Прикосновения

...Из сна она выходит плавно, вслед за прикосновениями, которые манят ее, но позволяет себе ещё побыть в мягкой, обволакивающей темноте. Такой тихой темноте, такой свободной… Ночью в тюрьме слышно каждый звук: шаги, храп, кашель, скрипы… Сейчас же она слышит только далёкий шорох песка и перезвон ракушек на ветру, а может быть он ей только чудится. А ещё она чувствует запах… запах свежести и чистоты, но не стерильности тюремных простыней, а какой-то совсем другой, и ещё далёкий отголосок чего-то травянистого и от этого успокаивающего. Открывать глаза не хочется и Зулема наслаждается этой блаженной темнотой, позволяя себе таять в звуках, запахах и ощущениях, плыть на границе яви и сна. Снова чудится перезвон ракушечной подвески и за ним по коже проходит дуновение лёгкого и теплого ветерка. Он зарывается в волосы пытаясь их растрепать, но ее волосы гладкие и тяжёлые, а ветерок слишком лёгкий и ему не удается. И в этом моменте столько нежности, (такого непривычного чувства), что почти разрывается сердце. Как будто в ее кровь попало слишком много воздуха - слишком много свободы. ...Почти столько же нежности, как в касаниях выманивших ее из сна. Зулема чувствует прикосновение к родинке под сгибом локтя, а потом ощущение невесомости соскальзывает к запястью по внутренней стороне руки. И возвращается к лицу. Она помнит, что проснулась от прикосновений к лицу и теперь невидимый палец касается кончика ее носа, но не просто дотрагивается, а как бы ставит на нем такую же невидимую точку. Ложится на переносицу и ведёт вниз по носу до самого кончика. Зулема улыбается и думает о том, что нос у нее красивый, и от этой мысли становится немного смешно. Зулема улыбается и палец замирает на ее коже. Но она не открывает глаз и через пару мгновений ее продолжают гладить по носу. В этом столько же простоты, сколько в запахе свежести и в складочке на подушке, которая кажется отпечаталась на ее левой щеке. Теплый ветер вновь запутывается в гладких смоляных волосах и ей так хорошо, как не было уже очень давно. И она улыбается. Доходя до кончика носа, палец из раза в раз возвращается к переносице и Зулема думает, что наверное никто не мечтает о том, чтобы его гладили по носу, но на деле это почему-то очень приятно. И она улыбается, и жмурится как на солнце от удовольствия, и резко запрокидывает голову, отчего подушечка пальца срывается с кончика ее носа. И открывает глаза, готовая рассмеяться, готовая встретить жгучий внимательный взгляд, готовая быть опрокинутой на обе лопатки или наоборот рывком сесть и наклонившись ловить губами солнечных зайчиков на смуглой коже… Зулема открывает глаза и ее улыбка гаснет.       - Ты. - она надеется, что ее голос прозвучал достаточно равнодушно, чтобы Блондинка не почувствовала за ним разочарования. Она переворачивается на другой бок и проводит ладонью по лицу, словно пытаясь стереть следы прикосновений. На левой щеке в самом деле отпечаталась складка. Она ожидала увидеть совсем не этот испуганный и смущенный взгляд… Макарена смотрит на повернувшуюся спиной Зулему. На ее черные волосы, неровно остриженные на затылке, на выступающие позвонки и кажется, что каждая черта отражает ее упрямство, но в то же время Феррейро видела ее совсем другой, вот только что, только что… Лежащая перед ней женщина поводит плечом, заменяющая одеяло простыня сползает, открывая россыпь родинок под лопаткой, и это почему-то ощущается так щемяще-тонко… и Макарена знает, что это маленькое созвездие относится к тому другому миру, в который она случайно заглянула этим утром. И вдруг нестерпимо хочется прикоснуться к этому месту губами, так что она поспешно поднимает взгляд к короткостриженому затылку и резко выдыхая для храбрости спрашивает:       - О ком ты думала? Макарена отводит взгляд к побеленному потолку, чтобы не смотреть на ее открытую шею, и пытается успокоить дыхание, не понимая, что и какого черта с ней происходит. Зулема сама настояла на том, чтобы они спали вместе и легла с краю кровати, оттеснив ее к стенке - "Так я буду уверена, что ты никому не позвонишь и не попытаешься сбежать ночью". И она засыпала злая и смущенная, пытаясь вжаться в стену и не думать о том, что могла бы сейчас лежать в другой комнате на отдельной кровати напротив Сарай. А потом наступило утро. И открыв глаза она увидела спящую Зулему. Такую спокойную, такую умиротворенную и... красивую. Мягкие тени от ресниц, приоткрытые губы… И когда она хмурится чему-то во сне, Макарена не может удержаться и дотрагивается до ее лба, замирает, цепенея от страха, но убедившись, что та все ещё спит, разглаживает складочку меж бровей пальцами и удивляется тому, как оказывается приятно ее касаться. Она чувствует себя безнаказанной