С моря надвигались длинные тонкие тучи, забирая место у полностью чистого с утра жизнерадостно-голубого неба. Волны разбивались о скалистые «ноги» острова. Порывистый ветер неуютно шелестел иголками ёлок и кидал солёный воздух в лицо.
Ингрессус сидел, поджав колени к подбородку, на одном из довольно больших торчавших из моря останцев с деревьями, куда добраться можно было лишь перепрыгивая с острова на остров — тут его никто не потревожит.
Он пропал. Это всё. У него не осталось гордости, не осталось
хоть чего-то, взращённого в прошлой жизни. Неудачник… хах, как иронично, что именно ему единственному и повезло спастись в той резне и выжить без сознания в океане. У судьбы всё же весьма извращённое чувство юмора.
Мальчик взял нераскрытую шишку с земли и яростно кинул подальше в воду. Не долетела, куда целился. Слабак. И о чём только думал отец, передавая ему Волтар?
Нет, нет, конечно ясно о чём. Говорить так, особенно ему, было очень эгоистично и неуважительно — как минимум, по отношению к смерти. Да и нельзя забывать, в нём все ещё течёт кровь великих воинов и умнейших чёрнокнижников. Он и не с таким справлялся. Чего стоит одна душевная проблема против всех трудностей, что он пережил?
— …ессус… Ингрессус! — пробился сквозь раздумья знакомый голос. Ингрессус повернул голову и увидел ровесника, с трудом лезущего к нему на остров по лианам и корням. Кажется, Ахиллеан уже давно его зовёт. Стоило бы, наверное, помочь забраться, но сил и желания не было даже подняться, не то что подойти и подать руку. Или всё-таки стоит пересилить себя…
Пока Волтарис решался, Ахиллеан и сам успел забраться и, несмотря на отдышку, тихо сел рядом со сверстником на расстоянии блока, не сводя внимательного печального взгляда с того.
—… Ингрессус, мне так… — начал он жалобным голоском, но был тут же прерван.
— Не напрягайся. Это всё равно не будет правдой, — безэмоционально сказал Ингрессус. Ахиллеан с опаской заглянул в глаза соседа: там, тем не менее, царила потерянность, отчаяние, и на самом дне — детская обида.
Аурелиус Несторис, известный так же как один из величайших чемпионов, славился тем, что не упускал ни одного похода на изгнанный клан. У него хотели учиться сражаться практически все молодые воины, ибо столько лет бороться и всегда выходить с победой и трофеем — будь то оружие поверженных, вражеские планы, или же просто безделушки — далеко не каждый мог. Посему Аурелиус среди всех четырёх кланов считался живой легендой.
Несторис втянул голову в плечи. У него был план, как… пожалеть, нет, неверное слово… поддержать Волтариса в такой болезненной для того ситуации, но не ожидал, что всё пойдёт не так с первых слов и ровесник окажется более… удручён и абсолютно замкнётся в себе. Ахиллеан не по наслышке знал, что переживать такое в одиночестве, пусть этого одиночества самому хочется — самое худшее, что приходит в голову страдающим. Проблему это не решит, а оставит внутри, под толстым щитом-маской беззаботности, из-под которой её ещё тяжелее доставать.
— Хорошо… просто, чтобы ты знал: мне не безразлично. Да, я сначала забыл, но вот, как видишь, пришёл, — Несторис отломал палочку от высохшего сажанца и стал без особой вовлечённости водить по земле.
— Зачем?
— Что?
— Зачем ты пришёл? — «Чтобы посмеяться надо мной?» — так и слышалось невысказанное продолжение в готовом сорваться голосе.
«Ну почему всё так сложно?» — мысленно простонал Ахиллеан. Прямого, а главное, верного ответа на вопрос у него не было.
— Не знаю. Просто подумал, что так правильно… Что нельзя оставить тебя самого тут, когда все остальные там.
— «Все остальные», — хмыкнул Ингрессус, и Несторис уже было подумал, что выбрал неверный путь, но… — А кто
я для них? Кто
они мне? Разве можем мы стать похожи, после стольких десятилетий?! Нет. Мне никогда не будет места здесь. И я никогда не смогу нормально общаться и жить в другом клане Ардони, кроме как в родном, — посреди речи голос всё же сорвался, а к концу подросток почти заплакал, но упрямо держался.
— Не знаю, что заставило тебя поверить в это, но ты абсолютно не прав, если действительно так считаешь, — после непродолжительной тишины, что нарушал лишь шум волн, заговорил Ахиллеан. — А ты ведь не считаешь. Я видел тебя все эти 10 дней, видел, как ты общался с моей сестрой, с мастером, с другими детьми и взрослыми. Я видел, что тебе было хорошо. И видел, как ты сам не до конца знал, что делать с таким количеством радости и спокойствия, смеха и комфорта. И пусть таких моментов было много, ты каждый жадно ловил, словно хотел насытиться на всю жизнь, как умирающий от жажды в пустыне, что наконец нашёл источник. Так… почему не остаться у источника навсегда, или хотя бы на очень долго и просто наслаждаться? — слова лились, как прозрачный ручеёк, будто Ахиллеан всегда обладал талантом красноречия (до этого дня не обладал).
