Жизнь Хатидже Турхан-султан.

По меньшей мере прошло около получаса с того момента, как дверь наконец отперлась, и из соседней комнаты вышла сгорбившаяся старуха лекарка. В сухих руках она несла кусок влажной тряпки, концом которой она протирала свой морщинистый лоб. Турхан, едва услышав скрип открывающейся двери, кинулась на старуху и стала прожигать её вопрошающим взглядом, при этом не произнеся ни слова. Лекарка сначала устало взглянула на строгую и настороженную Кёсем, а затем взглянула и на взволнованную мать. — Печалиться нечему, султана. Несмотря на такую серьёзную рану, всё обошлось. Разве что останется шрам на лбу, однако наш славный шехзаде непременно поправится. Ему сейчас нужен один покой. Турхан чуть подпрыгнула на месте от радости и решилась вдруг даже поцеловать руку лекарки: — О, Аллах! Спасибо... Спасибо, я бесконечно благодарна тебе... - скороговоркой выпалила она старухе и уже было направилась к шехзаде, однако её остановила чья-то тяжёлая рука. Кёсем придержала её, изобразив на своём лице подобие улыбки. За считанные секунды на лице её оказалась новая маска. — Турхан. — Валиде! Слышали, что лекарка сказала?! Мехмеду ничего не грозит, а значит, что я немедленно к нему пойду! - улыбалась Турхан и всё вырывалась от Кёсем вперёд. — Нет. Ты не пойдёшь, - сказала вдруг Кёсем с совершенно серьёзным лицом. Турхан опешила. — Не поняла. Я не могу к сыну теперь пойти? Мало я натерпелась сегодня?! Кёсем взглядом указала лекарке на дверь, и та немедля вышла. Валиде султан по привычке гордо подняла подбородок и нахмурила густые брови так, что между ними образовалась одна вертикальная морщинка. — Турхан, ты, наверное, забыла, что за каждую оплошность полагается наказание? Ты до сих пор не поняла этого? В этом дворце каждый виновный получает по заслугам. — Простите, но я не понимаю... - она сглотнула тяжёлый ком и косо уставилась на Кёсем, - я совершила оплошность?! Валиде сделала шаг вперёд. Теперь она и Турхан поровнялись между собой по росту и стояли чрезвычайно близко к друг другу. — Ты хочешь пойти к сыну? — Конечно, султанша, что Вы так смотрите на меня? Конечно, хочу! — Ты виновата в случившемся, Турхан. Тут Турхан неожиданно почти отпрыгнула назад и протянула руку вперёд, будто бы защищаясь. Она зажмурилась и сжала челюсть до желваков. Кёсем молча смотрела на неё. — Виновата? Да разве это я своего шехзаде чуть не угробила?! Не надо, султанша... Не говорите так, прошу... На мне вины нет. Ибрагим совершил ошибку, но я не хочу за неё расплачиваться. — Но придётся. Ибрагим - Властелин Вселенной, и он умозрительно не может быть виновником. Виновата лишь ты одна, Турхан, и тебе придётся нести ответственность за случившееся. Кёсем крикнула в сторону двери, и, когда дверь отворилась, вошла Гюльстан, позади которой по ту сторону дверей стояла всё та же толпа. — Слушаю, Валиде.. — Гюльстан, слушай внимательно мой приказ... - она кинула быстрый взгляд на Турхан, пребывавшую к неком недоумении, - шехзаде Мехмеда, а также Гевхерхан султан и Атике султан расположите в одной из комнат в моих покоях. Они будут теперь жить там. Рот Турхан исказился от изумления. От горечи произнёсенного приказала у неё на глазах выступили слëзы. Рука её невольно потянулась к лицу, чтобы прикрыть рот. В комнате, где повисла гробовая тишина и внимание было обращено лишь на неё одну, послышался тихий отчаянный всхлип. Кёсем строго смотрела на неё - осунувшуюся и побледневшую, с ног до головы изучала её и, казалось бы, насмехалась над её беспомощностью. Гюльстан глядела на сложившуюся ситуацию, и в её груди, она ощущала, зарождались какие то противоречивые чувства. Тем не менее она покорно поклонилась султаншам и покинула покои. — Валиде, не надо так со мной, прошу... Любое наказание я готова принять, но только не это... - пролепетала Турхан, когда дверь за Гюльстан затворилась, - не забирайте от меня детей... Они не причём! Кёсем вздрогнула от злости. — А чем ты думала, Турхан, когда подвергала сына такой опасности?! Ты из ума выжила?! Ты, очевидно, нарочно совершила