***
В первые дни своей новой жизни Кейтилин большую часть времени проводила внутри холма, залечивая свои раны, а если и выходила наружу, но не отходила далеко, двигалась неслышно и незаметно, как тень. Она почти ни с кем не говорила, и не только повреждённое горло было тому причиной. Сердце, которому она приказала застыть, послушалось на удивление легко, и боль утихла — теперь она не преследовала леди Старк даже во снах. Сны её были пустыми, наполненными тьмой и холодом, а дни все похожи один на другой. Если бы кто-нибудь прежде сказал Кейтилин, что она будет жить с бандой разбойников в чаще леса, она рассмеялась бы и посчитала этого человека либо шутником, либо сумасшедшим. Сейчас же она приняла своё пребывание у Братства без Знамён как данность и довольно быстро привыкла к их образу жизни. Одежда многих разбойников обветшала, а пальцы Кейтилин, хоть и утратившие былую гибкость после того, как она схватилась за кинжал, спасая жизнь Брана, всё ещё могли держать иголку с ниткой. Она крупными и прочными стежками заштопывала одежду, училась ощипывать птиц и свежевать кроликов, помешивала похлёбку — это оказалось делом вовсе не сложным. Когда Берик Дондаррион, предводитель Братства, отдал Кейтилин остро заточенный нож — для того, чтобы разделывать мясо и защищать себя, если потребуется, — её губы дрогнули, и ей живо вспомнились трясущиеся колокольчики на голове Динь-Дона, и её собственная рука, до боли сжимавшая нож. Бедный старый дурак не был ни в чём виноват... но Кейтилин не могла иначе защитить сына. — Что-то не так, миледи? — лорд Берик увидел, как омрачилось её лицо. — Всё в порядке, — она пересилила себя и взяла нож, а про себя подумала: «Конечно, в порядке. Всё просто не может стать ещё хуже. Даже если меня убьют, это будет лучше того, что творится со мной сейчас». Рана на горле зажила на удивление хорошо — Кейтилин сохранила дар речи, хотя голос её стал низким и хриплым, и она знала, что никогда больше не сможет спеть песню. У Братства не было зеркал, но Кейтилин иногда смотрела на своё отражение в прохладной воде лесных озёр и не узнавала себя. Бледное исхудавшее лицо, источенное морщинами, пересекали тонкие полоски только-только подживших шрамов — как будто следы кровавых слёз. Волосы, которые некогда так любил Нед, лишились своей медной окраски — они стали наполовину седыми, наполовину тусклыми, цвета коры осенних деревьев. Под глазами залегли тени, горло пересекал широкий шрам, платье мешком висело на теле — его отдала Кейтилин Джейн Хеддль, сообщница Братства и нынешняя хозяйка гостиницы на перекрёстке, но девушка в свои шестнадцать была выше, чем Кейтилин, и платье, пусть и подшитое, было ей велико. «Не женщина, а живой скелет», — думала в такие мгновения Кейтилин, отворачиваясь от воды. Хотя что толку горевать о потерянной красоте, если потеряно нечто куда более важное? Красота никого не спасла — только в песнях суровые воины преклоняют колено, очарованные прелестью дам. В первое время всё вокруг причиняло Кейтилин боль, принося ненужные воспоминания — Джейн напоминала ей ростом Сансу, а характером Арью, песни Тома из Семи Ручьёв напоминали о любви Сансы к балладам и Брана — к историям о рыцарях, далёкий вой волков напоминал о Винтерфелле и лютоволках её бедных мальчиков, Брана и Рикона. Кроме того, Братство разбередило воспоминания рассказами об Арье. Оказывается, её младшая дочь выжила, сумела сбежать из Королевской Гавани, пережить ужасы Харренхолла, а после попала к людям Братства, которые позаботились о ней и хотели вернуть семье. Её маленькая боевая девочка умудрилась сломать нос огромному Лиму Жёлтому Плащу (о чём он рассказывал со смесью досады и восхищения), научилась неплохо обращаться с оружием и подружилась с мальчишками, вместе с которыми она следовала из Королевской Гавани. Про одного из этих мальчишек, широкоплечего кузнеца Джендри, Торос сказал, что он — бастард Роберта Баратеона, хотя сам не знает об этом: мол, в такие времена лучше оставаться незаметным и безвестным, и ни к чему волновать парня рассказами