— Потому что умирающий от жажды мечтает озеленить всю пустыню, чтобы другие, такие же, как он, перестали быть жаждущими, — используя ту же аналогию парировал парень, ещё сильнее утыкаясь в свои колени. — Я не могу перестать думать, что предаю их. Что я не заслуживаю того, что не может быть доступно каждому из нас. Ведь я ничем не лучше и не особеннее. Я обычный.
— Ты упускаешь одну деталь: ты обычный
Ардони. Разделение на кланы, как изначально предпологалось — чисто социальная традиция. Мы можем жить в разных местах, заниматься разным делом, иметь маркировку разного цвета, но мы все — Ардони. Мы одного вида, а значит, похожие, — уверенно сказал Несторис, а затем решительно заявил то, что, скорее всего, кардинально и навсегда изменит его жизнь: — Я считаю, все Ардони из всех кланов равны. Не ваша… злобность сделала вас ненавистными, а наша ненависть вас — озлобленными.
— А это же самое ты готов сказать на публику перед всеми кланами? — резонно задался вопросом Ингрессус.
Ахиллеан хотел бы ответить «да, конечно!» — только понял, что в данный момент это не так. Но не посмел опустить взгляд или отвернуться.
— Молчишь. Разумно. Я бы тоже на твоём месте не смог. Но, знаешь, — мальчик кинул максимально открытый взгляд на соседа и потом перевёл его на горизонт, где открытое море встречалось с небом, — почему-то я верю, что ты и правда так думаешь, пусть и не готов разглашать. А я… я уже и не знаю, что думать. Кто я? Если традиция предполагает приналежность к какому-нибудь клану, то из какого я клана, ты можешь это сказать? — рвано вдохнул воздух через зубы, опуская почти закрывшиеся глаза вниз. — Пустота, видишь, я уже готов полностью тебе довериться. Какой же я слабак, — последние слабые слова умирающей птицей утонули среди звуков прибоя.
То, что случилось в следующую минуту, настолько выбило из колеи, глубоко поразило и тронуло Ингрессуса, что он просто замер с широко распахнутыми глазами, словно в последний раз смотрел на мир, не веря
в своё счастье в то, что происходящее — явь, не сказка.
Ахиллеан просто резко обнял его. Незаметно придвинулся и сделал это. Не до хруста костей, но весьма крепко, и перестал двигаться, не стискивая сильнее. Так, словно они ближайшие друг другу существа, родственные души, и увиделись впервые после долгой-долгой разлуки.
Ингрессус ошарашенно сидел несколько секунд, чувствуя кольцо неожиданно сильных рук, ощущая щекой так близко чужую голову и невероятное тепло тела Несториса. Каким-то образом Ахиллеан умудрялся обнимать не только телом, а, казалось, всей сущностью. Щит отстранённости надломился и треснул, и внутрь начало заливаться душевное тепло, когда Волтарис разогнул колени для удобства и сначала неуверенно, пересиливая смущение, положил ладони ровеснику на лопатки, а затем с полной отдачей так же сильно заключил в объятия, закрывая глаза и зарываясь подбородком в ямку между шеей и плечом Ахиллеана.
Они молча сидели, держась крепко, будто утопающие за плот; словно одни во всём мире, слушали биение сердец друг друга и прислушивались к себе. Это было очень необычно. Непривычно. Почти как с незнакомцем — поначалу трудно, стеснительно, а потом само-собой становиться хорошо и ты просто расслабляешься и тебе уже совсем не важно, что вы не знаете друг друга.
Объятия. Такой простой и в то же время магический контакт. Общение без общения. Обычная физическая близость, обладающая необычайным эффектом. Они способны подарить ощущение нежной теплоты и безопасности, как в сладком младенчестве на материнских руках, когда казалось, тебя укрывает крыльями сам ангел. Кольцо рук даёт приятное и очень реалистичное чувство защиты и оттого все переживания и страхи отходят на задний план. Между обнимающимися натягивается и укрепляется невероятный мост взаимных доверия, понимания и поддержки. С этим создаётся впечатление, что ты можешь выкорчёвывать леса, сносить горы, высушивать моря!..
— Для меня ты такой же собрат, как любой из Несторис. Пусть я и уважаю и не забываю твоё истинное происхождение, — нежно улыбнулся Ахиллеан.
… И в то же время ты таешь — тебе просто становиться очень хорошо, или хотя бы элементарно
лучше.
***
— Спасибо, — признательно, с облегчением вымолвил Ингрессус после нескольких минут молчания, не размыкая объятий и не открывая глаз.
— Ну, друзья ведь… должны помогать друг другу? — послышалось несмело у уха. Волтарис не сразу неверяще поднял веки и отстранился, испытывающе заглядывая в глаза… друга?
— А мы… друзья? — он кротко переспросил, лелея появившуюся слабую надежду.