такой поступок! На что ты рассчитывала, когда подстрекала моего сына-падишаха?! — Валиде! - вскрикнула Турхан, широко открыв глаза, - я клянусь, я не намеревалась его подстрекать! Разве бы я стала злить повелителя, если бы знала, что такое произойдёт? Я... - она притуплённо и с отчаянием посмотрела вниз наискосок, - я всего лишь хотела, чтобы он уделил время сыну. Эта женщина, Зарифе, ввела повелителя в заблуждение и заставила... — Какая глупость! - причитала Кёсем, сморщив рот, как будто бы она брезговала Турхан, - я не верю, что ты, мать шехзаде, могла вмешаться в эти грязные дела! Эта Зарифе Хатун сама могла утопить себя в собственной глупости и позоре, но ты!.. Ты всё сломала! Из-за тебя повелитель вновь оказался в своём болезненном состоянии, он едва ли в себе! - Кёсем стала в волнении метаться по комнате, размахивая чëтками, - мало того, что Мехмед чуть не утонул в бассейне, так он ещё и рассёк себе лоб. Ты понимаешь, насколько усугубила ситуацию? Теперь Турхан, подавленная, безэмоционально смотрела в сторону и пыталась в своей голове найти способ всё исправить, но под натиском Кёсем она теряла самообладание и уже была готова впасть в истерику. Совладать с собой помогало только то, что неверное поведение только бы ухудшило её положение. Она теперь понимала, что ей ни в коем случае нельзя давать волю чувствам и придётся теперь отвечать за недостойное поведение. Она двинулась в сторону Кёсем и остановилась сбоку от её правого плеча. Кёсем пыталась не смотреть на неё, её лицо было направлено к открытому окну, где ветви абрикосового дерева слегка проникали внутрь комнаты. Где-то вдали, на водами Босфора, слышался гром и крики чаек. Кёсем была строга. Она не желала смотреть на Турхан и почти испытывала к ней острую ненависть. Она никогда не прощала людей, по чьей глупости происходят беды и проблемы, которые приходится решать ей. Хотя и где-то в глубине она чувствовала какие-то волнения. Возможно, она думала и о том, что сама смогла так поступить. Тут, разумеется, оправданием может послужить молодость, бурная кровь и женская обида. Не всякая бы женщина смогла бы возразить султану — опасно для жизни. Турхан не только возразила, но и яростно напомнила о себе и о своём ребёнке. Чувство собственного достоинства играло в ней, бушевало в минуты обиды. Она вряд-ли бы смолчала в такой ситуации, и Кёсем не учла этот момент. Возможно и сама Кёсем может быть причастна к произошедшему (разве что только косвенно!). И всё таки Кёсем смотрела на всё как человек безучастный, да и к тому же наделённый властью, и ей нужно вынести решение. Она несомненно могла сказать, что Турхан глупа, ежели сказала больному султану такие вещи, и это, возможно, можно было бы назвать правдой, если бы не сама обстановка. Она то и вызывает изначально множество вопросов: больной, едва ли способный здраво мыслить султан, заводит сомнительную связь с кормилицей шехзаде, притом полюбивший её сына, как своего. Любой, отвлечённый от дворцовых интриг, человек скажет, что это немыслимо и позорно, и совершенно нелепо! Такого никогда никто не слышал, ибо это действительно бесчинство, тем более в династийной семье. Разве слова Турхан, о том, что повелитель поступает несправедливо по отношению к ней и её детям и женщина рядом с ним - бесчестная невежа, можно назвать глупостью? Разумеется нет! Глупость это разве что поспешное решение высказать своё мнение по этому поводу, да и при маленьком шехзаде не стоило таким образом выяснять отношения. Но мнение Турхан – самое верное и разумное, что может быть в этой ситуации. И Кёсем понимала это, хотя и опасалась подобной мысли. Она развернулась к Турхан и с каким то унынием взглянула на неё. Синие глаза, казалось, молили о пощаде, но Кёсем в своих решениях непреклонна. — Твоих детей заберут до тех пор, пока я не разрешу тебе их видеть. Я считаю, что это наиболее справедливое наказание для тебя. Возможно тебе больно за сына, но тем не менее ты допустила огромную ошибку - ты вела себя непозволительно с султаном. За это всегда полагается наказание. А теперь, - Кёсем