Пускай и не сразу, но однажды он сможет жить как прежде. Джейн очень хотелось в это верить.
Рука выскальзывала, но Джейн теперь не пыталась этому препятствовать. Медленно разжимала пальцы, глядя на Томаса, пытаясь запомнить любую мелочь. Она не боялась смерти, хотя понимание, что конец был близок, всё равно страшило. Нелегко было расставаться с жизнью, когда каждая клеточка тела буквально кричала о жажде жизни.
— Джен, нет! — глаза Томаса широко распахнулись, когда он почувствовал, как её холодные пальцы стремительно выскальзывали из его хватки. — Нет!
Ещё мгновение, и Джейн уже летела вниз, в объятия тёмной и страшной пропасти. В горле застрял звонкий крик. С каждой секундой она всё быстрее отдалялась от склона — силуэта Томаса, тянущего к ней руку, уже не было видно. Что может быть там, внизу? Острые камни? Горная речка? Насколько больно это будет?
Джейн закрыла слезившиеся глаза. Неважно. Она была готова шагнуть в Подземное Царство.
***
— Дженьюари! — вырвался у него крик, когда Томас вместо её ледяных пальцев смог поймать лишь пустоту. Он видел её падение словно в замедленной съёмке.
Не удержал. Не смог спасти. Потерял навсегда.
Мойры не сжалились над ними.
Когда силуэт Джейн окончательно исчез, растворился во тьме, голова у Томаса закружилась, а перед глазами потемнело. Горло нещадно саднило. Кажется, он продолжал кричать и отчаянно тянуть руку. Томас хотел броситься следом за ней, но кто-то ловко поймал его в самый последний момент, оттащил подальше от опасного края. Томас, напоминавший умалишенного, изо всех сил пытался отбиться. Чьи-то руки, не то Персиваля, не то Чаяна, а может, и обоих сразу крепко удерживали его, не давали вырваться, подбежать и спрыгнуть. Друзья что-то говорили ему, но он не слышал — в ушах звучал гулкий шум крови и её
п о с л е д н и й крик, а с губ, не прекращая, только и срывалось её имя:
— Дженьюари! Дженьюари! Дженьюари! — Томас, бредя, как будто читал молитву. А ведь он никогда не верил в них — в молитвы — и откровенно презирал тех, кому они были адресованы, — богов.
Он продолжал биться, отчаянно вырываться, а у Чаяна и Персиваля, измотанных битвой, почти не осталось сил, чтобы удерживать его. Неожиданно затылок Томаса пронзила острая боль, перед глазами разлилась тьма, а сознание погрузилось во мрак.
***
Не видя другого выхода, чтобы усмирить Томаса, Персиваль оглушил его, ударив чем-то по голове. Спустя неделю шишка практически сошла на нет, хотя изредка напоминала о себе легкой головной болью. Однако Томаса больше беспокоила глухая и разъедавшая боль в сердце.
Пару дней назад по возвращении Томаса, Персиваля и Чаяна сожгли пустой серый шелковый саван Джейн, расшитый совами. После падения Джейн с обрыва Томасу не позволили спуститься вниз, чтобы найти и забрать её тело. Упасть с такой высоты и выжить было невозможно, а от тела едва ли могло что-то остаться. Даже Чаяну — законченному оптимисту в их команде, пришлось это признать. На церемонии сожжения Томас не смог сказать ни слова. Он лишь молча смотрел на то, как яркие всполохи пламени пожирали шёлковую ткань, а за тем на то, как небрежно ветер раскидал пепел. Он думал о н е й. Думал о том, как её маленькое хрупкое и сломанное тело лежало посреди каменных обломков, о том, как голубые глаза смотрели в небо безжизненным взглядом, о том, как на лице вместо улыбки застыла гримаса боли.
Трагичная гибель Джейн сильно отразилась и на Чаяне, в глазах которого потух огонёк его прежней весёлости, и на Персивале, что теперь постоянно ходил с задумчивым видом, но, несомненно, сильнее всего — на Томасе. Он стал мрачным и разражённым, необщительным, — стал полной противоположностью того Томаса Уокера, что пару месяцев назад отправился в поиск вместе с любимой девушкой. Все дни без исключения Томас снова начал коротать на Арене, безжалостно вымещая всю свою боль на манекенах.
От заката до рассвета. До изнеможения. Не жалея ни себя, ни чёртов пластик.
Раньше ему снились монстры и их когтистые лапы, причинявшие немыслимую боль, безжалостно разрывавшие его тело на части и заставлявшие кричать в агонии. Теперь же каждую ночь снился один и тот же сон: ослепительно улыбающаяся Джейн, одетая в нежно-персиковое платье, счастливо смеясь, тянула его за руку, заставляя пробираться сквозь пшеничное поле, но стоило им добежать до его середины, как всё неизменно начинало рушиться. Джейн тотчас отпускала его руку, отталкивала, а в следующую секунду земля под её ногами проваливалась и она снова летела в тёмную бездну.
