...the next thing I knew I, I jumped on top of him and started wailing on him. Then my friends, they just laughed and cheered me on. And afterwards, when I was sitting in Vernon’s office, all I could think about was Larry’s father and Larry having to go home and explain what happened to him. And the humiliation, the fucking humiliation he must have felt. It must have been unreal. I mean, how do you apologize for something like that? There’s no way. - the breakfast club, 1985
В местном супермаркете на них нападает толпа фанатов. Не просто фанатов, а фанатов, которые знали их в детстве. Такие фанаты в сотни раз хуже. Это тетеньки, которые сидели рядом с ними на детской площадке. Бывшие одноклассники и родители бывших одноклассников. Хорошо лишь то, что при них Бакуго может спокойно ругаться. При прессе Катсуки не распускает язык, потому что уже один раз аукнулось, но люди в супермаркете не удивляются. В конце концов, столько жили бок о бок в этом маленьком районе. Когда преданные друзья-фанаты наконец отпускают их, на горизонте алеет закат. — Тетушка Микумо постройнела. — Ты видел, какие близняшки родились у Асуны? А мы ведь с ней в младшей школе учились. Деку и Граунд Зеро похожи на болтливых домохозяек. У них в руках десятикилограммовые пакеты, и они идут домой к родителям в свой единственный выходной. Когда сплетни заканчиваются, герои начинают необидно переругиваться. Крик. Не раздумывая, Мидория и Бакуго несутся к детской площадке. И замирают на месте. На площадке дети, но что-то не так. Один лежит на песке, сжимается в клубок и закрывает рукой глаза. Остальные стоят над ним и глупо ухмыляются. Бакуго знакома эта картина. Деку тоже. Как будто призрачные фигуры из прошлого всплывают рядом. Словно они смотрят из-за кулис. Мидория реагирует быстрее. Катсуки слышит, как из пакета высыпаются продукты, видит знакомую зеленую вспышку, а потом герой Деку заслоняет собой несчастного пацана. — Это герой Деку, — восторженно восклицают они прежде чем осознать свое положение. Будь Бакуго и сейчас мелким пиздюком, он бы обоссался, посмотри на него кто-то так, как на этих задир сейчас смотрит Изуку. — Б-бежим! Они срываются с места, по пути едва не спотыкаясь о брошенные пакеты. Бакуго хочет броситься за ними, но Деку предупредительно окликает его: — Каччан. Изуку помогает мальчику встать, спрашивает, где больно, пока обомлевший малец пытается связать слова в одно предложение. Он явно тоже фанат. Хотя кто в Японии еще не стал фанатом Деку? У пацана по всему телу синяки, и у Бакуго скрипят зубы, потому что он едва сдерживается, чтобы не погнаться за обидчиками, пусть они даже и куча пустоголовых мальчишек и он им явно не ровня. — У меня слабая причуда, — хнычет мальчик. — Я … я не могу драться, поэтому… Изуку вытирает ему слезы и что-то успокоительно рассказывает, пока Бакуго беспомощно стоит в стороне. Откуда Мидория знает, как вести себя в такой ситуации? Откуда знает, что малец хочет услышать? Ответ повисает в воздухе. Деку берет мальчика на руки и спрашивает, где он живет. Обычно с незнакомцами маленьким мальчикам разговаривать запрещено, но это же герой Деку. Катсуки собирает рассыпавшиеся покупки и несет все пакеты на себе. По дороге Деку извиняется. Бакуго хочется ему врезать. Хуже всего, когда им открывает мать мальчика. Потому что она не удивляется. На ее глазах выступают слезы, и она нежно обнимает сына. Бакуго злится. Мидория наблюдает за сценой невыразимо грустным взглядом. Будто он не здесь. Он вспоминает. Инко выглядела так же в один из таких вечеров много лет назад? Иногда Бакуго удивляется тому, что тетушка Инко до сих пор пускает его в свой дом. Изуку дает матери свой номер и просит позвонить утром, чтобы разобраться с обидчиками и побеседовать со школой. Изуку извиняется перед Катсуки за то, что им пришлось сделать крюк. — Заткнись, Деку, — глухо обрывает его Бакуго. — Просто заткнись. Мидория учтиво замолкает. Конечно же, он не может по-другому. — Это я хочу извиниться, — Бакуго собирает голос воедино. — За избиения. И за все, что говорил, когда мы были в школе. Я… сожалел об этом все эти годы. Действительно сожалел. Я был мелким пиздюком и думал, что весь мир у моих ног, поэтому позволял себе всякое дерьмо. Но это меня не оправдывает. Ты не должен меня прощать. — Каччан, — мягко отвечает Изуку, впрочем, не глядя на друга. — Я давно тебя простил. Мне… было больно. И от ударов, и от оскорблений. И