словно опустила все эмоции и прошла к дивану, - ты можешь идти к себе. Ты же не забыла, что ты беременна? Тебе стоит почаще думать и о том ребёнке, которого носишь во чреве. Идти поспи, тебе сразу станет лучше. А о самочувствии Мехмеда и... твоих султанш, тебе регулярно будут оповещать. Обессиленная Турхан сглотнула тяжёлый ком и медленно поволочилась к двери. Она словно под гипнозом зелёных глаз Кёсем совершала действия и никак не могла им воспротивиться. Возможно, ей и вправду стоило то ли поспать, то ли забыться, зарывшись в подушки. Но теперь у неё совсем не осталось сил сопротивляться, она была в отчаянии. Когда она скрылась за ней, то в покои снова постучались. Вошла Гюльстан. Женщина выполнила задание Валиде-султан и пришла оповестить об этом. — Султанша, - заговорила ненароком Гюльстан, - в гареме кое-что говорят... Седовласая Гюльстан очень сильно беспокоилась и нервно постукивала тонким длинным пальцем по своей трости. — Давеча ты ничего мне не хотела говорить, а теперь утверждаешь, что что-то происходит? - с усмешкой произнесла Кёсем и посмотрела на Хазнедар исподлобья. — Теперь, я полагаю, что-то скрывать или не договаривать бессмысленно. Рано или поздно и Вы тоже узнаете всё. — Что же? Хазнедар собиралась с мыслями, чтобы хладнокровно сообщить ужасные новости: — Повелитель пришёл в себя... Кëсем слегка улыбнулась, но что-то ей не позволяло обрадоваться этому. — ... И объявил, что официально объявит сына Зарифе своим шехзаде. Лицо Кёсем вдруг помрачнело. Она в изумлении раскрыла глаза и не могла промолвить ни слова. Гюльстан в ожидании молчала. — Он не в себе!!! - воскликнула Кёсем и резко поднялась с дивана, - когда он сказал об этом?! — Только что, султанша, за пару мгновений до того, как я вошла сюда. Такие новости чрезвычайно быстро распространяются по дворцу. — Глупец! Как может даже думать об этом... — Валиде, - заговорила Хазнедар, - извините за дерзость, но мне казалось, что у вас всё идёт по плану. Вы же собирались сблизить Зарифе и повелителя. Почему вы сейчас так взволнованы? Гюльстан зачастую могла выражать свои мысли такими, какими они возникают у неё в голове. Она прямо и жëстко выпаливала что-то, чего они могли сказать другие, причём делала это так ловко, что открытая дерзость выглядела ничуть не нагло. Кёсем недовольно сморщила лицо сплела пальцы в замок. Кольца и браслеты на её руках громко звякнули в огромных и пустых покоях. — Это совершенно не то, к чему я стремилась! Я намеревалась держать моего сына-повелителя и эту кормилицу на безопасном расстоянии друг от друга. Я контролировала каждый их шаг, знала о всех их разговорах, но вдруг узнаю это! С чего вдруг он решается на это?! Неужели он таким образом пытается отомстить Турхан... или мне?! - она беспокойно стала ходить по покоям и остановилась у напольного зеркала. — Я считаю, - вдруг заговорила Гюлтстан после недолгого молчания, - что напрасно вы пытались свести их... — Не неси чушь, Гюльстан! - воскликнула Кёсем, - не тебе говорить о том, что я должна делать! Я всё делаю во благо государства и династии! Эта связь была необходима, чтобы отвлекать Ибрагима от прочих дел, которые ему не нужны! Ты думаешь, если бы кто-то говорил ему заниматься тем, что ему пристало, то жизнь бы непременно стала лучше? Чушь! Мне неясно, что могло сподвигнуть его к таким мерам, неужели она повлияла на него? Это безмозглая курица Зарифе никогда бы не додумалась до такого. Наверняка здесь есть что-то иное. — Я полагаю, султанша, что он действительно полюбил этого мальчишку, а за одно и мамашу его, - небрежно бросила Гюльстан, - всё к этому стремилось, этого и стоило ожидать в конце концов. А слова Турхан султан только приблизили его к этому решению. — Необходимо принять меры, - Кёсем взглянула на Хазнедар через отражение, - как можно скорее избавиться от этой женщины и от её сына! В это время в гареме не утихали разговоры. Не прошло и трëх часов с отъезда Каи султан и других султанш, как во дворце вновь воцарилась суматоха, но отнюдь не свадебная. Слуги гарема едва ли могли