it was always you

У вселенной было отменное чувство юмора. Уинстон узнал об этом еще в юном возрасте, когда слушал рассказы старших о, так называемых, соулмейтах — людях, которые сделают твою жизнь по-настоящему счастливой и полноценной. Тогда он, конечно, еще не понимал, что имеется в виду, но с каждым годом все больше приближался к осознанию того, насколько это идиотский подарок судьбы — иметь соулмейта, и насколько маловероятно то, что ты и правда встретишь его, поймешь и полюбишь с первого взгляда. Дополнительную «прелесть» всей этой истории придавало то, что о встрече с соулмейтом ты мог бы узнать только пост фактум — и нет, не подумайте, это не тот волшебный мир, где ты встречаешь свою вторую половинку и сразу же получаешь оповещение, мол, «Дзынь! Произошла встреча» - нет, о нет. Согласно преданиям, после наступления полуночи на твоей коже появлялась дата, обозначающая "тот самый день", будь он проклят. Это было словно дурная шутка - «привет, Уинни, сегодня ты встретил свою вторую половинку и, вероятнее всего, отпустил её. Так тебе и надо.». Некоторым везло. Не его родителям, конечно — их брак был делом принципа и бизнеса больше, чем вопросом любви и привязанности, потому Уинстон был почти уверен, что его судьба тоже решена заранее: плюс еще одно поколение к череде выпускников Принстона, как же иначе. Всё это так же наталкивало на мысль, что абсолютное отсутствие интереса к представительницам противоположного пола, со стороны Уинстона, не важно никому, так что ему оставалось только верить, что его сочтут потерянной душой, либо сведут с кем-то и того хуже, потому что загубить чью-то жизнь "столь удачным союзом" было бы непростительно. И все же, когда не ждешь ничего хорошего в жизни, очень хочется верить, что чудо случится хотя бы ненадолго само по себе. И эта вера стала началом конца. Обнаружить дату на запястье было удивительно — не только потому, что для этого Уинстону пришлось снять с руки массивные часы, с которыми он обычно не расставался, но и по той причине, что это казалось предсказуемым. Прошлым вечером он встретил какое-то количество новых людей, как это часто бывало на вечеринках, и с одним из них у Уинстона был даже недолгий секс, если это вообще можно так назвать. Нет, этот парень, конечно, выглядел сексуально, и в его излишне наглой и резкой манере, определенно, было что-то, но если говорить о мечтах и ожиданиях — это не то, о чем стоило мечтать. Так же и потому, что получить кровоподтеки, столь варварским способом,от своего соулмейта — это весьма сомнительное удовольствие. Очевидно, этому парню, Уинстон интересен куда меньше, но когда Монти снова появляется в его жизни, отказать ему просто невозможно. Уинстон смотрит на дату на своем запястье и пытается найти похожий код и на Монти — но даже при полном доступе к этому мускулистому телу, числа нигде не оказывается. Уинстон надеется, что он просто недостаточно внимателен, тем более что это вполне объяснимо, когда большую часть времени тебя вжимают лицом в дорогие простыни. А потом... А потом Монти исчезает. Нет, он не пропадает еще на полгода, чтобы вернуться и смотреть щенячьими глазками, извиняясь, и выставляя себя не таким ублюдком, как прежде... Монти исчезает насовсем. Навсегда. И хотя даже сам только этот факт Уинстону переварить непросто, то еще тяжелее ему справиться с тем, как именно с Монтгомери поступают люди, которые до сих пор продолжают говорить о нем, превращая его образ в худший кошмар. Уинстон смотрит на дату, поправляя на запястье часы. Дата не исчезает и остается вечным напоминанием о человеке, которого у него отняли... Но даже горе не может быть вечным. Алекс Стэндалл кажется случайным знакомым из того времени, которое Уинстон даже не слишком хочет вспоминать, и, признаться честно, он вызывает у Алекса примерно те же эмоции... поначалу. Да, поначалу, ведь стоит им заново оценить общество друг друга, как вдруг выясняется, что Алекс куда более интересная личность и Уинстону чертовски не хочется его отпускать от себя, даже если для этого придется играть роль «хорошего правильного друга» - только рядом с Алексом, у Уинстона получается не думать ни о чем, и, в особенности, обо всех кошмарах, которые являлись ему по ночам. - Встретимся завтра, окей? - Бросает ему Алекс со своей дурацкой, как будто извиняющейся, улыбкой, и Уинстон знает, что пропал окончательно. - Да, круто, - отвечает Уинстон, словно находясь под заклятием. И, ей богу, он уже почти злится на себя, за то, что не фотографирует Алекса в такие моменты. Какой вообще толк быть фотографом, если