когда мама… — он обрывает себя, и Катсуки хочется себя утопить, потому что он думал, что невозможно чувствовать себя большим дерьмом. — Я восхищался тобой. И пытался понять, почему. Ты хотел стать героем, но избивал меня. Поэтому я думал… Может, со мной что-то не так. Катсуки пытается подать голос, но Изуку машет рукой, просит дать ему выговориться. — Но никто не мог ответить. Все остальные восхищались тобой, Каччан. Они восхищались только моей причудой. — …и никто не заступался. Я рад, что могу сделать что-то сейчас, потому что был на его месте, — Изуку смотрит вперед и сияет как никогда ярко. Катсуки тяжело сглатывает. — Те мальчики… Знаешь, иногда мне просто хочется спросить «почему». Почему, Каччан? Деку поворачивается к нему лицом и пронзает своими огромными глазами. — Я… я, — но клубок темноты так и перекатывается в душе без начала и конца. Никто и ничто не может его распутать. — Прости меня, Деку. Обидная кличка горько отскакивает от языка. Изуку тяжело вздыхает. — Пойдем, — когда Катсуки не двигается с места, Мидория ободряюще хлопает его по плечу, — Прошлое в прошлом. Бакуго остается лишь надеяться, что это так.***
Всемогущий прячется под тенью дерева. Столько лет прошло, прежде чем он привык бывать на публике, не боясь быть узнанным. Сегодня он прячется не от людей, а от солнца. Длинные руки лежат на деревянном столике перед дымящейся чашкой кофе. Вдруг рядом вспыхивает знакомая зеленая шевелюра. — Юный Мидория, — неизменно приветствует Тошинори. Пусть Мидория уже вовсе не юный и сотню раз просил называть его просто «Изуку». Деку больше не краснеет и не заикается при виде бывшего Символа Мира. Лишь, широко разинув рот в улыбке, негромко приветствует: «Всемогущий». Присаживается рядом. — А тебя никто не узнает? — искренне беспокоится Тошинори. Мидория ничем не скрывает лицо, блистающее на каждом билборде. Герой отмахивается: — Да нет, у меня ничем не примечательная внешность, — Всемогущий усмехается его наивным словам. — Гражданской одежды хватит. Изуку все еще не привык к славе. Минут через пять, когда они успевают отпить всего пару глотков кофе и обсудить нескольких общих знакомых, Деку все-таки узнают. Визжат и срываются с места. Всемогущий не обижается. На самом деле, это забавно. Наконец-то наблюдать со стороны, как его ученик и преемник тонет в сполна заслуженной славе. У Тошинори нет детей, но глядя на выпускников класса «А», и в особенности на Изуку, он думает, что испытывает гордость, которую обычно чувствуют отцы. От внимания Всемогущего не ускользает то, что просьбы автографов и нескончаемый поток похвалы выматывают Мидорию. Тошинори не сдерживает усмешку. За подол толстовки Деку тянет мальчик лет десяти со слишком серьезным для ребенка лицом. Он смущается, но Деку подбадривает его ослепительной улыбкой. Мидория не слишком ладит с прессой, но от детей без ума. И это взаимно. Ребенок лепечет слова восхищения, а потом пытается выдавить вопрос. Изуку терпеливо слушает, Всемогущий с интересом наблюдает. — А… А я смогу стать героем, если… если у меня нет причуды? — спрашивает мальчик. Всемогущий бывал во многих битвах. И получал много ранений. В эту секунду он вспоминает их все. Когда это было? Кажется, лет десять назад. Он столкнулся с хилым мальчиком по имени Изуку Мидория и думал, что ничего не изменится. Ему было жалко мальца, но жизнь несправедлива, думал Всемогущий. Он сказал, что сказал, потому что считал, что это верно. Пусть лучше мальчик столкнется с реальностью — увидит полумертвого кумира и передумает. Всемогущий и сам давно разочаровался в мире к тому дню. Он устал отхаркивать кровью, с падающим сердцем понимать, что вот-вот вернется в хилую форму. Сколько же оправданий Тошинори может найти тому, что тогда сказал. — Конечно, — Мидория не колеблется. Ни секунды. У него не дрожат брови, не сбивается дыхание. Он абсолютно искренен. И улыбается той самой ослепляющей улыбкой, которую надо поставить в словаре рядом со словом «надежда», — Ты можешь стать кем угодно с причудой или без. Я верю в тебя. Постарайся, хорошо? Потом мальчик спрашивает что-то еще, Мидория с готовностью отвечает. Но Тошинори слышит лишь белый шум. И видит расплывшиеся пятна. Собственные длинные руки напоминают ветки. — Всемогущий, вы в порядке? — беспокоится Мидория, помахивая рукой перед лицом наставника. — Вы будто отключились? Фанаты разошлись. Тошинори и не заметил. — Да нет, ничего такого, юный Мидория, — Тошинори