Порой Томасу совсем не хотелось просыпаться. Пусть то были и ужасные видения, но в них на совсем короткий миг он снова видел её ослепительную улыбку, слышал звонкий смех и видел этот озорной огонёк в родных глазах цвета безоблачного неба.
Томас, будучи невероятно гиперактивным полубогом, теперь мог часами рассматривать подаренные ему когда-то кинжал с именем Джейн на рукоятке и ловец снов. Обеспокоенные состоянием Томаса не на шутку Чаян и Персиваль даже решили поочередно присматривать за ним. Один следил ночью и утром, другой днём, и оба почему-то наивно предполагали, что Томас ничего не замечал и ничего не видел. Многие пытались выразить ему соболезнования, из раза в раз повторяя сухие и пустые фразы о том, что время лечит, о том, что они всё понимают, и о том, что всё обязательно наладится. Томас отвечал лишь болезненной усмешкой.
Что они могли знать про время? Оно не лечило, только ненадолго притупляло боль.
Что они могли понимать? Едва ли они могли понять, как до боли ему снова хотелось пропустить эти белокурые локоны сквозь пальцы, чтобы ощутить их мягкость, или пошутить, чтобы услышать её звонкий смех, заставляющий сердце биться чаще, или внезапно приникнуть к чуть пухлым губам, чтобы украсть поцелуй и затем заставить Джейн, как обычно, мило засмущаться и покраснеть.
Что обязательно наладится? Жизнь? Безусловно, когда-нибудь наладится. Только ту, кого он любил всем сердцем, это уже всё равно не вернёт.
Через какое-то время у Томаса начались головные боли. Сначала лёгкие и практически неощутимые, но вскоре они стали усиливаться. В один момент голова загудела так сильно, что казалось, вот-вот взорвётся. А потом... Потом у Томаса перед глазами начали беспорядочно возникать картинки. Тот самый обрыв. Паутина. Пауки. Чья-то маленькая бледная ладошка, выводящая на стене кровью слово «помогите». Это повторилось несколько раз. А вместе с тем вселило надежду.
«Жива!», — кричало забившееся с новой силой сердце.
Это было сродни какому-то чуду, но Томас не сомневался ни на миг, что эти картинки — не плод его фантазии, а реальность. Джейн и раньше связывалась с ним при помощи телепатии, иногда даже неосознанно. Конечно, ему не особо поверили. Точнее, совсем не поверили и попытались переубедить, но Томас упрямо доказывал обратное. Ничто не могло его остановить. Он смог убедить Чаяна и Персиваля, уговорить пойти на поиски.
Томас твёрдо решил, что найдёт Джейн. Обойдёт каждый уголок ущелья и приведёт домой.
***
Томас резко подскочил в постели, стараясь отдышаться и утирая концом одеяла бисеринки ледяного пота со лба. Очередной жестокий кошмар. Ему снова снилась она. Кошмар очень отличался от предыдущих, поскольку в этот раз Джейн не улыбалась беззаботно, не бежала по пшеничному полю, увлекая его за собой. Она была сильно измучена. Перепачкана в грязи, крови и паутине. Едва дышала. В этом сне он не наблюдал, как она падала в бездну, а пытался спасти, вырвать из лап кровожадной Арахны. И у него получилось. Томас наконец привёл её домой. Замученную, израненную, но живую.
Паника охватила Томаса, и страх сковал мышцы. Он всё ещё не мог прийти в себя, отдышаться и окончательно разграничить реальность от буйства его фантазии. Морфей был к нему безжалостен, ведь в этот раз кошмар казался слишком реальным, и до боли не хотелось верить в то, что это было неправдой. Не хотелось...
И неожиданно все страхи Томаса вдруг рассеялись, когда тёплая ладошка, заметно меньше его собственной, аккуратно легла на его грудь, тотчас подарив покой и облегчение.
— Всё хорошо? — звонкий голос Джейн прозвучал сипло, был хриплым после сна.
На губах Томаса впервые за долгое время расцвела счастливая улыбка, и он тут же сгрёб Джейн в крепкие объятия, прижимая к себе всё сильнее, словно, чтобы удостовериться в её реальности.
Джейн не противилась, наоборот, только прижималась плотнее, успокаивающе гладила его по шее и волосам.
Сердце, отбивавшее, кажется, тысячу ударов в минуту, ликовало. Сон не был выдумкой. Она снова рядом.
— Лучше быть не может, — прошептал Томас, поцеловав Джейн в макушку и вдыхая такой родной сладкий запах золотых волос, закрыл глаза, продолжая стискивать в объятиях.
Теперь он точно никуда её не отпустит.
