Здравствуй Я потерял тебя И снова здравствуй Живи тысячу лет Мир не препятствовал Мир был за нас, но мы В который раз ушли От совета Праздновать Начало каждого дня
Небо над Нью-Йорком серое уже целую вечность, кажется. Грозит разразиться дождём, но пока что в это верится слабо. А воздух густой и душный. Хосок почти дремлет, разморённый и совершенно не выспавшийся, плечом привалившись к оконному стеклу в автобусе. Благо, людей оказалось немного, и он смог сесть, потому что ноги уже попросту отказывались держать после нескольких часов танцев. Случайный луч солнца, будто заблудившись среди всей этой серости, бликует на зеркале заднего вида у водительского места и режет по глазам, вынуждая щуриться. Мир в отражении точно ненастоящий - словно портал в другую реальность, где всё наоборот, где движение толпы идёт вспять. Это конечно же не так, но Хосок слишком устал и его мозг работает по-своему. На глаза попадается макушка выбеленных, встрёпанных ветром волос. Кошачий разрез глаз мелькает буквально на одно мгновение, и видение тут же исчезает, смешиваясь с толпой пешеходов. И уводя за собой солнечного зайчика. Автобус трогается, разделяя миры на части. Тот, другой, уплывает прочь, а вместе с этим в душе Хосока разрастается чувство потерянности. Нет, не то, которое так часто посещает его в Америке, вдали от родного Кванджу. Другое. Словно он только что упустил что-то. Что-то такое, что давно ищет и никак не может ухватить.**
Отражение в зеркале взирает на Хосока мрачными, усталыми глазами. Шапка давит на кончики ушей, оттопыривая те, точно бы он какой-то эльф. Тролль. - Wake up, - хлопок ладони по щеке. Голос звучит хриплым низким подобием привычного. Хосок поджимает губы и тянет их уголки в остром изгибе улыбки, от чего на щекам прорезаются ямочки. Трёт свою щёку своей же ладонью и фыркает на отражение. Скройся. В зале нет окон. А телефон лежит где-то у стены. И времени сейчас может и не поздно ещё, но Чон уже вымотан. Не танцем. Прошла ещё неделя. Небо так и не дало дождя и свежести, нагнетая атмосферу лишь сильнее. И укрепляя в душе чувство растерянности. Он словно потерял дорогу домой. Все рассыпанные им крошки склевали птицы, а семена поглотила сухая земля, не дав всходов. И теперь Хосок буквально на распутье, не зная, куда ему идти. У него амбиций выше головы. У него just dance. И даже Hope on the street. Трудолюбие, страсть и самоотдача на полную выкручена, как громкость на радиоприёмнике. Старом, на которых колесики ещё были. Но его дом не здесь. Он сам не здесь, кажется.**
Дождь колотит по крышам и карнизам. Стучит по асфальту. Как-то исступленно, часто и косо. Наконец-то прорвался. Разметал в клочья эти густые тяжёлые тучи, насыщая воздух свежестью, пьянящим ароматом влаги и сырости, давая жизнь. И питая сухую землю, что поглотила семена, просыпанные Хосоком. Он ступает на влажный от дождя асфальт, вдыхает глубоко, до зажмуренных глаз, и пьянеет буквально. Улыбается до всё тех же ямочек на щеках. Озирается по сторонам, наблюдая за бегущими людьми, что так же как и он радуются этому глотку свежести. Но сам с места не двигается. Потому что сейчас ему некуда спешить. Шуршание машин и глянец дороги. Мелодичный перезвон капель, хрустальный блеск заходящего солнца на окнах домов. И знакомая макушка, с влажными от воды волосами. Чужие пальцы скользят по клавишам небольшого синтезатора, на бледных щеках лёгкий румянец, а глаза закрыты, словно бы весь мир попросту не существует. Будто дождевые капли на время повисли прямо в воздухе, так и не достигнув земли, бегущие мимо прохожие замерли в неустойчивых позах, а гром притих, уняв очередной раскат на время - и всё это, чтобы музыка, что рождается из-под этих тонких длинных пальцев с чуть приплюснутыми подушечками, беспрепятственно достигла нужного сердца. Хосок смотрит на незнакомца, что на другой стороне дороги наигрывает на синтезаторе незнакомую мелодию, собирая рядом, под навесом, редких прохожих, что спрятавшись, слушают гармонично вплетённые в стихию ноты. Смотрит и не может взгляда отвести. А по телу теплом расползаются