Помни обо мне с наступлением утра

Island. Шаг, второй, третий, четвертый, и ты начинаешь плавно вальсировать по этим подводным лабиринтам так легко и спокойно, будто бы ты пребываешь тут уже целую вечность. Откуда взялась такая замечательная ориентация в пространстве - неизвестно. Ты уже не оборачиваешься назад, ты не преследуешь тех страшных личностей, которые аккуратно плывут за тобой следом. Ты просто дышишь, легко и доступно, не обременяя этот достаточно сложный физический процесс каким-либо волнением и прочим стрессом. А после этого следует чертова пустота. Как же произошла такая оплошность? Ах да, мы упустили один маленький факт - дышать-то было уже нечем... В последние дни своей жизни я исступленно гладил его мягкие руки, не смея выпускать. Он отнекивался, говорил мне, что сейчас такое поведение с моей стороны просто непозволительно, но я даже не желал слушать все эти норвежские высказывания. Еще одно твое слово - и кровь тотчас хлынет из моих ушей, сделает меня глухим, но таким счастливым. Потому что есть одна простая истина - если я не буду слышать твоих ругательств, я могу сжимать твои ладони вечно. Мысленно умолять о благословении и дышать, чувствовать - это было единственное удовольствие, которое я мог действительно позволить себе. А что же произошло сейчас, спросишь ты меня? Присаживайся поудобнее и попытайся понять все мои слова, дитя мое. Это будет последнее, что я смогу сказать тебе. Беспощадная белоснежная пелена перед глазами начинала постепенно преобразовываться в нечто совершенно неожиданное, что тогда могло и вовсе предстать перед сами исландском естеством. Холодное и соленое, быстро скользнувшее невидимой бороздой по мягкой щеке, исчезающее в подбородочной ямочке, а затем - моментально срывающиеся вниз, на окончательное предание деревянным доскам гладкой поверхности. Радость, чей вымышленный диапазон начинал расти в разы быстрее, просто предательски давил на все измученное тело юноши, просто вынуждая несчастного сжать братские руки чуть сильнее и выпустить такую сверхъестественную для его характера слезу. Кто же мог подумать, что такое странное прощание не сможет ограничиться обыкновенным - мимолетным пожатием рук? Ведь они были никто друг для друга, разве нет? Они отрицали свое родство, постоянно спорили о пустяках, избегали существование второго, но в какой - то переломный момент решили наверстать упущенное. Откуда же я мог знать, что мой конец придет так скоро? Сейчас я прикасался к его ладоням, а через несколько часов уже мог познать всю прелесть водной рапсодии. Norge. Раньше, стоило мне прикоснуться к этому мальчишке и назвать его своим младшим братом, он тотчас бил меня по рукам и исчезал в глубине разветвленных коридоров. Подобно маленькой и беззащитной бабочке - он продолжал бороться за свое существование, пускай и такое короткое. Я чувствовал и жил этим человеком. Я же вел совершенно иную жизнь. Жалкую жизнь без борьбы и явной печали, глупую и лишенную, возможно, её единственного праведного смысла в лице этого исландского мальчишки. Как говорилось ранее, неприятные ощущения отступили в лучах объятий радости, но сейчас сомнения вновь постучались в задворки сознания. Вся система ценностей, воздвигнутая, по сути, на обманчивых представлениях об устройстве мира и парадигмах хладнокровности - вся эта система уже пошла паутиной мелких трещинок, и казалось, что даже иногда слышится шорох моей осыпающейся личины, которая помогала мне оставаться равнодушным все эти годы. Что-то странное шелохнулось в груди, будто отпрянуло и ударилось о позвоночник. Просвистело и издало последние отголоски, подобно флейте. Флейта - позвоночник. Я больше не хочу об этом говорить, хватит. Island. Все произошло на удивление быстро. Раньше, стоило мне забрести в датскую библиотеку и сделать попытку во избежании непонятных моему взору картин с обнаженным женщинами, я натыкался на удивительные факты - как умирали остальные государства. Кто - то приносил себя в жертву на благо будущего государства, а кто - то погибал в разврате и алкоголе, навеки перенося свою гнилую душу на страницу пожелтевшей истории. Но в чем же провинился я, раз теперь я вынужден расплачиваться за свое непонятное существование?! Suomi. Знаете, я практически не общался с этим человеком. Для меня он казался чем-то возвышенным, можно сказать - вершиной нашего с остальными бытия. Ну сами подумайте: белоснежные волосы, холодный нрав, и эти фиолетовые глаза - он просто прекрасно подходил под описание настоящего скандинава, пускай на самом деле он и не являлся таковым. что же я могу сказать сейчас? Что же... он был замечательным человеком. Да сохранит Один его чистую душу. Island. Плавно погружаться в колыбельную вод и до сих пор ощущать под ногами твердую землю - теперь все и правда было кончено. Больше не было смысла сопротивляться и пытаться выплыть на поверхность, ведь существует малая вероятность того, что тебе сможет кто - то помочь, там, наверху. Братские руки, которые будут сжимать пустоту? Нет, сейчас они заняты более важными делами, например - ублажением ненавистного датчанина. А что, разве нет? Этот лис уже давно начал охоту за старшим мальчишкой, уверен, сейчас им будет вовсе не до моей гибели. Глаза, пелена которых уже необратимо возлегла на постепенно опускающиеся веки, перестали видеть. Либо это зрение подводило его - и здесь было уже так темно, либо его сознание уже отрекалось от него, начиная собирать манатки и махать ручонкой. Не было сил подняться. Все сильнее и сильнее давили воды на маленькое тело, пока и вовсе не склонили его, несчастного, на колени. Все краски выцвели для меленького исландца, потеряли свой ненаглядный оттенок. Чернота вокруг. Только белоснежные волосы - подобные жемчугу, и закрытые глаза. Грудная клетка больше не поднималась. Теперь ему ничего не оставалось, жестокое ожидание первого солнечного луча и жестокое осознание скандинавов о непримиримой потере. Водная гладь успокоилась. Начинался новый день.