о высокородном отце, который всё равно уже покоится в могиле. Кейтилин, приглядевшись к юноше, пришла к тому же выводу, что и красный жрец: черноволосый и голубоглазый Джендри и впрямь напоминал Роберта в молодости. Леди Старк никогда не питала к Роберту особенно тёплых чувств, но его сын показался ей хорошим человеком. Он, очевидно, не знал, как вести себя перед знатной дамой, постоянно сбивался, рассказывая о своём путешествии с Арьей, краснел, бледнел и смотрел одновременно со смущением и вызовом. «Он любил мою дочь», — подумала Кейтилин, слушая, с какой теплотой Джендри говорит об Арье, улыбается, вспоминая, что она терпеть не могла, когда её называли «миледи», и всегда норовила стукнуть его кулаком в бок. Подумать только — её дикая, всегда взъерошенная Арья, ещё совсем юная, в отличие от сестры никогда не верившая в красивые истории о любви — и как глубоко она запала в сердце Джендри! Кейтилин вспомнила, как Роберт предлагал Неду поженить Сансу и Джоффри — и как она сама уговаривала мужа согласиться на этот брак, ещё не зная, что Джоффри — вовсе не сын Роберта, а плод кровосмешения, жестокий мальчишка, не признающий никаких законов, кроме собственных желаний. «У меня есть сын, у тебя дочь — мы объединим наши дома!». Не тот сын, и не та дочь, подумала Кейтилин с горькой усмешкой. Весть о пышной королевской свадьбе и об отравлении короля Джоффри дошла до Братства без Знамён быстро — всё королевство говорило об этом. Кейтилин хотела бы почувствовать радость, но её закаменевшее сердце испытало лишь что-то вроде мрачного удовлетворения. Интересно, плакала ли Серсея возле тела Джоффри, как плакала сама Кейтилин, раздирала ли себе лицо в порыве горя? Каким бы чудовищем не был Джоффри, для Серсеи он оставался сыном. Ходили слухи, что короля отравил Тирион, но Кейтилин не знала, верить ли им. Карлик был ей неприятен, но мог ли он пойти на убийство родного племянника? С другой стороны, отравить такого, как Джоффри, будь он даже близким родственником, — не такой уж великий грех. Кейтилин не задумывалась над этим — куда больше её волновала судьба Сансы. Её бедная хрупкая девочка, выданная за карлика, говорят, тоже причастна к убийству — но она сумела сбежать, и никто не мог найти её следов. Могла ли Санса отравить Джоффри, мстя за семью? Кейтилин верила, что могла. И молилась, чтобы никто из слуг королевы не нашёл её следов. Про Арью она и думать боялась — Братство рассказало, что девочка пропала вскоре после суда над Сандором Клиганом, и лорд Берик думал, что это Пёс захватил её в плен. Скорее всего, ради выкупа, он не собирался её убивать — но кто знает, что этот зверь может сделать с девочкой, что придёт ему в голову, если Арья разозлит его, начнёт сопротивляться... Торос из Мира не прекращал попыток отыскать девочку, глядя в огонь и молясь своему огненному богу, но пока что все поиски были тщетны. Кейтилин не молилась — она твёрдо уверовала в то, что боги, старые или новые, оставили её. Иногда она с болью думала о Бриенне, которая, скорее всего, погибла, пытаясь выполнить данное ей поручение, с ненавистью — о Цареубийце, который вновь нарушил клятву. Иногда печально смотрела на Джендри и думала: «Ты любил мою дочь, почему же ты не спас её?». Пустой и напрасный упрёк. Её сыновья мертвы, а девочки потеряны навсегда, и всё, что ей остаётся — это месть. В первые дни после выздоровления Кейтилин лорд Берик раздумывал над тем, чтобы отправить её куда-нибудь в безопасное место, но беда была в том, что безопасного места не было. Винтерфелл разрушен и захвачен Болтонами, Лиза уже давно перестала быть любящей сестрой и не поможет Кейтилин. Бринден Талли защитил бы племянницу и щедро заплатил бы Братству, если бы они вернули ему Кейтилин, но Риверран скоро подвергнется осаде или уже осаждён — невозможно добраться туда незамеченными, да и там леди Старк не будет в безопасности. На всей земле нет для неё места, поэтому лучше ей оставаться мёртвой для всех, кроме Братства без Знамён. Кейтилин свыклась с жизнью в лесу быстрее, чем ожидала