мурашки и чувство "я дома", от которого словно камень с плеч и в груди россыпь щекочущая. Он на ладони ловит пару тяжёлых капель, по щекам себя хлопает и спешит на ту сторону, в тот - другой, - но совершенно родной мир, что уводит за собой солнечными зайчиками. - Hello. Город погружается в привычно-шумный вечер. Зрители разошлись, а дождь утих, оставив после себя глянцевую гладкость, с отражающимися в ней гирляндами витрин и окон. Незнакомец снимает синтезатор со стойки и упаковывает его в чехол. А Хосок смущённым школьником замирает рядом, наблюдая. - Помоги, - низкий, хрипловатый голос пускает по спине мурашки и вынуждает улыбаться, несмотря на требовательные нотки. И Чон спешит помочь, не замечая даже того, что парень обращается на чистом корейском с вкраплением сатури. Пальцы невзначай касаются чужих. Таких тёплых и холодных одновременно. Хосок чуть вздрагивает, смаргивает и...***
- Wake up, - хлопок ладони по щеке. Будильник трезвонит стандартным сигналом, а Хосок будто не может отодрать ладонь от лица. Он смотрит перед собой, в белизну потолка впиваясь взглядом, потом садится резко и озирается. Тяжёлый навес серого неба по ту сторону окна уже совсем не удивляет. Телефон пытается уползти прочь, продолжая дзынькать сигналом, а Хосок чувствует себя совершенно разбито и неуютно. Сон ускользает от него вместе с уползающим телефоном. Трус. Надо убрать эту дурацкую вибрацию. Но хуже всего то, что вместе с этим рассеивается и ощущение уюта. Я дома? А где он - мой дом?**
Фраза "серые будни" уже не звучит так пространно, потому что сам воздух буквально серый. Как и нависающие громады небоскрёбов, асфальт под ногами и небо. Хосок улыбается в камеру, нарядом своим ярким стараясь для зрителей разбавить эту издевательскую мрачность первого летнего месяца. Двигается легко, быстро, словно бы сам воздух для него как опора. А потом, по ту сторону зрительских взглядов, опускается на траву, и воздух уже не опора, а ноша. - Дождя бы, - от духоты тянет зевать постоянно и он голову запрокидывает, подставляя горячую кожу под лёгкие, хоть немного спасающие, касания ветра. - И пиццы, - Крис, его помощник и оператор, согласно кивает и тянет со смешком. - Можно и пиццы, - ответный смех выходит натянутым, но желудок согласен с предложением однозначно. - Ты вялый какой-то. Пицца сыром тянется, кажется, на целую милю по Верхней авеню. Её приходится втягивать как лапшу, напрягая щёки и жмурясь. Хосок облизывает пальцы, а потом шутливо принимается вертеть указательными около своих же висков, круги вырисовывая и мотая головой, как кукла на шарнирах: - От этой духоты голова кругом совсем пошла. Я будто во сне постоянно и никак не могу из него выбраться. - Ох, да-а, приятель, я вот вчера... Всё самое интересное, возможно, тонет в гуле, который буквально выбивает Хосока из реальности. Дверь в пиццерию открывается, выпуская знакомую выбеленную шевелюру и её хозяина, само собой. Кошачий разрез глаз, румянец от спешки. Парень появляется видением и так же исчезает, неся в руках коробки с пиццей. Хосок, позабыв обо всём, бросается следом, распахивает дверь и вылетает в густой предгрозовой воздух. Парня уже и след простыл, только отголосками тарахтение мотора мотороллера. И отчаянный хруст пластика под утяжелённой подошвой кроссовка. Хосок наклоняется, поднимая с земли раздавленную им же табличку с именем. Мин Юн. Всё остальное утеряно и раскрошено. И Чону остаётся только жмуриться от отчаяния.***
- Дома поспишь, эй. Рейчел снимает с Хосока его панамку, которую тот водрузил на лицо, чтобы создать ощущение темноты, и заглядывает ему в глаза. А Хосоку хочется обратно под эту самую панаму, спрятаться полностью, чтобы на него не смотрели и пальцами не указывали, будто он цирковая обезьянка, которая пляшет за банан и на потеху публике, а не потому что с рождения душа к танцам и нараспашку полностью. - Иду-иду. Ему всё чаще кажется, что улыбку на лице он рисует подобно Джокеру Хоакина Феникса. А ямочки - это вмятины от гвоздиков, на которых улыбка и держится. - До завтра, - девушка легко касается его руки и