Последняя роль

Салон машины и тишина, что порой прерывается шорохом ручки о бумагу. Мой так называемый «жених» занят бумагами, в изучение которых погрузился едва сел в машину. «Этот человек действительно думает, что люди могут что-то сделать идеально сразу?» — странная мысль возникает у меня в голове, и я невольно поворачиваюсь к нему. Красивый, молодой, весьма - даже очень весьма - состоятельный, но совершенно одинокий человек. Даже те, кто на него работают, не могу заполнить ту пустоту, что у него внутри и так явно отражается в его глазах. Эти глаза холодные и чужие, как те самые сапфиры, что я видела в магазине. — Что-то не так? — вопрос, словно ледяная вода, окатывает меня с ног до головы и возвращает в реальность. — Нет, — говорю и быстро отворачиваюсь, глядя в окно машины. — Ты переобулась? — очередная проверка, на что я просто молча задираю подол платья, показывая, как кроссовки весьма безобразно сочетаются со всем моим внешним видом. — Умница. «Что? Что это сейчас было? Он меня похвалил?! Он на это способен?!» — шок от всего лишь одного его слова, и я невольно снова поворачиваюсь к нему. Наши взгляды встречаются, и от этого у меня по коже пробегают мурашки. Мне не нравится его взгляд. Как и не нравится то, как он касается моей руки и, поднося к своим губам, шепчет: — Все будет хорошо. «Твою мать! Какое «хорошо»? Ты сейчас вообще о чем?» — взрывается что-то внутри меня, и, чтобы сдержать свои эмоции и не наломать дров как прежде, я просто начинаю медленно выдыхать. — Босс, мы прибыли, — звучит звонкий голос Рено, на который я могу отвлечься, и это дает мне силы натянуть на лицо ту улыбку, что мой наниматель обязан видеть каждый раз, когда на меня смотрит. Хлопок закрывающейся папки с документами - и Шинра-младший покидает машину. Через пару минут открывается дверь с моей стороны, и я вижу руку, что протянута ко мне. Аккуратно, чтобы никто не увидел мою обувь, я тоже покидаю салон. Едва это происходит меня ослепляют вспышки фотокамер, не давая мне возможности толком рассмотреть здание театра. К тому же какие-то люди задают вопросы, но их сразу же отстраняют от меня и Руфуса Елена с Рено, пытаясь дать им понять, что они переходят все границы. — Леди Фавар! Леди Фавар, ответь на один вопрос, вы счастливы? — слышу я обращение ко мне. Оно заставляет меня остановиться и повернуться после в ту сторону, откуда оно исходит. — Мне кажется, любая девушка была бы счастлива оказаться рядом с таким превосходным, идеальным мужчиной, как Руфус Шинра, — с улыбкой отвечаю я, вкладывая в сказанное мною столько чувств, сколько может передать моя интонация и голос. — Я тоже тебя люблю, Ванесса, — слова, что я слышу, прикосновение его губ к моей щеке - он сильнее прижимает меня к себе. — Больше никаких вопросов, — чуть ли не в унисон говорят Рено и Елена, позволяя нам скорее пройти в здание театра, где не было репортеров. «Это было случайностью или снова спланировано?» — задаюсь я вопросом. Было бы очень странно, если просто так без какой-то явной причины у театра собралось столько журналистов. — Господин Шинра, позвольте сопроводить вас и вашу невесту в вашу личную ложу, — обращается к Шинре блондинка в строгом костюме с планшетом в руке. Каждая деталь костюма была идеальна и подчеркивает только достоинства ее фигуры - грудь, талию, бедра и ноги. Нужно отдать ей должное - весь ее внешний вид был хорошо продуман. Начиная от лака на ногтях и заканчивая одеждой и макияжем. Эта женщина явно не первый год работает в этом месте, и по ее взгляду было ясно, что сейчас она меня пытается просканировать. Слишком дерзко она смотрела на меня для своей должности. «Хрен тебе, а не информация», — огрызнулась я мысленно, при этом продолжая улыбаться. Мой спутник только кивает головой, явно не желая с ней разговаривать, и, продолжая поддерживать меня, направляется в сторону главной лестницы, что, очевидно, ведет нас в специальную ложу Шинры. Весь путь мы проделываем в молчании. Мой наниматель явно дал понять этой женщине, что не намерен разговаривать, и она, приняв это к сведению, не старалась навязать бесполезный разговор. К тому же нас успели догнать Елена и Рено, и теперь просто идут позади нас. Пока мы шли, я смогла немного оглядеться, ведь здесь не было репортеров и никто не стал бы меня ослепить фотовспышками. Конечно, по пути нам попадались другие гости театра, пришедшие на представление, пытающиеся привлечь внимание моего спутника. Он же молча кратко кивал им в знак приветствия, и после каждый раз поворачивался ко мне, одаривая лживой улыбкой любви. «Ааа, я не могу! Как он может быть таким оловянным? Но больше всего поражает, как слепы люди кругом, что не видят этого безобразия?» — бушует внутри негодование, что