и не может остановиться - все равно никто не узнает об этом минутном порыве. Но за минутой цепляется следующая, и другая за ней, и Зулема улыбается. Улыбается все шире и шире и это такая улыбка, что сердце вдруг вырывается из груди и хочется сделать что угодно, лишь бы она не исчезла. Но когда она открывает глаза, - в первый миг такие счастливые! - это сияние внутри нее гаснет и Макарена не знает от чего становится больнее: от этого или от пренебрежительно-равнодушного, но главное разочарованного "ты". Зулема молчит так долго, что Макарена успевает смириться с тем, что вопрос останется без ответа, но в конце концов не оборачиваясь произносит:       - Ханбаль. Она не знает, зачем ответила Блондинке, но от воспоминания как и когда она в последний раз произносила это имя, в горле встаёт ком и стараясь отвлечься от этого чувства, она пытается зацепиться за что-то взглядом. Комната небольшая, но светлая, напротив кровати стоит плетёный короб цвета морской волны, рядом небольшой комод красного дерева, на приоткрытом окне колышатся занавески… деталей немного и эта простота радует. Солнечный свет, теплый ветер, светлые стены, простыни вместо одеял - иначе слишком жарко, - все это кажется несколько нереальным, неужели она снова на свободе? Все это кажется уже было. Пробуждение от прикосновений, и запах свежести, и блаженная тишина, и громкий безудержный смех, когда мама Ханбаля стучит и спрашивает из-за двери, что они будут на завтрак, в самый неподходящий момент. Ханбаль спрашивает шепотом "сказать маме, что Зуле уже позавтракала?" и в его темных глазах искрятся смешинки, а она облизывает губы, медленно и так сексуально(и она знает об этом), что он не выдерживает, и сжимая руку в ее волосах притягивает ее наверх для поцелуя. И они вновь увлекаются, так что его маме приходится стучать ещё раз и повторять вопрос. Когда она уходит, они взрываются хохотом, а отсмеявшись долго лежат глядя глаза в глаза и Зулема тонет в невероятной нежности этих взглядов. Мама у него тоже удивительная. Ей все равно, что девушка ее сына старше его на одиннадцать лет, что они не женаты, но ночуют вместе, что она преступница, что носит штаны и короткие юбки… "Ханбаль любит тебя, а значит я тоже тебя люблю". И эта любовь такая простая, такая безусловная, такая… материнская. И эти несколько месяцев, которые они с Ханбалем проводят в ее доме, без преступлений и авантюр, без необходимости все время быть в дороге, с широкой кроватью, в которой они валяются до неприлично позднего завтрака, с кофе на песке, сочными фруктами и соленым ветром, кажутся раем на земле. Белоснежные простыни… Такие же как сейчас. Зулема трогает переплетение нитей пальцами, моргает, прогоняя наваждение воспоминаний и чувствует как по лицу скатываются горячие капли. Она вздрагивает. Пытается проморгаться, сосредоточиться взглядом на стене перед ней, но вместо ровного слоя краски видит его глаза и улыбку, вспоминает его жесты, запах, прикосновения рук, мириады счастливых моментов за эти шесть лет, невыносимо-счастливых, таких счастливых, что от боли сдавливает грудную клетку и она хватает ртом воздух, чувствуя как лицо заливают горячие слезы. И в груди так больно, что хочется умереть. Макарена разглядывает собственную ладонь, когда чувствует, как Зулема вздрагивает. Она поворачивает голову, пытаясь понять, что происходит, и слышит судорожный вдох. За ним второй, третий, и на каждом женщина вздрагивает всем телом. Макарена приподнимается на локте и заглядывает ей через плечо: конечно это Заир, она сама пыталась задушить ее, но если она задыхается, то наверняка стоит позвать Сарай - та скорее всего знает что с ней такое и нужна ли медицинская помощь. Лицо Зулемы залито слезами. Глаза закрыты и она ложится обратно, пока та не открыла их и не увидела что она смотрит. Лежать рядом и делать вид, что ничего не происходит неловко и странно. И ощущая дрожь от ее беззвучных рыданий, Макарена делает то, что сделала бы для любой другой женщины, то, что ощущается сейчас правильным: тоже поворачивается на правый бок и обнимает. Кладет правую ладонь на темный затылок, прижимается щекой к ее плечу, касается пальцами левой руки ключиц, а потом мягко опускает ладонь на грудную клетку. И прижимает-прижимается всем телом. Зулема на мгновение замирает в ее руках и она невольно задерживает дыхание, готовясь к тому, что сейчас ей влетит за эти объятья, но вместо этого она сталкивается только с новой волной рыданий. Она плачет почти беззвучно, но так безудержно, как Макарена никогда бы не подумала, что она способна плакать. Как не думала о существовании той чудесной улыбки. Она держит своего заклятого врага в крепких объятиях и улыбается тому, что на ощупь она оказалось нежной и теплой.       - Шшшш… Шшшшшш… - Она перебирает пальцами темные гладкие волосы и на секунду прикрывает глаза. И в это мгновение Зулема выворачивается из объятий, поворачивается к ней и смотрит полными слез глазами с такой ненавистью, что Макарена успевает пожалеть обо всем, что сделала. Но вся эта ненависть вырывается с единственной фразой, произнесенной зло и отчётливо:       - Я продала любовь всей своей жизни за шесть с половиной миллионов евро! И она поворачивает лицо к потолку и кричит. Макарена чувствует себя оглушенной, потому что не слышит ни звука. Но в этом беззвучном вопле столько силы, боли и отчаяния, что по позвоночнику пробегают мурашки. Зулема чувствует опустошение и закрывает глаза, ощущая как по щекам скатываются крупные слезы. Блондинка невесомо гладит ее по волосам и слезы льются сильнее - как она может продолжать утешать ее, зная, что она сделала? И она утыкается Макарене в плечо. Успокаивающий травянистый запах исходит от ее волос, мягких и щекучущих губы. Нежные руки обнимают ее, гладят по спине, невесомо очерчивая пальцами контур лопаток и она прижимается крепче, и слезы постепенно заканчиваются. Они лежат в тишине и Зулеме неловко, тепло и мокро. Она отстраняется и смотрит на Блондинку, не зная, что сделать и что сказать. Макарена смотрит на нее внимательно и нежно и вдруг целует в заплаканные глаза, легко касаясь губами век. Это так неожиданно, и трогательно, и… Макарена поддается порыву, а потом обнаруживает Зулему смущенной и это так непривычно, и мысль о том, что за это утро она видела больше ее эмоций, чем за все прошлое время, мысль о том, какая она настоящая и живая вызывает улыбку. И осмелев она касается ее лица и вытирает слезы, чувствуя, как сердце переполняет необъяснимая нежность. А потом Зулема осторожно убирает прядку с ее щеки, приближается, и мягко целует ее в губы. Макарена замирает, а затем подаётся навстречу. Поцелуи мягкие и медленные, чуть солоноватые от высохших на губах слез. Зулема гладит пальцами ее шею, а она в свою очередь запускает пальцы в темные волосы, чуть надавливает на затылок, касаясь ее губ языком, спрашивая о большем… Заир резко отстраняется, встаёт с кровати и уже натягивая юбку, не оборачиваясь, бросает через плечо отстраненное:       - Извини. Когда она выходит из комнаты, Макарена касается губ подушечками пальцев и прикрывает глаза. Она не знает, что за сумасшествие творится с ними обеими сегодня утром, но не хочет, чтобы оно заканчивалось. Зулема зарывается ногами во влажный песок и долго смотрит на море. И не замечает в какой момент рядом оказывается Феррейро.       - Почему ты все это делала? - вопрос срывается с губ сам собой и она нарочно не смотрит на свою собеседницу, чтобы не выдать вдруг охватившего ее волнения.       - Делала что? Терпела насмешки одноклассников в школе? Пошла учиться на бухгалтера? Спала с женатым начальником? Зулема закатывает глаза, ощущая привычное раздражение на Блондинку - какого хрена, она строит из себя дурочку?       - ...Что именно из того, что привело мою жизнь к этой точке тебя интересует?! - кажется, она старается сделать тон максимально едким. - Может быть... Зулема разворачивается к ней всем телом и прерывает:       - Почему ты меня трогала?       - Ах, простите, я не знала, что ваше величество неприкосновенны! - в этот момент кажется, что Блондинка отчаянно пытается спрятать что-то за этой резкостью, - В следущий раз перешагну через тебя к двери и можешь рыдать в свое удовольствие, сколько влезет! Зулема призывает на помощь все свое терпение и спокойно смотрит на нее, пытаясь поймать загнанный взгляд:       - Почему ты начала…? - она заминается и касается большим пальцем кончика носа. Макарена резко успокаивается и опускает глаза.       - Потому что ты спала, когда я проснулась, - ее голос звучит глухо и тихо, - потому что ты спала и была во сне такой умиротворённой, такой… - она замолкает и Заир приподнимает ее голову за подбородок, заставляя посмотреть на себя.       - Какой?       - Чертовски красивой. - Макарена улыбается своей беспомощной улыбкой и пожимает плечами. Зулема смеётся, а потом резко вновь становится серьезной:       - Спасибо. Что не перешагнула и не ушла. И извини ещё раз, за поцелуй. - она хмыкает, - Уверена, что это не то, чего ты хотела. Я просто в тот момент… Не знаю… Она улыбается смущенно и Макарена вдруг притягивает ее к себе и целует. И этот поцелуй требовательный и страстный. Когда воздух заканчивается и они смотрят друг на друга, Зулема весело-вопросительно выгибает бровь и Макарена пожимает плечами: - Твоя улыбка сводит меня с ума. Зулема целует ее в ответ, когда из дома слышится оклик Сарай: - Зуле, Мака, чем вы будете завтракать? И они начинают смеяться.