машет на прощание ладонью, спешно убегая в сторону метро. На улице наконец-то дождь. Он тихо шуршит, вплетая этот звук в привычные шумы города. Но пока Хосок просто стоит и смотрит на равномерно-свинцовую гладь неба над головой, его напор увеличивается. Чон делает шаг, ступая на влажный потемневший асфальт. Руки отводит немного в стороны и ощущает как дождевая вода ударяет по щекам, лбу и плечам каплями. Напитывает футболку и волосы, вынуждая смахивать чёлку со лба пальцами. В памяти рождается мелодия. Гармоничная и такая звонкая, как сам дождь. Её звучание обволакивает, заменяя собой шорох по земле и листве и шуршание автомобильных шин. Кто-то пробегает мимо Хосока, смеётся. Возможно тычет в него пальцем, но ему всё равно. Он силится вспомнить. Мин Юн-Хо? Пальцами нашаривает в кармане раздавленную табличку и понимает, что это флешка с музыкой, которую принесла Рейчел. Табличка ему приснилась. Как и имя на ней. Юн-Ги. - Юнги? Хосок распахивает глаза шире в изумлении, озирается, понимая, что мелодия вовсе не в его воображении рождается, а льётся откуда-то, заглушаемая звуками дождя и города. Он смотрит через дорогу, туда, где впервые встретил пианиста. На то место. Из сна. Бросается туда на звук, что, точно хлебные крошки, манит его в нужном направлении. Домой. Мчится под струями дождя, не обращая внимания на то, что совершенно промок, а кроссовки слишком тяжёлые сегодня. Обгоняет прохожих. Но лишь силы теряет, а звук так и не достигает своего апогея, дрожа где-то на грани. Приходится остановиться, чтобы перевести дух. Хосок наклоняется и вслушивается в отчаянии. Капли скользят по шее, срываются с прядей и щекочут ему щёки. Только не закрывай глаза. Он закусывает губу болезненно и зажмуривается. От случайного тычка в спину между лопатками. Кто-то толкнул, проходя мимо? Всего мгновение, а шум дождя уже поглотил всё. И смыл крошки.***
Как он мог уснуть в душе? Да ещё и стоя? Хосок открывает глаза, хватает ртом воздух, точно рыба, выкинутая на сушу. Озирается и почти рычит в отчаянии, зубы сжимая. Нет никакого дождя. Только струи из душа, что бьют по плечам и затылку. Нет никаких случайных прохожих, спешащих спрятаться от стихии. Есть только мелодия, что доносится откуда-то из глубины квартиры, и чёткое "Юнги" в голове. Он думает, что никогда ещё так быстро не выскакивал из ванной. Особенно после тренировки. Как только одеться не забыл, влезая в шорты и футболку, что тут же липнет к телу. Шлёпает босыми ногами по полу, потому что на тапки нет времени, и чуть не сносит дверь в студию Юнги, которую тот оставил приоткрытой. Дома больше никого. Младшие ушли развлекаться на аттракционах, Намджун забрал велик, а Сокджин где-то дегустирует любимые блюда, чтобы потом принести остальным чего-нибудь вкусного. - Юнги-хён! Он будто целую вечность не произносил этого имени и сейчас голос не слушается. Как и ноги. Вынуждая Хосока почти повиснуть на чужих плечах сзади. - Ты дурной что ли? - Юнги обрывает мелодию от неожиданности громкой какофонией звуков и радуется, что не надёл наушники, иначе бы сейчас уже прощался с жизнью. Пихается локтями, пытаясь стряхнуть с себя мокрого и разморённого Чона. И жмурится, морщась. - Хён, ты не понимаешь, я думал, что мы никогда не встретимся, - голос у Хосока непривычно глухой и хриплый, как когда их Надежда в полном раздрае, а объятия удушающие. - Пойди, проспись, - Юнги только вздыхает и треплет его по влажным после душа волосам, на что получает улыбку с ямочками и облегчённый вздох. Такой привычный и успокаивающий. - Не буду я больше спать. Никогда, - младший бурчит, нехотя отцепляясь от своего хёна, перебирается на диван и устраивается на нём, глядя на Юнги так, будто видит его впервые после долгой разлуки. - А ты продолжай. Тонкая кисть руки машет, жестом дополняя слова, и Юнги не остаётся ничего кроме как усмехнуться и вернуть пальцы на клавиши, начиная играть с самого начала. Летний дождь тихо шуршит за стенами их общего и родного дома. А Хосок дремлет, укутанный в уютную мелодию, зная, что когда он проснётся, всё будет на своих места и как надо.