сама. Зашивать одежду разбойников или варить для них похлёбку не казалось ей унизительным — в конце концов, она бы испытала куда большие унижения, если бы оказалась в плену у Фреев. Иногда она ловила на себе тяжёлые взгляды мужчин, но они её не пугали — Берик, Торос и Харвин не позволят другим людям Братства причинить ей вред, у неё самой всегда нож на поясе, да и потом, терять ей всё равно нечего. Иногда Кейтилин видела в глазах окружавших её людей сочувствие, и это было невыносимо — меньше всего она хотела, чтобы её жалели. Но чаще к ней относились с почтением и даже со страхом — разбойников пугал холодный взгляд её выцветших глаз, молчаливость, бесшумное передвижение, упорство, с которым она, бывало, глядела в огонь, обдумывая планы мести предателям. Ей некуда торопиться — теперь у неё много времени, и можно как следует обдумать расправу над Фреями. Братство поддерживало идею мести за Красную Свадьбу — многие разбойники жаждали крови. Тем не менее, Кейтилин не разговаривала почти ни с кем, кроме Берика и Тороса — её сторонились, Джендри, хоть и мог бесконечно говорить про Арью, порой повторяя одно и то же, явно побаивался её матери, слушавшей его с болезненной жадностью. Том из Семи Ручьёв всегда был готов спеть для миледи песню, но Кейтилин не могла его слушать и уходила всякий раз, когда он начинал бренчать на арфе. Лорд Берик тоже сочувствовал ей, но он, по крайней мере, не показывал этого. Несмотря на свои увечья — потерянный правый глаз, замотанный чёрной тряпицей, след от петли на шее, вмятину на левом виске — он всё ещё выглядел человеком сильным, способным сражаться и, более того, вести за собой людей. Кейтилин не была свидетельницей чудесных воскрешений и не знала, можно лишь в них верить, но раны Дондарриона казались слишком тяжёлыми, чтобы восстановиться после них в короткий срок. Не раз и не два леди Старк думала о магическом даре Тороса, о возвращении Берика из мира мёртвых, и однажды, не выдержав, спросила его: — Где вы оказались после смерти? Что вы видели? Если и в самом деле существует другой мир, куда попали Нед и мои сыновья, я должна знать... — её голос прервался. — Я не знаю, миледи, — с глубокой скорбью ответил Берик. — Я хотел бы ответить вам, клянусь, но я ничего не помню. Только темнота и холод... а потом я вновь открываю глаза на траве, пропитанной кровью, и вижу Тороса, склонившегося надо мной. И с каждым разом я теряю всё больше воспоминаний. Я не помню женщины, которую когда-то любил, не помню своего родного дома, не помню глаз моей матери... «Может быть, там, за гранью, и вовсе ничего нет», — Кейтилин было страшно думать об этом, поэтому она перевела взгляд на низкое небо, где к вечеру собирались тучи. — Почему ваш бог снова и снова возвращает вас? — спросила она. — И почему моему сыну не было позволено выжить один-единственный раз? Едва произнеся эти слова, Кейтилин тут же пожалела о них. Они прозвучали так, словно она хотела, чтобы вместо Берика воскрес Робб, и напомнили о других словах, произнесённой в другой далёкой жизни и обращённых к Джону Сноу. Ей не следовало говорить этого ни тогда, ни сейчас, но тогда она почти обезумела от горя, а сейчас... ... а сейчас лорд Берик совершенно не был уязвлён её словами — он покачал головой и проговорил: — Этого никто не знает — ни я, ни даже Торос, который с таким усердием каждый раз возвращает меня в мир живых. Я сам не знаю, для чего я нужен. Но пока Владыке Света угодно держать меня на этой земле, я буду делать всё, что от меня зависит. Я буду исполнять свой долг. Исполнять свой долг... как эти слова были знакомы Кейтилин! Она снова отвела взгляд, на этот раз посмотрев на быструю реку, и внезапно надежда всколыхнулась в ней. — Я не знаю, что Фреи сделали с телом моего сына, — поспешно заговорила она. — Если бы мы нашли его... скажите, вы смогли бы... воскресить его? — Боюсь нет, миледи, — Берик помрачнел ещё больше. — Прошло слишком много времени, и потом... его голова, она... — Я слышала, ему отрубили голову, — договорила за него Кейтилин, чувствуя себя при