неубедительно улыбается, и Изуку пожимает плечами. Как скажете. Чуть позже они идут по городскому парку Мусутафу и Всемогущий не выдерживает. — Юный Мидория, мне нужно тебе кое-что сказать. Они останавливаются. Изуку хмурится. — Что-то случилось? Пожалуйста, скажите, что это не связано с вашим здоровьем? Тошинори хочет усмехнуться этой непрестанной заботе. Хочет, но вина тянет его к земле. — Я хотел извиниться. Те слова, которые ты только что сказал тому беспричудному мальчику… Я… Я должен был сказать их тебе тогда. Но я… То, что я сказал… Это было жестоко и необдуманно с моей стороны. Если ты сможешь когда-нибудь простить меня… На секунду Тошинори надеется, что Мидория не вспомнит. Что для него это ничего не значило. Что те слова улетели вместе с ветром и не засели в душе Изуку. Но, к его ужасу, улыбка не сходит с лица Изуку, лишь заметно тускнеет, когда он выговаривает: — Все в порядке, — за последний десяток лет Всемогущий научился не воспринимать эти слова, если они исходят от Мидории. — Как бы то ни было, сейчас мы здесь и это важнее всего.***
«Вставай», — мысленно просит Мидория. Пусть знает, что произойдет дальше. Дальше будет новый синяк. Под коленкой. Большой, размером с донышко стакана. Он будет проходить две недели. Потом его толкнут в песок так, что из легких выбьется воздух. Пока он будет пытаться вдохнуть, в глаза бросят горсть песка, они воспалятся и маленький Мидория будет видеть все через пелену. Обидчики засмеются. Бакуго громче прочих. Он воспользуется тем, что Деку не может видеть, и будет взрывать воздух над головой мальчишки, наслаждаясь тем, как тот в страхе сжимается, не зная, что Бакуго сделает в следующую секунду. Мидория помнит этот момент. Когда мир покрылся тьмой, все тело саднило, и он тер глаза, но песок все еще был там, и глаза жгло, а еще жгло искрами одежду, и Бакуго, наконец, сделал взрыв прямо под ребром так, что Мидории показалось, что сгорел желудок и он стал отплевываться. Думал, что это кровь. На квартал опускаются сумерки, и над крышами низких домов маячат темные облака. Маленький Изуку поднимается с видимыми усилиями. Тонкие ручки и ноги трясутся, когда он на них опирается. У взрослого Деку болит душа. Он закусывает губу — хочет помочь. Ему больно от того, что он знает, что ничего не может сделать. Он помнит, что больше всего маленькому Изуку было тяжело не из-за боли. Это правда, что к боли нельзя привыкнуть. По веснушчатым щекам тянутся хрусталики слез. Мальчик обнимает себя руками — ему холодно. То ли из-за летних сумерок, то ли из-за Пустоты и собственной беспомощности. Он идет домой, а каждый шаг отдается болью. С жадностью глотает свежий летний воздух, пахнущий пыльцой. Становится все темнее, и фонари уже зажглись, когда Изуку оказывается перед своим домом. Он стучится, и дверь тут же открывается. Изуку падает в объятья матери, которая притягивает его к себе и отчитывает за то, что пришел поздно — она не знала, что и думать. Она сжимает его в объятьях так сильно, что Изуку не сдерживает писка — она задевает свежие ссадины и ожоги. — Изуку, — шепчет она, отстраняется и присматривается. В глазах зажигается ужас, и она прикрывает рот ладонью. Сколько бы раз он не приходил избитым, она всегда выглядит такой… шокированной. Словно это ее только что пнули ногой в живот и заставили выплюнуть весь кислород. Изуку тут же становится в разы больнее. Он видит, как глаза матери наполняются слезами, как она запрокидывает голову, чтобы не разреветься при сыне; слышит, как успокаивает его и не пытается ничего спросить, потому что знает, что не добьется ответа. Изуку готов терпеть годы подобных избиений, лишь бы не видеть ее такой.***
На крыше просторно. Свободно. Это напоминает Изуку, что он может делать что хочет со своей жизнью. Разлечься звездой на пыльной плитке и в неярком свете пасмурного дня ждать пока его не зальет дождь. Изуку пару минут думает об этом, а потом снимает школьные ботинки и остается в одних носках. Ему никто не помешает — сейчас урок и он запер за собой дверь. Рюкзак Изуку летит на пол, потому что больше ему не понадобится. Изуку свободен делать что хочет. — Зачем тебе жить, а, Деку? Не легче ли сдохнуть? — Лучше бы ты сбросился с крыши. Так твоей матери меньше придется терпеть этот позор. — Сдавайся, Деку. Ты беспричудный отброс, вот ты кто. Всемогущему тошно было бы даже смотреть на тебя. — Убейся. Глаза сушит. Словно песка насыпали. Мама расстроится. Не будет находить себе места. Он разрушит ей жизнь, если умрет. Но не будет ли хуже продолжать бесцельное и безрадостное существование и отягощать ее ответственностью? Гаснуть у нее на глазах? Изуку решает, что его маме тоже будет легче, если он ступит чуть дальше. «Сделай первый шаг к тому, чтобы стать героем», — кричат постеры Юэй. Сделай последний шаг. Изуку пытается понять это чувство. Оно как цемент. Оно пытается залить его сердце и мозги. Это смирение. Рабское смирение. Это желание сдаться. Изуку лениво бороться. Если так, может, он и правда не заслуживает быть героем?***
