Профессионалы

      Дождь лил уже третий час и совсем не собирался заканчиваться.       Марко благодарил бога за козырёк над входом в номер, — можно было курить, стоя на улице, а не скрючившись на кресле, перегнувшись через него, высунувшись наполовину из окна и кидая в смеющегося над ним Роба скомканными салфетками.       Кстати, Роб как раз шел от машины, прикрывая плащом пакет с едой. За какие-то несколько секунд волосы его вымокли, но еду до номера он донес сухой.       Молча он толкнул дверь и, подцепив Марко за локоть свободной рукой, повел за собой внутрь. Ройс успел выкинуть ещё наполовину целую сигарету на землю, прежде чем дверь захлопнулась, запирая их в тепле.       — Курица генерала Цо или свинина по-сычуаньски?       — Давай пополам.       — Понял.       За три месяца поездок по стране они выяснили, что самая безопасная еда та, где много специй. Даже если мясо было не первой свежести, тонна карри или острого перца может его реанимировать. Поэтому нигде, кроме индийских и китайских ресторанов, еду они не брали. Конечно, в какой-то момент это надоедало. Тогда они мешали блюда и делали вид, что это новая, эксклюзивная позиция в меню. Бюро достаточно ненавидело их, поэтому они ели эксклюзивные блюда уже в шестнадцатый раз и не забывали складывать в папку чеки для возмещения расходов на питание.       Роберт вывалил содержимое обеих коробочек в одну большую глубокую тарелку.       — Ты позвонил Мюллеру?       Марко разливал по кружкам кипяток из маленького электрического чайника.       — Да, он обещал посмотреть.       — Он сказал "я посмотрю" или "да, конечно"? — Роб поставил тарелку на кровать, на середину покрывала, и отошел к шкафу, по пути стягивая с себя пиджак. — Если второе, то мы в дерьме, он тебя не слушал.       Марко работал всего семь месяцев, три из которых провел в дороге, а уже на дух не переносил растворимый кофе. Одна мысль о том, что надо его пить, вызывала отвращение. Пить эту воду без кофе в ней было еще хуже. Думать о том, что после этого надо еще и снова звонить Мюллеру, — невыносимо, физически невозможно.       — Мы в дерьме, Роб.       Левандовский только кивнул и продолжил раздеваться, вскоре оставаясь в одних боксерах и носках.       Марко отвел взгляд, когда почувствовал, что его вот-вот поймают.       — Молока?       — Не сегодня, — Роберт лег поперек кровати на живот и стал болтать ногами в воздухе.       Кровать поскрипывала в такт его движениям. Мотельных кроватей, которые не скрипели, Марко ещё не видел.       Он подхватил с тумбочки две ложки одной рукой, а в другую взял две кружки, поставил всё на прикроватную тумбочку и спешно стянул с себя рубашку и брюки, заваливаясь на кровать в трусах и футболке. Матрас приветственно проскрипел ему. Выдав напарнику ложку, он поудобней перехватил собственную и, очистив сознание, съел четверть того, что было в тарелке, прежде чем вкусовые рецепторы подняли белый флаг и отказались воспринимать что-то кроме острого перца.       — Не лучшая идея, — пробурчал Марко с набитым ртом.       Роберт к своей части даже не притронулся, воткнул ложку в рис так, чтобы она стояла, и безучастно смотрел в окно, на то, как капли дождя бьются об козырек и отлетают на землю.       — Остынет и будет лучше, — уверенно заметил он.       — Самообман это личное дело каждого, но мне-то не ври, — Марко ткнул напарника ручкой ложки в голые ребра, от чего тот поежился и перекатился на бок, отдавая свое безраздельное внимание Ройсу.       — Лучше жить во лжи, чем голодным.       — Туше́, — Марко вздохнул и кинул ложку в тарелку, спешно отставляя её на тумбочку и перенося кружки с неё на кровать.       — Почему Мюллер такой мудак?       — Ты задаёшься вопросом, ответ на который пытаются найти лучшие умы бюро вот уже десять лет. Думаешь, я, скромный эксперт по поведенческому анализу, в силах это сделать? — Левандовский отпил кофе с совершенно серьезным лицом, не сводя глаз с Марко. — Мне нужно ещё лет десять изучать преступников, чтобы понять, почему Мюллеру так сложно выполнять свои прямые служебные обязанности.       Марко не вовремя сделал глоток и выплюнул кофе вместе со смехом.       Роберт, мерзавец, смеялся уже над ним.       — А вот за это, — Ройс вытирал подбородок об покрывало. — Пиво несёшь ты.       — Нечестно, — протянул Роб, перекатываясь на спину. — Я вчера это делал.       — До холодильника два шага.       — Их ещё сделать надо. А сколько для этого надо сил? У меня сроду столько не было!       — Встанешь за пивом сейчас, я тебе отсосу.       Левандовский подорвался с кровати и в носках проскользил по паркету до холодильника, откуда вытащил две банки пива из шести.       — Кобель, — беззлобно заметил Марко, убирая кружку на тумбочку.       — Прагматик, — поправил Роб, открывая банку и протягивая напарнику.       Ройс принял её, и первый глоток доставил больше удовольствия, чем вся еда за день.       — Жил бы на одном пиве в поездках, если бы мог.       — Фактически, это жидкий хлеб, ты можешь, — Левандовский с неприкрытым наслаждением потягивал светлое нефильтрованное.       — А как объяснить ту херню, которую буду творить пьяным на службе?       — Знаешь, Брандт творит херню каждый день, на трезвую голову, и ничего, не выперли.       — Ой, опять? — Марко отставил пустую банку на тумбочку и перевернулся на спину. — У парня первый месяц работы!       — И он уже потерял две служебные машины и спалил, блять, отчёты за полгода!       — Будто ты не был новичком.       — Я отчёты сдавал с опозданием, а не сжигал!       — Это были копии.       — Это были важные документы!       — Говоришь прям как Шмельцер.       — И очень надеюсь занять его место однажды, надо готовиться.       — Ауч, я надеялся, ты будешь весёлым начальником.       — Веселья тебе надо, да? — глаза Роба опасно сверкнули, и это всё предупреждение, которое получил Марко до пальцев, забегавших по его рёбрам.       Он смеялся на грани с криком и катался по подпевающему матрасу, пока Роберт забирался к нему под футболку и почти царапал кожу, пытаясь выжать ещё больше смеха.       — Тайм-аут! Всё-ё!       Левандовский с самодовольной улыбкой рухнул рядом с ним и закинул руки за голову.       Марко все пытался отдышаться и водил ладонью по груди, успокаивая бешено колотящееся сердце.       Когда в выпускном классе к ним пришел агент ФБР и расписал все прелести работы в бюро, такие как постоянные путешествия по стране (что было далеко от туристических поездок, как он понял в первый же месяц), интересные дела (обычно включающие в себя более одной отрезанной конечности) и новейшие приспособления для их раскрытия (например многочисленные базы данных, доступ к которым у него был только в офисе, для получения информации на выезде надо было пробиваться через Мюллера), команда профессионалов (если без Брандта), - Марко был полон уверенности в том, что этот путь ему подходит.       Пять лет спустя он все ещё так считал, но уже смотрел на работу без романтического флёра, что помогало легче переносить плохие дни.       Тот агент, к тому же, не сказал, что его первый напарник окажется таким красавчиком, но откуда ему было знать?       В день знакомства Левандовский посмотрел на него обреченно и немного печально, прежде чем втянуть в себя почти половину сигареты и выкинуть ещё горящий окурок в окно. Он открыл для Марко дверь в кабинет Шмельцера и зашёл следом, бормоча что-то себе под нос.       Потом он объяснял Марко, лёжа поперек его голых бедер в их первом общем номере, что сразу понял, чем это всё кончится. "Эти твои глаза, которые так и спрашивают: "я хороший мальчик?". Я так легко попался, Марко, нельзя так на людей смотреть."       В тот день они ходили как по раскаленным углям, лишний раз не касались друг друга, не разговаривали, что-то вязкое и горячее, преследующее их уже давно, наконец, вырвалось, когда они вернулись в мотель.       Марко навсегда запомнил, как раздевался перед зеркалом, как смотрел через него в глаза Роберту, а он ему, как умудрился стянуть с себя рубашку прямо через портупею и остался в брюках и перечеркивающих спину крестом ремнях с кобурой.       Левандовский как умалишённый бросился на него, прижал к зеркалу и кусал за плечи и шею, слишком взведенный, чтобы просто целовать, задел кобуру, когда полез рукой к нему в штаны, и замер только для того, чтобы сказать: "если не хочешь, скажи сейчас, потом придется застрелить".       Но Ройс хотел, он очень хотел, так хотел, что развернулся и прижал Роба спиной к зеркалу, падая перед ним на колени, тот даже опомниться не успел, как уже зарывался пятернёй в рыжие волосы на чужой макушке и кусал собственный кулак, чтобы не закричать.       