этом так, как будто голова вот-вот упадёт с её собственных плеч. Робб, с его вьющимися рыжими волосами и искрящимися синими глазами, широкоплечий и весёлый, прекрасно владевший мечом, мечта всех юных девушек... за что ему это? Над его телом надругались, пришив к нему голову лютоволка. Серый Ветер всегда был рядом, но на этот раз он не смог защитить хозяина... — Вы напомнили мне Арью, — Дондаррион прервал её тягостные раздумья. — Она тоже спросила у Тороса, нельзя ли вернуть человека, которому отрубили голову. Не шесть раз, всего один. У Кейтилин перехватило дыхание. Арья, её бедная волчья девочка, до последнего цеплялась за возможность спасти отца. Она живо представила лицо дочери, её широко раскрытые серые глаза, полные веры в неведомую волшебную силу. Что это за мир такой, в котором даже магия, возвращающая из мёртвых, не всесильна? На том берегу реки внезапно раздался волчий вой, и Кейтилин вздрогнула — скорее от неожиданности, чем от страха. Она и раньше слышала здесь вой, и довольно часто, но сейчас в нём звучало столько невысказанной боли, что он показался ей похожим на человеческий крик. — У моих детей были лютоволки, — неожиданно для себя самой заговорила Кейтилин. — Пятеро волчат для каждого из детей Старков. — «И белый волчонок для Джона Сноу, но это не важно». — Я думала, что их послали Старые боги Севера, чтобы защищать моих детей. Но волк Робба, Серый Ветер, погиб вместе с ним, волков Брана и Рикона, должно быть, убил Теон Грейджой, волчица Сансы Леди была казнена по приказу королевы, а Нимерия, волчица Арьи... Арья назвала её в честь древней королевы ройнаров. Она сбежала и теперь бродит где-то здесь. Иногда мне снится, как она вытаскивает меня из воды. — В ту ночь возле реки мы видели много волков, — пожал плечами Берик, — и на берегу, возле того места, где мы нашли вас, были следы волчьих лап. Среди стаи могла быть и волчица Арьи. — Она узнала меня, — продолжала Кейтилин почти шёпотом. — Она вытащила меня из воды, но не тронула и не дала тронуть другим волкам. Эти волки куда разумнее обычных волков. Иногда мне хочется отправиться в лес и найти Нимерию — тогда я не была бы столь одинока. — Это опасно, — заметил Берик, — и потом, вряд ли волчица станет жить с людьми. Она — дикий зверь, и у неё есть своя стая. — Арья была такой же, — кивнула Кейтилин. — Дикой, вольной, никого не слушалась. Вскоре стал накрапывать дождь, и они были вынуждены уйти с берега. Далёкий вой постепенно затих, оставив в душе Кейтилин щемящее чувство.***
В тот же вечер произошло нечто, перевернувшее все представления Кейтилин о волшебстве и богах. Разбойники собрались в полом холме — одни сушили у костра мокрую одежду, другие жадно хлебали суп, третьи просто грелись. Они негромко переговаривались, но вскоре все разговоры затихли, и мужчины один за другим отправились на покой. Возле костра осталось лишь несколько человек, среди них Торос, продолжавший пристально всматриваться в пламя, Берик, с отрешённым видом глядевший единственным глазом перед собой, Том из Семи Ручьёв, который негромко бренчал на арфе, мурлыкая что-то себе под нос. Кейтилин сидела чуть в стороне, доедая суп из плошки — у неё не было аппетита, но она заставляла себя поесть. Внезапно Торос шевельнулся и наклонился ближе к пламени, которое вспыхнуло ярче и почти коснулось его вылинявших одеяний. Он явно что-то увидел — что-то, что потрясло, но в то же время обрадовало его. — Что ты видишь, Торос? — Берик вскинул голову, словно только что проснулся. — Арью, — выдохнул жрец. — Я вижу девочку, она плывёт на корабле... и рядом с ней никого. — Где она? — Кейтилин сама не заметила, как выронила почти пустую миску и вскочила с места. — Покажите мне! Я должна её увидеть! — Я не знаю, получится ли у вас, миледи, — с сомнением произнёс жрец, — но возьмите меня за руку и посмотрите в огонь. Кейтилин сжала протянутую ладонь, не обращая внимания на вновь вспыхнувшую боль в пальцах, и наклонилась вперёд, до рези в глазах вглядываясь в пламя. Она всё ещё полностью не верила в волшебство — не