Когда задиры из школы говорят, что ты неудачник и твоей мечты не достичь, это не страшно. Это закон жанра. В каждом комиксе есть такие персонажи. Они помогают воспитать в себе решительность, идти к своей цели, забывая о преградах. В конце концов ты утираешь им нос и становишься крутым парнем. Когда твой кумир говорит тебе, что ты не сможешь стать героем, что-то идет не по плану. Как будто бы рвется шаблон. Рвется сказка об избранном. И в решающий момент у тебя не просыпается неведомая миру сила, способная повергнуть бога. Нет, ты лишь стоишь на крыше в одиночестве и плачешь. Твой кумир, вернее, его безжизненное и унылое подобие, ушел, сбросив на тебя груз своих слов и вот… Изуку чувствует Пустоту. Он хочет помечтать о том, как спустя пару лет станет величайшим героем и все это будет позади. Но Пустота не дает. Пустота стирает его сознание до серого безжизненного листа. Зато Изуку вспоминает, что только что ему сказал Всемогущий. Вспоминает свой трепет пару минут назад, когда они только-только встретились. Своё сочувствие и ужас от вида раны. Ответственность за секрет. И потом Пустота. — Ты не можешь стать героем. Изуку не хочет существовать. Он закрывает глаза, он хочет их запечатать. Ему не хочется чувствовать. На секунду все голоса в голове умолкают, даже его собственный. Это приятно, но это как наркотик. Изуку хочется все больше Пустоты. Он хочет захлопнуться. Потому что мозг пытается придумать альтернативы. Пытается представить обычную жизнь — жизнь клерка, доктора, да хоть космонавта. По сути, Изуку может стать кем угодно. Только не героем. И все карьеры на свете, все временные линии, все альтернативные варианты его жизни теряют блеск, теряют смысл. Зачем они? Почему он вообще захотел стать героем? Изуку чувствует Пустоту и Голод. Под веками темно. Он заставляет себя спуститься с крыши, но не понимает зачем. Все довольно-таки просто, думает Изуку, идя по людной улице. Мир тусклый. И предсказуемый. Геройским историям нет места в человеческих жизнях. Человеческую жизнь нужно проживать, терпеть. С ней нужно смириться и смотреть на нее через Пустоту. Есть, спать. Смотреть в потолок. Надеяться на что-то. Цинично оглядывать округу. Снова надеяться. А потом потонуть в цинизме и высокомерии. Забавно, что душа может погаснуть в четырнадцать лет и оставить одно только тело.***
Мидория не помнит почему побежал на крики. Он услышал зов о помощи и Пустота исчезла. Он подбегает, видит Бакуго. Плевать на все остальное, плевать на их неприятную историю, Изуку за него боится. И все вокруг кричит от бездействия. Толпа стоит и смотрит. Толпа циников, которые давно сдались изменить мир. Они ждут кого-то. Они наблюдают. Изуку слышит их молчание, их подавленность, их безразличие. Их перешептывания и переживания все под стеклом — они все отстранены, они будто бы и не видят эти глаза. Точно. Точно. Он хочет стать героем не для себя. И это понимание все меняет. Изуку бросается вперед. Это чувство напоминает Пустоту. Но это не она. Это решимость. Изуку готов просыпаться каждый день без уверенности. Готов просыпаться, зная, что его путь к первому месту не проложен автором комиксов, что ему ничего не гарантировано. Никто не будет смотреть. Возможно, его даже не заметят. Какими бы яркими ни были мечты, насколько бы сильна не была его воля, он так и останется мальчиком без причуды, на которого любят плеваться одноклассники, потому что так они чувствуют себя лучше. Миру плевать. Но Изуку все равно, что миру плевать. Он маленький мальчик без причуды, который всегда будет жить рядом с отчаянием от сознания собственной хрупкости и незначимости. Этот маленький мальчик прячется под плащом героя Деку. Но ничего, герой Деку его защитит. «Так что, маленький Изуку, пожалуйста, отойди от края», — шепчет себе взрослый Мидория, когда ему снова снится этот кошмар.