заставить наложниц и рабынь прекратить судачить о произошедшем. Без умолку они продолжали гадать о том, как будут развиваться дальнейшие события. Все уже знали, что султан решил объявить маленького сына Зарифе своим шехзаде. Новость о безумном намерение накрыла дворец словно гигантская волна, а вместе с тем и породила множество новых сплетен. Несомненно, на всеобщее обозрение падишах об этом не объявлял - он был ещё слишком слаб после пережитого, чтобы встать с постели, однако своим замыслом сразу же поделился сначала с Джинджи, а затем и с Зарифе. Он приказал слуге привести бывшую кормилицу сына к себе и сразу, как только она появилась на пороге, высказал свою мысль. Трудно было описать всю её радость от услышанного. Она кинулась к его постели и стала целовать его руки, проговаривая, что он самый благородный человек из всех, кого она знает. Её слова льстили ему, и он всё твёрже и уверенней становился в своих намерениях. Ему несомненно хотелось сделать счастливым ребёнка этой женщины, а за одно и её саму, и он был непоколебим. Ибрагим был так увлечён этим мальчиком, что он ничуть не вспоминал о других своих шехзаде. Осману было три года - почти на год старше Мехмеда, и это означало, что мальчик становился старшим и главным наследником. Ибрагим понимал это, однако его совсем не волновало то, что ребёнок не его, и Зарифе родила его неизвестно от кого (хотя, возможно, он и не предавал этому какого-то значения в силу своей наивности и слабоумия). По-видимому, Ибрагим придумал нехитрый план, который он поведал Джинджи и Зарифе. Он объяснит всем, что Осман на самом деле его сын, однако сразу после рождения мальчика похитил евнух, который служил одному из врагов династии (Ибрагим хотел это обосновать тем, что Осман был первый рождённый ребёнок, да к тому же и мальчик, и он является продолжением династии). И вот совсем недавно евнух сам обо всём по неизвестной причине об этом доложил. Ужасная тайна окажется раскрытой, сына вернут к отцу, а мать станет женой султана - так всё это представлял Ибрагим в своем больном воображении. Он придумал историю, в которую с трудом поверит простецкий парень из деревни, и с уверенностью желал рассказать её всему Стамбулу. Зарифе активно поддерживала его, воодушевлённо, в свой манере, кивая головой и говорила, что люди непременно поверят ему. Однако же Джинджи с большим сомнением отнёсся к этой истории. Он изо всех сил пытался поддержать султана, и тем не менее находил мысли султана весьма неправдоподобными. Он прозрачно намекал Ибрагиму об этом, однако тот в силу своего слабого ума и понять их не был способен. Джинджи предчувствовал, что такая история явно не впечатлит государственных служащих, кадия и даже простой народ - было в ней много недомолвок и прорех. Далее бы непременно последовал бы большой скандал. Но как же тогда быть, коли султан так уверен в себе и в своём даре красноречия? После разговора с султаном Зарифе, довольная и искрящаяся от радости, плелась к себе в покои, пребывая при этом в мечтах. Она уже подходила к главной зале, как вдруг справа от себя в длинном коридоре увидела знакомый силуэт. Она ухмыльнулась и двинулась в ту сторону, покачивая бёдрами и игриво виляя верёвочкой от кушака. Она двигалась прямо навстречу Турхан. Та уже шла вместе с Разие к себе в покои и была в высшей степени опечалена последними событиями. Она подняла голову, когда услышала приближающиеся звуки шагов. Вдруг её лицо преобразилось до неузнаваемости, глаза налились кровью, словно у быка, - она вихрем вдруг двинулась к Зарифе. — Ты, мерзкая рабыня, как ты смеешь являться передо мной? - с ненавистью произнесла Турхан. — Я не рабыня теперь! Мой сын - шехзаде теперь станет! Сам повелитель так сказал! - хвасталась Зарифе и горделиво поднимала подбородок. — Что ты несёшь... - шептала Турхан, - какой ещё шехзаде? Ты родила его от пса безродного и сама ты дочь собаки! Разие закрывала рот рукой от удивления и едва могла остановить словесную перепалку. Зарифе обидчиво хмыкнула и приблизилась к Турхан, чтобы толкнуть её в плечо: — Я скажу