верила до тех пор, пока огонь не расступился перед ней, и пляшущие языки не обратились в чёткие контуры. Рыжий огонь рассыпался на множество цветов, искры превратились в брызги воды, и Кейтилин увидела перед собой младшую дочь. Тоненькая, как веточка, заметно вытянувшаяся и повзрослевшая, это несомненно была Арья, с её длинным лицом и серыми глазами, с вечным гнездом на голове, одетая как мальчик и сжимавшая в руках узкий тонкий клинок. Вокруг неё скользили какие-то тени, за спиной колыхался пурпурный парус — или то был язык пламени? Арья исхудала, и глаза её напряжённо вглядывались в море, но она была жива и даже, судя по всему, не мучилась от морской болезни. Тени людей скользили вокруг неё, но ни в одной из них нельзя было признать Пса. — Арья! — Кейтилин с хриплым криком бросилась вперёд, точно желая схватить дочь и вытянуть её из пламени, обнять, прижать к себе. Торосу и Берику пришлось применить все силы, чтобы удержать её, иначе леди Старк бросилась бы в огонь. Через несколько мгновений помутнение рассудка прошло, и Кейтилин, разом обессилев, опустилась на землю. — Что это было? — воскликнула она. — Прошлое, настоящее или будущее? Что за корабль, на котором находится моя дочь? — Пламя всегда говорит кратко, — Торос снова посмотрел на костёр, но явно не видел там ничего, кроме пляшущих алых языков. — Я не могу сказать, настоящее это или будущее... но ваша дочь жива и свободна. — Куда она плывёт? — устало спросила Кейтилин. — Этого я не могу сказать, — покачал головой Торос. — Я буду продолжать смотреть в огонь и возносить молитвы, и, быть может, Владыка Света пошлёт мне следующее видение. — Арья, моя девочка... О Семеро, она так выросла, — прошептала Кейтилин, прижимая руки к лицу, и впервые за долгое время ощутила на своих щеках слёзы. С тех пор она с новой силой уверовала — пусть уже не в Семерых и ещё не в Рглора, но всё же в некоторую могущественную силу, которой, как она смела надеяться, небезразлична судьба её детей. Кейтилин вспомнила тот страшный вечер в шатре Ренли Баратеона, чёрную тень, пронзившую его доспехи, испуганный крик Бриенны, налетевший холодный порыв ветра... Не только Станнису и его красной жрице подвластно колдовство, подумала она, и это наполнило её пугающей уверенностью. Пусть в сказаниях и песнях добрые колдуны встречаются гораздо реже злых, пусть всякая магия имеет свою цену — если Кейтилин Старк придётся обратиться к ней, чтоб защитить своих детей, она сделает это. А в Торосе словно проснулась некая сила, неосознанная даже им самим. Видения являлись всё чаще и чаще, и в них была не одна только Арья — красный жрец видел и Сансу, и, что было совсем невероятно, Брана и Рикона. Кейтилин ни за что не поверила бы, решив, что Торос пытается утешить её пустыми сказками, если бы сама не увидела в пламени сыновей. Бран, её бедный сломанный мальчик, которого она вынуждена была покинуть, когда он ещё не пришёл в себя, теперь вырос и даже возмужал, его лицо осунулось и вытянулось, став похожим на лицо Неда. Он сидел на снегу и разговаривал с невысокой стройной девушкой, чьи тёмные вьющиеся волосы были стянуты в пучок, а в руках она держала трезубец. У ног Брана лежал, положив голову ему на колени, лютоволк, который, казалось, стал ещё крупнее с тех пор, как он ворвался в комнату и разорвал горло неизвестному, покушавшемуся на жизнь её сына. Среди теней Кейтилин заметила ещё одного юношу, приближавшегося к Брану и девушке, но видение тут же расплылось, и перед глазами вновь заплясал огонь. — Он жив, — прошептала Кейтилин, проводя пальцами по дорожкам слёз. Эти видения не могут быть картинами прошлого, ведь Бран выглядит гораздо старше, чем был раньше. И лютоволк с ним, и эта девушка... Имена снова начали путаться в памяти, но Кейтилин вспомнила о полученных Роббом письмах — в них говорилось о Хоуленде Риде, старом друге Неда, и его детях, Мире и Жойене. Должно быть, эта девушка и есть Мира, а тот юноша из тени — Жойен... Кейтилин совсем не знала их, но уже прониклась горячей благодарностью за то, что они спасли