упускаешь что-то настолько драгоценное. - Круто, - вторит ему Алекс, делая еще пару шагов назад, не отводя взгляда. Уинстон чувствует себя полным идиотом, потому что знает, что если они продолжат такое общение, то в один прекрасный день, один из них окажется под машиной просто потому что не видит куда идет спиной. Алекс краснеет, прежде чем отвернуться и всё же уйти прочь, и Уинстону кажется, что он впервые за долгие годы и правда может быть глупым подростком. (И ему нравится) Алекс совершенно не похож на тех парней, которые раньше встречались Уинстону — и не потому, что не пытается получить от него быстрый отсос в подворотне, или считает его игрушкой — он просто действительно настоящий. Как будто даже шрам и лёгкая хромота, оставшиеся после его неудачной, к счастью, попытки суицида, являются единственными доказательствами того, что этот парнишка не вышел из какой-то сказки, или влажной мечты малолетнего Уинстона. Черт, да что уж там малолетнего — с недавних пор Алекс занимает его мысли и фантазии почти все время, и что-то подсказывает, что дело не только в недоступности Стэндалла. - Мы друзья, да? Круто... - Круто, - Уинстон никогда и никому еще не врал в настолько лёгкой манере. Он с удовольствием был бы и другом для Алекса. Он, если честно, и домашним котом у ног Алекса стал бы с огромным удовольствием, что уж говорить о друге, человеке, которому можно проводить со Стэндаллом неограниченное количество времени, вне зависимости от настроения и фазы луны в любом из знаков. И всё же, когда Алекс срывается с цепи, сминая его губы своими, Уинстон готов расплакаться от счастья. Он врет, что ждал этого на протяжении всего вечера, но самому кажется, что прошло куда больше времени и теперь, когда ему «разрешили» - он не может насытиться: один поцелуй влечет за собой следующий, до опухших губ, до сбившегося дыхания, до того, что Уинстон проклинает тот факт, что они находятся в общественном месте, и даже об этом проявлении чувств Алекс может пожалеть... Уинстон упирается лбом в плечо Алекса, чтобы взять перерыв, не смотреть в эти гипнотические глаза; и Алекс тоже пытается перевести дыхание, напротив, чуть откидывая голову назад, тем самым вытягивая шею, как если бы от этого воздух попал бы к нему быстрее. Исподлобья Уинстон смотрит на эту самую вытянутую шею, следит за венами, чувствуя себя худшим клише подростковых романов — гребанным вампиром, так сильно его гипнотизируют эти линии на бледной коже, и Уинстону сложно бороться с этим чувством. Он, загипнотизированный, сжимает в кулаке ткань одежды Алекса, на свою беду открывая еще больше участков кожи. И вдруг он понимает... Уинстон, словно обжигаясь, отстраняется и смотрит на ничего не понимающего Алекса. Не зная, как объяснить, Уинстон отводит край футболки Алекса снова, глядя на цифры, что выбиты по нижнему краю ключицы Стэндалла— так сомнительно спрятанные от мира, но так легко объясняющие эти пятислойные комплекты одежды Стэндалла. - Твою мать, - расплываясь в еще более лучезарной улыбке, откликается Уинстон на непонимающий взгляд Алекса. Он, должно быть, похож на сумасшедшего, переводя взгляд снизу вверх с таким безумным выражением лица, и Алекс с каждой секундой выглядит все более растерянным, но нормальных слов Уинстон не находит, так что он дрожащими пальцами расстегивает ремень своих часов, без сомнений и страха сбрасывая их на пол к чертовой матери. Пусть хоть разобьются, уйдут пешком в Канаду - всё равно. Алекс внимательно следит за действиями Уинстона, и потому видит эти проклятые цифры достаточно быстро, от чего его выражение лица тоже меняется во мгновение ока. - Твою мать! - вторит Алекс прошлому восклицанию, рассматривая запястье Уинстона с недоверием и иступленным счастьем. - Твою... Алекс не договаривает. Уинстон затыкает его поцелуем, прижимая Стэндалла еще ближе к себе, пытаясь раствориться в этом порыве.

- Выглядишь потерянным - Да, я ищу Брайса Уокера... В тот день Алекс был на этой проклятой богом вечеринке — калека, недовольный собой каждое мгновение своей жизни, подсевший на стероиды, неизменным поставщиком которых являлся Брайс. А потом на его теле появились эти проклятые цифры. - Твои друзья — отстой. - Полный отстой, но они не мои друзья. Уинстон был так, черт побери, уверен в Монти, что совершенно забыл единственного мальчишку из Либерти, который был к нему добр тем вечером. А потом на его теле появились эти проклятые цифры.

И только теперь все встало на свои места. К черту все планы, к черту всех. У вселенной отменное чувство юмора, но Уинстон, кажется, все же её любимчик.