“Анна Ахматова — песня последней встречи” Так беспомощно грудь холодела, Но шаги мои были легки. Я на правую руку надела Перчатку с левой руки. Показалось, что много ступеней, А я знала — их только три! Между кленов шепот осенний Попросил: «Со мною умри! Я обманут моей унылой Переменчивой, злой судьбой». Я ответила: «Милый, милый — И я тоже. Умру с тобой!» Это песня последней встречи. Я взглянула на темный дом. Только в спальне горели свечи Равнодушно-желтым огнем.
Принесите на мою могилу букет из первоцветов, пожалуйста..? Всё что хотел Фрэнк — не проснуться больше никогда. Он перестал что-либо чувствовать ещё тогда — в столовой, когда его поставили на колени, вынуждая царапать ноги о холодный пол. Сейчас же, лёжа в удушающей хватке одеял, парень невидящим взглядом смотрел в потолок, иногда моргая, чтобы прогнать бессмысленные слёзы. Подушка под головой неприятно промокла, а чёлка прилипла к щекам и шее, царапая истерзанную кожу. Фрэнк бы хотел перестать плакать. Фрэнк бы хотел перестать дышать. Он пытался задохнуться, как только очнулся от того бесконечного кошмара, в который его погрузили сильные седативные препараты. Ничего не вышло — парень лишь потерял сознание на несколько секунд, а потом собственное тело вновь предало его — начало дышать, рвано втягивая воздух, цепляясь за осколки жизни, царапая в кровь ладони. Лёжа на спине и лишь изредка вздрагивая от малейшего шороха, Фрэнк боялся пошевелиться. Сердце глухо билось в груди, и парень знал, что слишком сильно напуган, что он будет неосторожен и наделает шума, если попытается подняться. Воображение тут же услужливо подкидывало варианты того, что на это раз с ним сделает Джерард, когда разглядит в желании встать с кровати очередную попытку побега. Отчитает и побьет? Придумает ещё один ритуал, чтобы связать его по рукам и ногам? Сломает лодыжки, как грозился сделать много раз до этого? Или... снова изнасилует? От последней мысли всё тело Фрэнка инстинктивно сжалось. Он всхлипнул, прижимая руку к разодранному горлу, которое нещадно болело, напоминая о случившемся. Стоило парню закрыть глаза или погрузиться в себя чуть глубже, как он снова явственно ощущал на языке тошнотворный вкус крови — уже остывшей, густой и засыхающей тонкой коркой вокруг губ и шеи. После этого Фрэнк помнил всё обрывками. Его точно стошнило, а потом он больно ударился затылком о плитку пола, когда рухнул, не в силах больше удерживать себя. Между этими двумя событиями явно что-то произошло, что-то такое, что выскользнуло из памяти, оставив на душе лишь грубую рану. Мозг не давал вспомнить, за что Фрэнк был ему отчасти благодарен. Он не хотел видеть перед глазами картин того, как Джерард в очередной раз безжалостно насиловал его. Фрэнк бы умер прямо так — недвижимо глядя в пустоту, глотая тихие всхлипы и с головой погружаясь в море боли, которая нестерпимо сдавливала грудь, мертвым грузом утягивая на дно. Но в этом доме ему было отказано даже спокойно встретить Смерть в мягкой постели. Дверь в комнату привычно скрипнула, и всё помещение тут же заполнила собой тягучая, как смоль, аура другого существа. Фрэнк больше не мог называть Джерарда человеком, даже в своей голове. Его слух смог уловить поскрипывающие половицы, ровно в тех местах, куда плавно и размеренно наступал мужчина, словно бы скользя от входа прямиком к кровати больного. — Фрэнки... Фрэнки... милый мой мальчик, — проворковал Джерард, нависая над лежащим. Его зелёные глаза отражали блики света, льющегося от зажжённого подсвечника, который тот держал в руке. Вторая же его ладонь была занята... стеклянной вазой. В глазах всё плыло, а подкативший к горлу страх, при виде своего мучителя, не позволил разглядеть, из каких цветов состоял букет. Лепестки слились в какие-то серовато-рыжие пятна, выделявшиеся на фоне темноты спальни лишь за счёт отблесков свечей. Джерард заметил нечёткий взгляд, направленный на него, и улыбнулся, мягко проведя рукой по волосам парня, ногтями задевая кожу головы, слегка массируя. Где-то он прочитал, что этот жест заставляет людей чувствовать себя спокойнее. Ему бы не хотелось, чтобы у