Never, Sammy. With no one.

никогда-никогда никому-никому я тебя не отдам..

Сэм сломался. Мой малыш Сэмми разбит. Он сидит в самом центре комнаты, в которой он только что устроил погром, срывая с окон хлюпенькие шторы, бросая на пол книги, журналы, свой мобильник. Сидит среди этого хлама и плачет. Тихо так. Но лучше бы он рыдал в голос, правда. От того, что он давится слезами и судорожными всхлипами, ему становится только хуже. А мне больнее. Бобби умер. Вот и вся причина. Сэм не рыдал, когда умер отец. А тут... Да и я не знаю, что делать без этого старика, заменившего нам Джона. Или всегда являющимся отцом. Подтиравшим за нами слюни, слезы и кое-что похуже. Отец. Бобби - отец. — Сэм. Сажусь сзади, смотрю в его затылок. Хочется провести ладонью по шее, притянуть, чтобы голова безвольно упала мне на грудь. Чтобы ты заснул. Все равно, что мне будет неудобно. Я слишком сильно хочу, чтобы ты был рядом. Счастлив. Спокоен. — Я хочу только одного, — Сэм не поднимает глаз. Ломает руки. — Знать, что за дерьмо происходит в нашей жизни? Что, блять, за дерьмо? Он никогда не ругался. Я понимаю, что раз уж мой мальчик оскверняет себя этими словами, дело не просто плохо. Оно достигло точки кипения. Скоро пойдёт лава. — Нет, объясни мне, Дин! Прошу. Это же не жизнь. — А что? Твои плечи нервно дергаются, словно ты усмехаешься. — Проклятие. Ебучее проклятие. И я не могу понять, — плечи снова дрожат, — оно на мне или на тебе? Я виноват в том, что все дорогие нам люди исчезли из нашей жизни или ты? Вини меня. Только не себя. Никогда не вини себя, Сэмми. Никогда. Мне больно от этого. Ты, черт возьми, виноват в одном - не говоришь мне правды, когда тебе плохо. Скрываешь за улыбкой, которую мне хочется ударить, лишь бы ты сказал мне правду! Но я слишком люблю тебя, чтобы сделать это. Хотя, могу в припадке ярости избить тебя. Прости, Сэм. Прости. — Сэмми... — Ой, Дин! — делаешь резкое движение рукой, словно пригвождаешь кого-то силой мысли к стене. — Если скажешь, что никто из нас не виноват, я выброшусь из окна. — Тут первый этаж. Усмехаешься. Отходишь от истерики. Я сажусь еще ближе, склоняюсь. Блин. Бобби всегда говорил, что мы - ебанутые. Вернее, говорил он это конкретно про меня. — Ты - ебанутый, Винчестер. Помешанный на собственном брате. Ты не боишься никого. Главный твой страх - потерять Сэма. Вот. Ради его жизни, ты готов умирать три раза на день. — Разве ты не сделал бы то же ради своей семьи? Бобби почесал бровь, поправил засаленную кепку. — Понимаешь в чем шутка, Дин. Ты бы не сделал этого ради отца. Ради матери, уж прости. Ради меня. А ради Сэма - пожалуйста. «Дин - Возьми мою душу, лишь бы он был в порядке - Винчестер». Ты болен им. И это... — Неправильно? — я стал психовать. — Твоё дело, сынок. Но ты любишь его так сильно, что больно даже мне. Да. Да, черт побери! Я люблю его так сильно, что готов терпеть любую пытку, любую вещь, что рассечет мою душу пополам, лишь бы знать, что мой Сэмми жив и здоров. — Почему это дерьмо не происходит с другими охотниками? — Сэм проводит ладонью по волосам, убирая назад. — Я спрашиваю это как самый ублюдочный эгоист. Почему, почему, почему? Раньше я был бы рад от того, что мы - избранные. Родились сосудами для Люцифера и Михаила. Такая, блять, честь! Сэм. Не ругайся. Тебе не идет мат. Лучше целуй мои губы. Сука. — Лучше сдохнуть, Дин, чем так, как мы живём. Хотя, может, я веду себя как тряпка. Встряхни меня, Дин. Как следует, чтобы я прекратил вот эту истерику. Разбей мне лицо. Дин. Дин? Я не могу. Склоняюсь, тычусь губами в спину, между лопаток. Ты нереально горячий. И нереально хрупкий сейчас. Мне тоже плохо. Я любил Бобби. Как отца. Открыл ему секрет. И был в шоке, когда, ожидая удара, получил усталый вздох. — Я люблю его, Бобби. Сингер качнул головой, не отрывая взгляда от газеты. — Знаю, сынок. — Не. Не как брата. Не только. — И это знаю тоже, дубина. Когда я полюбил тебя, Сэмми? Не знаю. Я всегда просто проявлял нереальную нежность, когда мы были наедине. Мог обнять в любой момент, даже поцеловать в щеку. Пока, наверное, не понял, что у меня дрожат руки, когда ты доверчиво жмешься в поисках тепла, поддержки, защиты. Всегда, Сэмми. Никому и никогда не отдам тебя. Слышишь?! Никогда! Никогда! Ты никак не реагируешь на мою нежность. Я обхватываю тебя рукой, сам прислоняюсь спиной к кровати. Твоя голова падает мне на колени. Я тут же поглаживаю волосы, цепляя ухо. Провожу пальцем по щеке. — Значит, — Сэм кладет ладонь на мое бедро, — ты не знаешь ответа на мой вопрос. — Нет, Сэмми. Никто не знает. Кроме Бога. — Который закрыл глаза на нас. Я жмурюсь от боли. Всё. Раз уж Сэм потерял веру, этому миру пришел пиздец. — Зато, у друг друга есть мы. Этого достаточно. Не знаю для чего, но достаточно. Чтобы жить, наверное. Нам жить. Тебе и мне. Мне теперь никто не нужен. Только ты. Всегда ты. Был, есть и будешь. Всё это неосознанно говорю вслух. Ты напрягаешься. — Да. Просто «да», Сэмми? Хорошо. Я рад. Рад, что ты согласен. — Дин... — М? Ты вертишь головой, поворачиваешься ко мне, смотришь снизу вверх. — А ведь ты прав. У меня уж точно остался только ты. — А у меня - ты. — У тебя есть знакомые охотники, друзья отца. Я с ними не знаком. Да и тебя они воспринимают лучше, видя в тебе Джона Винчестера. А я...позор семьи, выходит. — Хватит, Сэмми, хватит, родной! Я поднимаю его за плечи, чтобы опустить на пол, устроившись над ним. — Ты сведешь меня с ума. И себя. Не могу. Хочу сделать кое-что. Но было бы эгоистично. Учитывая ситуацию ещё и подло. Но я всё равно делаю то, что хочу. Целую твои губы жадным поцелуем. В шоке понимаю, что это так прекрасно, как только может быть. И на миг кажется, что в мире нет проблем, смертей, идиотизма. Есть только ты, Сэм. Ты и твои губы. — Дин. Дин. Дин. Ладонь скользит по моей шее, вниз. Тянешься ко мне, приподнимая бедра. Отчаянно, мощно. Но это стресс. — Сэмми? Тш-ш-ш, хороший мой. Нет, маленький. Я не перейду черту. Если ты захочешь, когда успокоишься, то да. А так. Ты слишком нежен для этого. А я не ублюдок, чтобы пользоваться тобой. Ты прекрасен, чтобы я целовал тебя не только в губы, но и ласкал всё твое тело. Мы устроились на моей кровати. Никто не заговорил о том, что произошло минутой ранее. Всё шло так, как было до этого. С разницей только в том, что в моей руке теперь надёжно лежала ладонь моего брата. Моего Сэмми. Которого я никому и никогда не отдам.