повелителю о тебе, пусть он отправит тебя подальше от нас... Ты... Мерзкая... - она брезгливо улыбалась и кривилась, - ненужная султанша... Со своими ненужными отпрысками... Пусть шехзаде твой умрёт до того, как ты... Через мгновение Турхан уже сжимала тонкую шею бывшей кормилицы сына и безжалостно душила её. Зарифе завопила: — Помогите!!! А-а-а-а!!! - слëзы брызнули из её глаз, но отчего-то никто не спешил ей помочь. — Закрой свой грязный рот, поганая проститутка! Иначе я тебе глотку перережу, - грозно пригрозила Турхан, после чего Зарифе мигом замолчала. Разие рядом прыгала и пыталась успокоить свою госпожу: ей не хватало роста, чтобы как-то ухватиться за руки Турхан и ослабить её хватку. Она очень боялась, что её госпожа может стать убийцей, и зажимала рот, когда слышала ругательства от неё. Ранее ей не приходилось слышать от султанш такую брань, и она краснела от стыда. — Госпожа... - стонала от страха Разие и с мольбой смотрела на Турхан, безжалостно давившую Зарифе. В конце концов Турхан ослабила хватку, и Зарифе, вырвавшись, упала на мраморный холодный пол, прямо у ног султанши. Она глядела снизу вверх и лишь только мычала от страха. Разие ухватилась за Турхан и с мольбой посмотрела на неё: — Султанша, прошу... Не делайте глупостей! — Я всё расскажу Ибрагиму! - завопила Зарифе, - ты пожалеешь, что подняла на меня руку! Турхан скривилась и замахнулась на неё: — Молчать! - её рука нависла над ней, когда рядом оказалась Фатьма султан. Она молча смотрела на происходящее и никто даже подумать не мог, сколько она здесь находилась. Фатьма знает, что происходит в гареме (об этом ей доносят её рабыни) и она была откровенно поражена увиденной картиной. Ей было известно о том, что Мехмед пострадал от рук султана из-за слишком дерзких слов Турхан, и она уже имела представление о том, как нужно обращаться с главной хасеки. — Турхан! - громко сказала она, - что ты делаешь?! Фатьма полностью походила на Махпейкер не только по облику и подобию, но по многим манерам. Ей также, как и Кёсем, нравилось всем внешним видом показывать своё негодование (особенно, если делать это при людях, имеющим низшее положение). В гневе эти женщины напоминали пламя, сжигающее всё вокруг. — Разве позволено матери шехзаде и двух султанш так себя вести?! - завопила она, находясь в полном негодовании и чувствуя, что она всё больше и больше разгорается от этого, - никогда не видела подобной наглости и дерзости! Мало того, что ты султану несёшь всё, что приходит в твою глупую голову, так ты ещё и на девушек смеешь руку поднимать?! Позорище! Кем ты была раньше? Что осталось от той рабыни?! Только глупая озлобленность! Фатьма так кричала, что на её шее вздулись синие вены и изо рта летели слюни. Она взмахивала рукой, как и её мать, хотя и заметно отличалась от неё, пожалуй, ещё большей несдержанностью и вспыльчивостью. Казалось, она испытывала удовольствие, унижая и без того подавленную Турхан, и при этом её даже не корила совесть за то, что именно её ребёнок пострадал от рук безумца. Впрочем, все знали Фатьму и особенности её характера, поэтому никто бы не стал удивляться такой жестокости и суровости. В конце концов она сама не мало увидела жестокости в жизни, отчего сердце её стало твёрже алмаза. — Ты должна сейчас сидеть тише травы и ниже воды, ибо ты и твои дети сейчас в большой опасности... Из-за тебя! Но ты теперь открыто показываешь свою недалекость и враждебность по отношению к другим людям! Лучше бы сидела в своей комнате и не выходила оттуда! Несмотря на то, что эти слова были весьма болезненны и обидны, Турхан, казалось, даже не слышала их (да и очевидно было, что она не видела, как Зарифе произносила мерзкие слова). Она глубоко вдыхала и выдыхала воздух, раздувая ноздри, и в голове её возникали какие-то болезненные мысли. — Я должна уйти, - промямлила она и поклонилась. — Я не позволяла тебе уйти! - воскликнула Фатьма, - ты пойдёшь сейчас к повелителю целовать его подол и умолять простить! Но Турхан точно уже не слышала её, лишённая сил, она молча плелась к себе в покои.