Фрэнка случился очередной приступ паники. Слишком много криков, слишком много возни потом. — Я тебе кое-что принёс, — произнёс мужчина, опуская на прикроватную тумбочку подсвечник и вазу. Негромкий стук стекла о дерево разнесся по комнате. — Это гиацинты и сирень... когда-то давно я любил фиолетовые цветы — они самые искренние, когда дело доходит до извинений. Чуть повернув голову, Фрэнк удивленно глянул на букет. — Извинений...? — прошептал парень, пытаясь сфокусировать свой взгляд на лице Джерарда, чтобы прочитать чужие эмоции. Негромко хмыкнув, мужчина молча двинулся в сторону своего стола, начиная перебирать лежавшие там бумаги. Комнату наполняло лишь негромкое шуршание и тихий треск свечей. Скрипнуло окно, приоткрываясь. Фрэнк всем телом дёрнулся, совершенно не ожидавший услышать нового звука. Джерард же рассмеялся, заметив его реакцию. — Ставни слишком старые, не пугайся, — произнёс он, все ещё посмеиваясь и плавно подходя к окну. Обхватив пальцами раму, мужчина потянул на себя, впуская в комнату свежий осенний воздух. Наклонившись вперёд, он практически лёг животом на подоконник, выглядывая наружу. Перед взглядом некромага раскинулся утопающий в молочном свете Луны сад и тёмные верхушки деревьев, размытые в ночи, словно бы нарисованные чьими-то волшебными красками. — Ты проспал почти два дня, — между делом заметил Джерард, оборачиваясь и отрываясь, наконец, от созерцания клочка природы. Он облокотился о подоконник, поправляя платиновые пряди волос. Свет, скользивший сквозь неплотно прикрытые шторы, придавал силуэту мужчины ещё более нездоровый вид, превращая в подобие бестелесного призрака, вернувшегося, чтобы пролить кровь невинных. Внутренне содрогнувшись от проведённой аналогии, Фрэнк отвернулся, снова возвращаясь к бессмысленному разглядыванию потолка. «Лучше бы не просыпался» — пронеслось в голове, когда на глазах снова выступили слёзы. Парень чувствовал себя настолько подавленно, что не мог сдержать ни эмоций, ни чувств. Тем временем Джерард, не дождавшись какой-либо реакции на свои слова, продолжил: — Я уже подумал, что мне придётся провести ритуал обращения, пока ты будешь без сознания. — Почему...? — прошептал Фрэнк, с ужасом понимая смысл сказанного. Мужчина был настолько одержим им и идеей сделать его своим, что готов был превратить парня в бессмертную и безэмоциональную куклу, лишь бы только не потерять. — О чем ты, Фрэнки? — спросил Джерард, отталкиваясь ладонями от подоконника, поднимая себя и плавно забираясь на кровать, пальцами скользя вдоль тёмных шелковых простыней. Матрас под чужим весом прогнулся, вынуждая Фрэнка настороженно озираться, не желая находиться в неведении о положении угрозы, которая подбиралась всё ближе. Мужчина медленно оседлал бёдра лежащего парня, откидывая в сторону покров из одеяла, сквозь одежду делясь ледяным холодом своего мёртвого тела. Юноша бы дёрнулся и сейчас, если бы его не держал в своей цепкой хватке испуг. Ткань чужих штанов неприятно терлась о ноги Фрэнка, вынуждая того морщится и наблюдать за тем, как Джерард усаживался поудобнее, больше необходимого раскачивая бёдрами. — Мы вроде бы уже выяснили, что мне лучше бы отвечать, — недовольно заявил некромаг, но в его голосе не было настоящего гнева и того животного рокота, который был там всегда, когда мужчина начинал терять контроль над собой. Настроение Джерарда можно было назвать игривым и даже радостным, словно он был взаправду рад видеть Фрэнка в сознании. Всё казалось чудесным и искренним, за тем простым исключением, что это было лишь чудесной постановкой, в которой каждому была отведена своя роль: Джерарду — прекрасного и заботливого парня, а Фрэнку — бедного, захворавшего юноши. — Я не х-хочу становиться некр-некро... таким как ты, — запинаясь, прошептал младший, тут же жмурясь, ожидая столь привычной пощечины. Фрэнк всё ещё хотел умереть. Просто перестать существовать. Вместо обжигающего следа от удара на своей щеке, он ощутил холодные пальцы, которые принялись выводить им одним ведомые узоры. — Я тоже не хотел становиться таким, но меня никто не спрашивал, — урезонил его