Роберт был в восторге. Марко подозревал, что сам тогда создал традицию начинать ночь в новом мотеле с минета.       По правде говоря, Роберт был в восторге от всего, что происходило между ними, в рабочие часы или в номере, имело это отношение к сексу или нет, все, что было связано с Марко, будоражило его и вдохновляло.       Они никогда не говорили о том, что было между ними. Странно говорить о чувствах с человеком, которому доверяешь свою жизнь на ежедневной основе. Мелочно как-то. Но, наверное, достаточно было и того, как жадно Роб смотрел на него, когда никто больше не мог видеть, и как близко держал к себе, когда кто-то мог.       Ройс не пережил бы курс подготовки агентов, будь он вполовину таким чувствительным, как обычный человек. Левандовский в этом плане был ещё лучше.       А если два таких человека решают, что хотят быть вместе, им не надо навешивать ярлыки или произносить кодовые слова, чтобы просто быть.       Роб выключил свет в комнате, подкрутил жалюзи так, чтобы они пропускали достаточно красного неонового света для ориентации в пространстве, но при этом не позволяли никому рассмотреть что-то с той стороны, и вернулся на кровать уже без боксеров.       Марко не надо было ничего уточнять, чтобы приступить к делу.       Обычно он начал бы с массажа, но Роб весь день был засранцем и потому обойдется.       Ройс взял его член в руку и дальше шел почти на автомате, за столько дней выучив, что конкретно нравилось Роберту.       Послышался писк и клацанье.       — Здравствуй, Минзи, будь добра, Мюллера мне.       — Он опять не слушал, да?       — Как видишь.       — Подожди минутку.       Марко приподнялся на локтях, ниточка слюны тянулась от его недовольно поджатых губ до головки члена.       — Ты серьезно будешь говорить с Мюллером, пока твой член у меня во рту?       — Не отвлекайся, — Роб уверенно опустил голову Марко туда, где она и должна быть. — Странно было бы тебе говорить с Мюллером, когда во рту член. Хотя он бы не заметил. Сделаем так в следующий раз. Давай же.       Ройс был профессионалом. Мог сконцентрироваться на важном задании, какой бы хаос ни был вокруг. А потому он мог сделать две минуты телефонного разговора одновременно раем и адом для Левандовского.       Он это оценил и, сквозь зубы процедив "спасибо, Томас", вырубил телефон и бросил его на пол, чтобы уже через секунду придавить Марко к кровати, сев на его бедра, и искусать всё, что завтра скроет рубашка.       Роб отстранился, — Марко часто дышал и облизывал блестящие губы, беспорядочно водил пальцами по своим плечам, груди, шее, лицу, задевая ещё еле заметные следы чужих зубов.       В красном неоновом свете он был воплощением греха.       — Что сказал Мюллер? — если у Марко хватало самообладания говорить о работе, Левандовский что-то делал неправильно.       — Говорил он мало, всё печатал на своей долбанной клавиатуре, — Роб усмехнулся и оставил поцелуй на чужих губах, всего лишь одно касание, чтобы хотелось большего. — Взял бы этот кусок пластика и забил его им до смерти, если бы мог.       — А как бы ты убил меня?       Левандовский резко вскинул голову, чтобы взглянуть Марко в глаза, но, увидев в них игривый огонек, расслабился и поцеловал напарника ещё раз, в щеку.       — Дай подумать, — Роб пересчитывал подушечкой указательного пальца рёбра Марко. — А я хочу над тобой поиздеваться или нет?       Ройс с каждым прикосновением все больше чувствовал дрожь, идущую откуда-то изнутри, может, это было эхо от бешено колотящегося сердца.       Марко с трудом сглотнул.       — Твердое да.       — Тогда я бы тебя связал, — Роб сопровождает слова поцелуями в запястья, туда, где пульс легко найти, берет руки Марко в свои. — И привязал к кровати.       Левандовский завел его руки за голову, прижал одной своей к подушке.       — Из наручников ты выберешься, так что верёвка, кляп ещё, — свободной рукой он накрывает чужие губы и чувствует кончик языка на своей коже. — Чтобы никто тебя не услышал.       — И что? Затрахаешь меня до смерти? — невнятно из-за ладони Роба на лице, но точно с ухмылкой говорит Марко.       Левандовский убирает руку, чтобы зарыться пальцами в выжженные краской волосы.       — Не подавай мне идей.