italiano

Италия встречает их ярким пьянящим солнцем, пряным солоноватым ветром в лицо и апельсинами в бумажных пакетах. Сицилия – это, конечно, не Капри, но действительно подходит Юрию Ивановичу больше. Василь убеждается, укрепляясь в своей мысли, в первый же случайно-совместный вечер: когда слушает беглую тихую речь, когда перекатывает на языке терпкое красное вино и смотрит, бесконечно смотрит усталым шоколадно-коньячным взглядом, подглядывая украдкой, как солнце – то самое, слепящее по-первости, согревающее после, золотит Юрину кожу, стирая следы прошедшего, а теперь уже и настоящего времени. Юра – Юрий, если ближе к официозу, но все равно недостаточно в несоответствии итальянскому духу, тащит гаранта в Палаццо-Норманни, взывает к истории и духу исследователя в Василевой душе, занятой нелепыми терзаниями об оставленной на произвол судьбы (и тихим голосом тут же: ну полно, Василь Петрович, всего лишь краткий внеплановый отпуск, считайте, деловой визит) родной Украине, тревоги гонит прочь путанными фактами. Василь, конечно, не удерживается: поправляет в местах и датах, и пусть история Италии для него – нечто далёкое и знакомое лишь косвенно, метод оказывается удивительно рабочим. К исходу второго дня Василь – теперь уже просто Вася, – уплетает мороженое, рассматривает старые фрески и сбрасывает с упорством глубоко уставшего человека все входящие, заталкивая телефон в нагрудный карман свободной пляжной рубашки. Сицилия, конечно, не Капри, совершенно нет, но Васе нравится. Неплохое место для первого отпуска за границей, неплохое вино для редкого тихого ужина, неплохая даже кампания – Юра молчалив, наблюдателен и осторожен в выражениях, и плевать (шумит в голове от выпитого), что они высосали друг у друга достаточно крови за все время тесного политического (не)сотрудничества. Василю в тишине и под алым закатом спокойно, а Юрий Иванович – удивительно и невероятно, – находит для его несговорчивой, поделенной надвое, совести нужные, почти правильные слова, сбрасывает лишний груз, разворачивает, как дорогой и ценный подарок – слой за слоем, маска за маской, добираясь до по-детски наивной сути мечтателя, романтизировавшего когда-то историю так же, как романтизирует сейчас _совершенно_не_деловую поездку под алыми итальянскими небесами. А в последний из вечеров (совместных по уже счастливой практически не-случайности) Вася, – пьяный, веснушчатый, снова-мать-его-живой Вася срывается и на глупые разговоры, и на неисполнимые обещания, смотрит уже без страха, пристальный и откровенный, смотрит, смеётся, несёт откровенную чепуху и детские истории, а Юра – неживой по факту, почти счастливый на деле, – верит и слушает так, как не слушал его никогда прежде. И, может быть, Сицилия – не Капри, но вино действительно не самое дурное, Василь – ближе на сотни миль, и эта смерть – лучшая из всех нереальных историй под гаснущим закатно-апельсиновым небом. А обещания – сбудутся.