Джерард, склоняясь ближе, опуская локти по обе стороны от лица Фрэнка. — Ты красивый... За словами последовало ощущение чужого дыхания на лице и медленный, текучий поцелуй. Мужчина покачивал бёдрами, потираясь своей промежностью о ногу Фрэнка, негромко выдыхая в поцелуй. Парень мог поклясться, что его сейчас вновь стошнит. Слишком ярки ещё были воспоминания их прошлого соития. Сдавив челюсть юноши, Джерард вынудил того приоткрыть рот, тут же углубляя поцелуй, языком скользя по зубам Фрэнка, довольно постанывая. Лёжа совершенно неподвижно, младший старался не забывать дышать, неосознанно уперевшись руками в плечи мужчины, боясь оттолкнуть, но вместо этого отчаянно сжимая ткань его белой рубашки в пальцах, как бы молча моля о пощаде. Когда движения мужчины стали более резкими, а его дыхание заметно участилось, тот раздраженно рыкнул, до крови прикусывая губу Фрэнка, выступившими клыками царапая кожу. В последний раз потеревшись своим возбужденным членом о подрагивающие бёдра парня, Джерард отстранился, недовольно кривя губы. — Сейчас не время для этого, — пояснил он, медленно поднимаясь. — Ты ещё слишком слаб, а я не могу позволить тебе лежать в беспамятстве ещё пару дней. Сегодня мы с Майки проведём ритуал, думаю, ты готов, не стоит тянуть дольше. Фрэнк отвернулся, глядя в сторону окна. Он сжал губы в тонкую линию, чтобы не закричать во всё горло от отчаяния. Хотя... он же сорвал голос. У него бы и этого не вышло. «Ты просто жалок» — согласилось с парнем его сознание, словно бы оставляя жирный плевок в душе. — М-можно сходить в с-сад? — еле слышно спросил он, всё так же глядя на полоску звёздного неба на улице. Джерард зашевелился, немного отстранился от кровати, а потом заговорил. — Зачем тебе туда? — вопрос звучал резко. Некромаг явно был недоволен. Вместо ответа парень хрипло рассмеялся, давясь беззвучными слезами. Фрэнк заставил себя встретиться взглядом с Джерардом и, скаля зубы, прошипел: — Мне положено последнее желание п-перед Смертью. Слишком громкий и надломленный смех прокатился по комнате, заполнив собой всё вокруг, разнесшись по пустым коридорам молчаливого дома. Горло словно бы ободрали чьи-то острые когти, но Фрэнк уже не мог остановиться. У него началась истерика. — Прекрати, — брезгливо упрекнул его Джерард. Человек снова начинал шуметь и странно себя вести. Мужчина был не в состоянии понять этих эмоций. — Прав был Майки... — пробормотал он, склоняясь к Фрэнку и зажимая тому рот ладонью, вынуждая дышать через нос, мешая тем самым истерическому смеху. — Я принесу тебе одежду, и мы сходим в сад. Не дожидаясь какой-либо реакции, некромаг вышел из комнаты. Этой ночью резко похолодало. Давно мертвые обитатели дома этого не почувствовали. Вряд ли бы и Фрэнк сейчас ощутил ледяной ветер на коже, потому что точно такой же разъедал его изнутри, а холодные прикосновения к коже стали привычными. Однако все в этом спектакле продолжали играть свои роли. Скоро наступит катарсис. Скоро наступит звучный конец, после которого бархатные гобелены задёрнутся, скрывая за собой изуродованные трупы. Фрэнк чувствовал это. Когда его главный кошмар покинул комнату, забрав с собой ощущение пальцев на губах, позволив снова кричать и драть и без того больное горло. Ощущение конца наступило настолько внезапно, что парень, действуя лишь на низменных инстинктах, забился в угол кровати, дико озираясь. Его било мелкой дрожью, которая словно бы пробирала до костей, выворачивая их наружу, вынуждая хрипеть от сильных слёз, застилающих глаза. Дыхание было настолько сбитым, что в какой-то момент парень начал кашлять, давясь воздухом. Вместе с густой слюной, он словно бы выхаркивал всю свою душу — то немногое живое, что ещё в нём оставалось. Время тянулось столь странно и неественно, как и всё в этом доме, что, к моменту возращения Джерарда, для напуганного и плачущего Фрэнка словно прошла целая вечность. Бесконечность, наполненная болью и животным отчаянием. — Одевайся, — кривя губы, скомандовал мужчина, опуская на кровать стопку тёплой одежды. Он бы не позволил своему возлюбленному мёрзнуть. Перед его глазами предстала жалкая картина: осунувшийся парень, с тёмными синяками на тонком теле, с перетянутой белоснежными бинтами шеей, сидел, обняв себя за колени подрагивающими от напряжения пальцами. Некогда красивые черты лица Фрэнка заострились, чернильными тенями растеклись по коже следы бессонных ночей и пережитых ужасов. Не больше недели назад парень весело смеялся и с любопытством шастал по дому, а сейчас он походил на живого мертвеца.***