готово меня разорвать в любую секунду от игры человека-манекена... но сейчас, когда мы на публике, нельзя поддаваться эмоциям. Именно по этой причине я пытаюсь, хоть и вскользь, но полюбоваться убранством внутри здания театра. Широкие лестницы, что расходятся в разные стороны от главной, устланные ковровой дорожкой. Свет громадных хрустальных люстр, что отражается в позолоте лепнины и деревянных лакированных поверхностях. Это место - чудесное, с картинами на стенах и портьерами на окнах в коридорах. А стеклянный купол под потолком огромного фойе дает возможность увидеть закат этого дня. — Вот прошу ваша ложа, господин Шинра, если… — начинает говорить блондинка, открывая дверь, как ее перебивает Рено: — Да, да, мы все поняли. Если понадобится помощь мы обратимся к вам. Но пока Вице-президент желает побыть наедине со своей невестой. «Интересно, как бы в этой ситуации повел себя Тсенг? Так же агрессивно или был бы более тактичен?» — почему-то начинаю я сравнивать поступки и поведение Тсенга и Рено.... что кажется довольно глупым. Щелчок закрываемой двери - и вот я остаюсь наедине со своим нанимателем. Он подводит меня к креслу, куда я чуть ли не падаю. Пусть я не так много и прошла, но все равно боль в ногах дает о себе знать - и все тело начинает как-то странно ломать. Создается впечатление, что по мне проехался каток. Позволив себе расслабиться, пока на это было время, я откидываюсь на спинку кресла и даже закрываю глаза. — С тобой все в порядке? — звучат слова, что я никак не ожидала услышать от этого человека. — Да, все хорошо, — отвечаю я, медленно открывая глаза, и стараюсь ровнее есть в кресле. Конечно, я не ожидала увидеть перед собой Шинру-младшего, в глазах которого читается странное беспокойство, словно я вот-вот должна окопытиться. — Со мной правда все хорошо, просто немного устала. Тебе не стоит так переигрывать, слишком неестественно. — Все так же остра на язык, — маска возвращается на лицо Руфуса, и он усаживается в кресло, стоящее рядом с тем, в котором сижу я. Я не знаю, как долго мы так просидели, но после того, как дали второй звонок, дверь открывается и в ложу входит Елена, дабы открыть плотные бархатные шторы, что скрывали нас от всех остальных зрителей этого театра. Едва это происходит, взгляды всех присутствующих тут же обращаются к нам. Да, сейчас в этом театре идет сразу два представления. Только одно здесь, в ложе - а другое на сцене. — Я так понимаю, что все это было продуманно специально, — улыбаясь, произношу я, осознавая в какую попала западню. — У тебя есть возможность посмотреть эту постановку. Поэтому молчи и наслаждайся. — Холодный тон отвечает мне на фоне последнего третьего звонка, и в зале начинают приглушать свет. Сейчас я, правда, могу только одно - это смотреть и слушать великолепную музыку с голосами и от этого получать удовлетворение этой жизнью. «Сейчас я ничего не теряю. Когда еще мне представится возможность с такого места посмотреть постановку? Да и еще где? Когда я вернусь к своей прежней жизни - меня сюда и на пушечный выстрел не подпустят». — рассуждаю я, здраво решая воспользоваться выпавшим мне шансом. Благодаря сумеркам, что царили в зале и звукам музыки, я смогла немного расслабиться. Елена после того, как открыла шторы, ожидаемо покинула ложу. Вероятно, вернулась обратно на пост, дабы никого не пускать к нам. Постановка была не просто великолепна, для меня она была божественной. То, как актеры исполняли свои партии, заставляя мое тело покрываться мурашками... В некоторых моментах даже перехватывало дыхание, настолько были проникновенны голоса. Я никогда даже подумать не могла, что «Травиата» - а именно эту постановку играли на сцене, - так сильно меня заставит переживать. Была бы возможность, я, возможно, даже бы расплакалась, но мне нельзя было этого делать... Судьба женщины, о которой идет история, ужасна и трагична одновременна. Но еще главный посыл этой оперы был для меня предельно четок и понятен. Я была отчасти той самой Виолеттой Валери, пусть и занималась совершенно другим ремеслом, нежели она. «Что он хотел мне этим сказать? Что у меня два пути? Как же это глупо... — размышляю я, вдруг чувствуя прикосновение к своей руке, — Так стоп, что ты творишь? Я тебя окончательно не понимаю!» Глядя на Шинру, я пребываю в растерянности... Мне, конечно, понятно, что он желает показать чувства, но это явный перебор. То, как он сидит и держит мою руку в своей руке, а после подносит к своим губам и целует кончики моих пальцев... это... лишнее. Все равно его действие никто из присутствующих в зале не видит! То, что сейчас происходит - попросту бессмысленно! — Моя милая, Ванесса. Мне отчего-то так не нравятся эти слова и взгляд, последовавший за ними...