Ахиллеан тоже, казалось, не совсем знал ответ. Жёлтые глаза открыто выражали лёгкую боязнь неизвестности и вкупе какую-то неуверенную решительность попробовать новое. В конце концов, Ингрессус для него — первый Ардони, с которым приходилось часто общаться, из чужого клана, так ещё и враждебного. Но именно то, что они оба были не до конца уверены, и успокаивало — и в конце концов, уверяло ещё сильнее, что озвученное является правдой.
— У нас всё началось не лучшим образом, — начал Ахиллеан, вспоминая, как они в первый день так же сидели вдвоём на пирсе и смотрели на океан, — я был немного болваном, хотя ты вёл себя очень дружелюбно. Мы оба не знали, что делать с нашим малосовместимым разным прошлым врагов, насколько можно доверять… Сейчас мы уже немного притёрлись друг к другу, нельзя сказать, что мы совсем незнакомцы, но… Давай начнём сначала?
— Как это? — удивлённо и заинтересованно спросил Волтарис, эмоционально — от былой скованности не осталось следа — поднимая брови.
Несторис лучезарно улыбнулся, поднялся с земли, отошёл немного и вернулся.
— Привет, меня зовут Ахиллеан Несторис. Давай дружить? — с детскими нотками в голосе абсолютно серьёзно протянул руку.
Волтарис расхохотался, закидывая голову назад, чему Ахиллеан знатно обрадовался: открытая шея — признак доверия и уверенности в себе.
Когда подросток закончил смеяться, тоже напустил на себя серьёзный вид (у него получилось не так натурально), вставая на ноги, чтобы быть на одном уровне, ответил:
— Меня зовут Ингрессус Несторис, для друзей — Волтарис. Давай! — и потряс рукопожатие, скрепляя договор и определяя их дальнейшую, отныне тесно переплетенную, судьбу.
***
Два Ардони лежали на острове, смотря на небо, полностью затянутое почти чёрными тучами, которые на глазах меняли форму, выгибались и перекручивались, и восхищённо думали, какое же оно красиво-страшно-потрясающее. Кажется, скоро начнётся шторм: ветер всё усиливался и дул без перерывов, угрожая сломать старые сухие ёлки. Но у мальчиков в душе царили радость, восторг и бесконечное тепло.
— Кажется, сейчас начнётся дождь, — беззаботно сообщил очевидное Ахиллеан.
— Ага.
— Добираться до берега будет сложнее по скользкому.
— Тут недалеко. Спрыгнем в море и доплывём.
— Холодновато.
— Отогреемся у огня.
Парни одновременно засмеялись от бестолковости и некой односторонности короткого разговора. Да, из таких деталей и складывается счастье.
— Знаешь, а ведь в последние дни я тоже… думал над кое-чём… Раз уж мы теперь друзья и ты поделился своими мыслями, я тоже считаю правильным рассказать, — Ингрессус незамедлительно повернул голову к говорящему, готовый внимательно слушать.
— Пока ты бился над отношениями с самим собой, я в своей голове бился над отношениями с тобой. Понимаешь, расти, постоянно слушая, какие Волтарис опасные враги, а потом стать тем, кто спас одного из них — тяжело. Твоя приветливость сбивала с толку, честно, будь ты таким, как вас описывают, мне было бы намного проще. Я бы тогда просто не общался с тобой. Но так, меня постоянно разрывало между настороженностью и желанием расслабиться и ответить добром на добро. И ещё сегодня утром я думал, что наша близость стала опасной, и мои вечные дергания и неспособность принять окончательное решение, как с тобой быть, порядком надоели самому мне. Но теперь я узнал и понял, что тебе также не просто, а возможно, намного сложнее, чем мне, — Ахиллеан остановился, устав от такой длинной речи, подумал пару мгновений и предложил: — Все эти отношения такая сложная штука, и без поддержки друга тяжело разобраться. Нужно… нужно что-то вроде… отдавать и получать помощь… Мы ведь оба не совсем знаем, как дружить в этой дружбе, и если не будем общаться, спрашивать и рассказывать, если будем в одиночку решать
общие проблемы, ничего дельного не выйдет. И, в конце концов, мы тут единственные сверстники, кто знает
настоящую ситуацию… Так… опора друг для друга? — предложил он, поворачиваясь на бок лицом к Волтарису.
— Опора, — тут же согласился подросток, ответно поворачиваясь всем корпусом и кладя свою руку на плечо собеседника. — Да, думаю, так обоим будет лучше, легче.
— Пойдём домой? — просто спросил Ахиллеан, не подозревая, какое это сильное имеет значение для нового друга.
Дом. Ингрессус попробовал слово на языке, и с удивлением обнаружил, что Нестория в его голове довольно легко ассоциируется с ним. Словно так всегда было. Словно прибрежная провинция всегда готова была принять его, только он сам не шёл.
Ардони медленно моргнул от удовольствия, губы сами по себе расползлись в улыбке — Волтарис чесно сначала сопротилялся, только вот понял, что бесполезно, да и незачем — и расслабленно, как будто после долгой погони наконец достал до чего-то священного, промолвил:
— Домой.