её сына. Они не дали Теону Грейджою убить маленьких Старков — он солгал, проклятый железнорождённый! Предательство Грейджоя не становилось меньше, и Кейтилин не сочувствовала ему, вспомнив, что Рамси сдирал с него кожу живьём, но всё же у неё отлегло от сердца, и оно вновь забилось быстрее. В другой раз она увидела в пламени Рикона, тоже подросшего и вытянувшегося, и рядом с ним тоже был волк, чёрный и хищно скаливший зубы, а ещё высокая сильная женщина — наверное, та самая одичалая Оша, о которой рассказывал Робб. И к ней, жестокой дикарке из-за Стены, Кейтилин тоже испытала тёплое чувство — она спасла Рикона, она крепко держала его за руку и подставляла плечо, помогая пробираться сквозь снег, в то время как Лохматик шёл впереди, взрывая сугробы мощными лапами и разнюхивая дорогу. И Сансу Кейтилин тоже видела, правда реже, чем остальных, — её хрупкая девочка, пахнущая цветами и лимонными пирожными, была заперта в Орлином Гнезде, а вокруг неё ходил кругами, как лис, подкрадывающийся к добыче, Петир Бейлиш. Петир, который клялся ей в любви, Петир, который солгал и предал её... Кейтилин не слышала в огне слов, но видела по лицам, что теперь Бейлиш льёт те же сладкие слова в уши Сансе, а её бедная дочь, волосы которой почему-то сменили цвет с рыжего на тёмно-каштановый, дрожит, бледнеет и краснеет, не зная, можно ли в этом мире хоть кому-нибудь верить. Когда до Братства дошли вести о смерти Лизы Аррен, Кейтилин ни на миг не поверила, будто в её гибели виноват домашний певец. Даже если Мариллион и убил её, его наверняка надоумил Мизинец — а может, он и сам вытолкнул безумно влюблённую Лизу в Лунную Дверь. Кейтилин не нашла в себе сил оплакать сестру — слишком много слёз было пролито по собственным детям, да и Лиза уже давно отдалилась от сестры. Теперь же в Орлином Гнезде правил Бейлиш, и Санса целиком и полностью зависела от него. Кейтилин бы многое отдала за то, чтобы проникнуть в замок, прижать дочь к груди и перерезать Мизинцу горло тем самым ножом, который висел у неё на поясе. Но это было невозможно — Орлиное Гнездо неприступно, и пробраться туда незаметно нельзя. Оставалось лишь надеяться на то, что Санса окажется сильнее духом и мужественнее, чем считает Бейлиш, и что она найдёт способ спастись от него. Если её дочь в самом деле отравила короля Джоффри, то она вовсе не так беззащитна, как думают многие. Было невероятно прекрасно и в то же время ужасно больно видеть своих детей в редких видениях, знать, что они живы, и не иметь возможности дотронуться до них, обнять, защитить! Санса заперта в Долине, должно быть, под чужим именем, Арья скитается по улицам неизвестного города, торгуя мидиями — Торос сказал, что город очень похож на Браавос. Бран вместе с Ридами и волком (а в одном из видений мелькнул и славный великан Ходор) затерян в снегах, возможно, даже за пределами Стены, Рикон где-то далеко, бродит по суровым лесам... Они живы, но разбросаны по миру, и не в силах Кейтилин собрать их вместе. Она может только ждать и надеяться, что у детей, в чьих жилах течёт кровь Старков и Талли, окажется достаточно сил, что однажды они снова соберутся вместе. Что ж, ей не в новинку ждать, пусть раньше ожидание никогда не было таким мучительным. И пусть она не может защитить своих живых детей, зато может отомстить за мёртвого. Не далее, как вчера вечером они с Бериком и Лимом придумали, как заманить в ловушку нескольких Фреев, и сердце Кейтилин не дрогнуло, когда лорд Берик объявил, что после суда они будут повешены. Теперь же Кейтилин сидела, прислонившись спиной к стволу дерева, и смотрела вглубь леса. Спина всё ещё часто болела после попавшей в неё стрелы, и ходить приходилось очень осторожно, выпрямившись и ступая медленно — как ходят настоящие леди, как когда-то учили её мама и септа. Кейтилин почти не наклонялась, а если нужно было что-то поднять с земли, осторожно опускалась на колени, по-прежнему ровно держа спину. Когда она, как сейчас, сидела, прижавшись к дереву, боль отступала. Кейтилин смотрела на хмурое осеннее небо, на