Остаться одному оказалось проще, чем могло показаться. Джерард проводил своего любимого до спальни, где запер за собой дверь, направляясь в подвал к Майки, чтобы приготовить все необходимое для обращения. Фрэнк поцеловал его на прощание. Прижался сухими губами к чужим, оставляя на них привкус ещё не наступившей Смерти. Некромаг был доволен. Должно быть он верил, что доломал свою любимую игрушку до конца. Однако Джерард ошибался. Услышав удаляющийся скрип половиц, Фрэнк принялся тут же осточертело тереть свои губы, стараясь содрать с них ощущение прикосновения. «Времени мало» — повторял голос в его голове, пока парень рылся в кипе бумаг на столе. Листки летели во все стороны, исписанными бабочками садясь на пол вокруг. Он искал свои записи. Он искал своё сознание. Хотелось бы перечитать свои заметки, хотелось бы восстановить в голове всю цепь событий, но не сейчас. Уже никогда. Сжав в дрожащих пальцах ручку, Фрэнк перевернул последний лист, начиная неровным почерком выводить слова. Мысли его не слушались — плясали и скакали, бессовестно радуясь тому, что вот-вот должно было наступить. В его последней записи не было ни ненависти, ни боли, ни больше страданий. Он очистился. Он стал почти что блять святым. Он не мог кого-либо винить, кроме самого себя. Он был слишком наивным. Он слишком сильно хотел увидеть библиотеку и прикоснуться к чему-то таинственному. Несмелыми шагами двигаясь в сторону ванной, Фрэнк упирался руками в стены, потому что в нём не было доверия к ногам. Они шатко подгибались, так и норовя уронить его на середине пути. Умирать не больно. Умирать не страшно. Умирать не больно. Умирать не страшно. Зеркало разбилось легко, с приятным, мелодичным звоном, разносясь стеклянной песней по всей ванной. Осколки царапнули костяшки. На кафель ванной упала первая кровь. Жить страшно. Жить больно. Жить страшно. Жить больно. Фрэнк бы хотел видеть себя сейчас, но зеркала в комнате больше не было. Только косые осколки, в которых отражался загнанный в угол зверь, решивший не просто отгрызть себе лапу, чтобы вылезти из капкана, а сразу разодрать себе глотку, чтобы наверняка не попасться кому-либо вновь. Ноги всё же не выдержали. Парень упал, привалившись плечом к двери. Дерево жалобно скрипнуло под ним, замок щёлкнул, вдвойне отрезая пути к отступлению. Осколок лёг в ладонь как влитой. Он приятно охладил ноющую кожу, покалывая, возвращая чувство реальности. Когда вдоль запястья растянулась первая полоса, Фрэнк заплакал. Ему и вправду не было больно, он чувствовал облегчение. Вместе с тем, как из него вытекала жизнь, столь беспечно разливаясь вокруг кровавым океаном, из него уходил весь тот страх, который сидел где-то внутри, разлившись по венам жидким ядом. Порезы начали появляться все быстрее, парень превращал свои руки в драное полотно, не оставляя ни единого живого места. Синяки и следы ударов заменила собой красная повязка, тонким шелком окутывающая кожу. Слёзы щипали, когда попадали на раны. Не более того. Фрэнк хотел бы перестать плакать, но он чувствовал себя слишком свободно в тот момент, когда перед глазами всё начало плыть, а звон сердца в ушах словно бы пропал. Его голова медленно опустилась на холодный кафель. Он хотел бы сделать это в саду. Умереть на мягком ложе из травы, но в этом доме ничего не случалось так, как он того хотел. Испустив последний вздох, конвульсивно вздрогнув всем телом, Фрэнк закрыл глаза, глотая с губ соленые слёзы. Из-под пальцев утекала жизнь. Он встретил Смерть с улыбкой на губах. Она пришла к нему как к старому другу. Она сидела с ним за одним столом, она ходила за ним по пятам в этом страшном доме. Она, наконец-то, надела траурный наряд.