Just friends?

Влюбляться — плохо, влюбляться в друга — ещё хуже, а если ты и сам являешься парнем — то лучше сразу «случайно» перепутать окно с дверью. Сынмин — табу. Чувства к нему ни в коем случае нельзя выносить наружу, но так сложно держаться и с восторгом не смотреть на идеальные черты лица, а также внимательно слушать гнусавый, милый голос, ушами цепляя каждый маленький звук и придыхание, с которым он говорит, без представления о том, что парень мог бы так ласково произносить имя Хёнджина. Они общаются уже очень давно и казалось бы ничего не могло потревожить их дружбу, если бы Хван не стал ловить себя на мыслях, которые в голове воображали поцелуи, не совсем дружеские объятия и что-то более личное, близкое, например отношения. Каждый раз смотреть на парня, будто он весь его мир и чуть ли не задыхаться, позабыв как дышать — невыносимо. Осознание того, что у Хёнджина появилась первая и единственная тайна, которую он стал скрывать от Сынмина — сжирает изнутри. У них никогда не было секретов друг от друга, а теперь старший чуть ли не испортил их безупречную дружбу, о которой мечтают очень многие их знакомые. О их верности и совместимости в общении уже стали слагать легенды, вот только даже эти люди не догадывались с какой тоской Хёнджин смотрит на то, что Ким и правда никогда не посмотрит на него, как на что-то большее, чем лучший и самый близкий друг. Не надо было сближаться настолько сильно. Не надо было смотреть так долго на его спящее, безмятежное и спокойное лицо, когда оставался на ночёвке, не надо было… «Не надо было вообще начинать с ним общаться», — даже на таких мыслях ловил себя Хван, сразу же стукая ладонью по лбу. Нельзя так думать, если бы не Сынмин — у него в жизни было в десять раз меньше доброты и чего-то хорошего. Именно с ним он познал всё; и дружбу, и к сожалению, любовь. Он правда готов отдать всё и убить любого, лишь бы Сынмин никогда не чувствовал какого-либо дискомфорта и боли. Особенно ту боль, которую чувствует старший каждый день и в моясь в душе проливает последние слёзы (которые, казалось бы, должны были уже давно закончиться, но нет) вместе со струйками воды. — Когда я стал таким жалким? А после ночами лёжа в кровати и в воображении представляя лучшую жизнь, которая у него могла быть, наверное, в параллельном мире — жизнь с Сынмином. Те же объятия, поцелуи в щёку, похождения в кафе и совместный просмотр фильмов, но в такой реальности, в которой Ким знает о чувствах второго и всё взаимно. А когда его воображение переносилось на сны — это была высшая степень радости. Только один общий друг парней заметил эти взгляды и особую степень заботы, исходящую от Хёнджина, поэтому не раз старался вывести Хвана на разговор и выяснить что и как. В какой-то момент тот ломается и рассказывает всё, как обычно мирно попивая кофе после работы, на которой они являлись коллегами. — На друзей так не смотрят. — Я боюсь всё испортить, — слышать надо было как отчаянно и грустно звучал Хёнджин, но так смиренно, и улыбаясь совсем не весёлой улыбкой.

***

Сынмин стал подозревать что-то неладное слишком поздно, а именно тогда, когда Хван слёг у себя в квартире под предлогом «заболел», а у самого просто крыша ехала от недосказанности и ревности. Ким метался между двумя решениями: поверить Хёнджину и не ехать к нему разбираться, и послушать Чанбина, который говорил быстро мчаться к парню. Сынмин, очевидно, выбрал второе. Со отвёз Кима на такой высокой скорости, будто они на каких-то гонках, а дальше Сынмин сам (потому что им нужно побыть вдвоём — как сказал Чанбин) спотыкаясь добежал до нужного этажа и нужной двери. Хван снова забыл закрыть дверь на замок, хоть и младший так много раз учил, что может кто-то зайти и обворовать его, а то ещё и хуже — убить, но сейчас эта привычка сыграла на руку Сынмину и он зашёл в квартиру. В нос ударил противный запах табака, из-за чего парень скривился неприятно; Хёнджин всё это время не мог вынуть сигареты изо рта, заменяя каждые несколько минут новой. Сынмин застал владельца в спальне, лежащим на кровати в полудрёме и с облегчением выдохнул. Живой хотя бы, додумался не совершать ничего. Тот подходит к нему, параллельно осматривая кучу бычков на подоконнике и аккуратно садится рядом, а Хёнджин чувствует как прогибается матрас и приподымается на локтях, не сразу открывая глаза пробормотав что-то вроде «Ну кто это?». — Я это, — Сынмин улыбается легко, чем второго загнал в ступор. — Но я не просто так сюда приехал, ты расскажешь мне, что с тобой происходит? — он касается кончиками пальцев осунувшегося лица парня, отчего тот вздрогнул. — Ты исхудал и стал выглядеть устало, скажи мне. Хван открывает и закрывает рот, словно рыбка, а Сынмин продолжает: — Правду, я вижу, что ты сейчас хочешь соврать, — и в глаза смотрит, так пронизывающе. Хёнджин сдаётся, спустя столько лет. — Я влюблён в тебя, Сынмин, очень давно, — он тяжело вздыхает, опуская взгляд. — Я стал сходить с ума от осознания, потому что понимаю, что я тебе никогда в таком плане не понравлюсь. Но мне так сильно хочется коснуться тебя и… поцеловать, что я решил просто переждать это время в одиночестве и постараться охладеть к тебе, но никак не получается… Прости, я разрушаю нашу дружбу и пойму, если ты обрубишь все связи после моего признания, — Хван выпалил всё на эмоциях, думая о том, что лучше за раз высказать всё. Будь что будет. Сказать, что Сынмин в шоке — ничего не сказать. Почему Хёнджин так боялся? Так долго терпел и молчал? Он слушал всё это, будто потеряв дар речи и часто моргал. А как только Хван закончил, Сынмин накинулся на него с объятиями, повиснув на шее и уложив голову на плечо тихо прошептал своим томным и спокойным голосом, от которого старший снова ловит микроинфаркт: — Глупый.