деревья, уже начавшие менять зелёный цвет листвы на золотой, рыжий и алый, на появившиеся не столь давно просветы между кустарниками, вдыхала прохладный воздух и думала о том, что осень пришла слишком быстро и внезапно. — Миледи, — из-за кустов бесшумно выскользнул лорд Берик и опустился на землю рядом с ней. — Вы бы не сидели на холодном — простудитесь. — Не думаю, что после всего пережитого я могу пострадать от холодной земли, — ответила Кейтилин. — Кроме того, вы тоже на ней сидите. — Я почти не чувствую холода, — усмехнулся Берик. — Я ведь говорил, что каждое воскрешение отнимает у меня всё больше чувств... Я попросил Тороса больше не воскрешать меня, — произнёс он после долгого молчания, — а он в ответ попросил меня не умирать. — Вы устали от постоянного возвращения? — Устал. И я не хочу, в очередной раз придя в себя на залитой кровью траве, понять, что не чувствую вообще ничего. Уж лучше умереть человеком, в котором осталась искра жизни, чем существовать ходячим мертвецом. — Вы не похожи на мертвеца, — искренне возразила Кейтилин. — Вы живее многих людей, которых я знаю. — И этому я обязан вам, миледи, — Дондаррион склонил голову. — Мне? — Кейтилин думала, что уже давно отвыкла удивляться, но сейчас она была удивлена. — Но почему? — В вас столько сил, сколько я не видел ни в одной женщине... и ни в одном мужчине, если уж на то пошло. Вы продолжаете бороться, даже если кажется, что всё потеряно. Если уж мне суждено умереть в последний раз, то я хотел бы сделать это, сражаясь за вас. — Не стоит следовать за мной, — печально проговорила она. — Иногда мне кажется, что я приношу одни лишь несчастья. Из-за меня началась война, по моей вине погиб Нед, я погубила Робба... — Вы были обмануты, — возразил Берик. — Это не вы разграбили Речные Земли, не вы казнили лорда Эддарда и вонзили кинжал в грудь Робба. Множество людей сражаются в этой войне, каждый совершает хорошие и дурные поступки, кто-то только дурные... Наверное, есть и те, кто совершает только хорошие, но таких людей мне ещё не встречалось. — Я так часто ошибалась, — устало прошептала Кейтилин. — Все мы ошибаемся, миледи. Не берите на себя вину за чужие грехи. — Неужели я заслужила это? Неужели мои ошибки столь велики, что мне суждено было лишиться всех своих детей? — Вы их не лишились, — заявил лорд Берик с такой уверенностью, точно видел её будущее в пламени. — Король Робб, я надеюсь, упокоился с миром, остальные же вернутся к вам, пусть они сейчас и далеко. Ведь они живы, вы сами их видели, значит, есть надежда. Всегда есть надежда, — он огляделся, словно пытаясь найти вокруг доказательства своим словам. — Вот, посмотрите, — Берик указал на невзрачные белые цветы, уже примятые первым дыханием осени. — Эти цветы куда более стойки, чем кажутся на первый взгляд. — Зима близко, — вздохнула Кейтилин. — Она убьёт их. — Они исчезнут до весны, но весной первыми покажутся из-под снега, — ответил Дондаррион. — Никакому холоду не уничтожить их окончательно. Так и надежда — она может быть совсем слабой, едва теплиться, но всё-таки она есть. Эти слова были похожи на строки из старинной баллады или легенды, но Кейтилин, услышав их, почувствовала странное оживление. В самом деле, пока она жива и свободна, пока живы её дети, она не должна сдаваться. Она должна надеяться и следовать по тому извилистому пути, которым ведёт её неведомая сила, будь то Старые боги, Семеро или Владыка Света. Она должна быть сильной — ради своих детей. И всё же сейчас Кейтилин ощутила слабость — и холод от долгого сидения на земле. Берик, почувствовав, что она дрожит, накинул ей на плечи свой плащ и осторожно приобнял Кейтилин, прижимая к себе. Она не возражала и даже склонила голову ему на плечо. Пусть она и должна быть сильной, но ведь сейчас, с этим человеком, можно хоть немного побыть слабой? Просто посидеть, греясь под плащом, поглядеть на кажущиеся столь беззащитными, а на самом деле очень стойкие белые цветы и подумать о надежде. Зима близко, в этом Старки всегда были правы. Но это не значит, что надежды нет.