Smut

Доминик медленно перебирает в руках ключи, коих на связке едва ли не дюжина, и пытается вспомнить, когда в последний раз он был здесь. Квартира оказалась заброшена с тех пор, как Мэтт поселился в Италии, а сам Доминик перебрался на более теплое и заманчиво-солнечное побережье Бискайского залива, в городок с изящным только на первый взгляд названием. Некоторые потрясения сменились необычайным смирением, странным оттого, как все это резко улеглось. И не казалось уже такой трагедией, что Мэтт ведет двойную жизнь. Никакая она не двойная, в очередной раз думает Ховард, отпирая верхний замок. Такая же часть повседневной жизни, как серьезный кинк крупнотелого офисного работника, который, казалось бы, настолько уныл и безнадежен, что даже представить трудно, куда он тратит стабильный заработок, и на которого уж никак не подумаешь, что он любит, когда его связывают. Доминик морщится от собственных мыслей, потому что картинки в голове появляются жуткие. Нижний замок поддается так же легко, оба закрыты полностью, так что даже не возникает сомнений, что сюда никто не заходил долгое время. У Мэтта дубликат ключей от этой квартиры, которая служила им обоим тайным убежищем, кажется, в другой совсем жизни. Когда творить было проще, жить было проще, любить… Дом отчего-то медлит, заглядывает в квартиру осторожно, будто ожидает там кого-то увидеть. Упрекает себя за подобную подозрительность и заходит, закрывая дверь. Воздух не кажется таким уж и спертым, как это бывает в длительное время закрытых помещениях, но ошметки пыли валяются чуть дальше на полу некоторого подобия коридора, ведущего в гостиную. Доминик приехал сюда не столько чтобы порепетировать, как он старательно твердит себе, сколько проведать свою самую первую установку, купленную на деньги с Шоубиз тура, и это такое давнее воспоминание, что он невольно улыбается, вспоминая, как молодое безумие только начиналось. И для подобного дестроя на сцене им не нужны были огромные декорации, море освещения и пафоса. Он приехал сюда, чтобы в какой-то мере предаться воспоминаниям. Он мог бы попросить у Мэтта ключи от студии, он мог бы, в конце концов, собрать электронку дома, но вдруг волна ностальгии оказалась сильнее, да и нежелание видеть Беллами делало свое непривычное дело. Поэтому, вооружившись метрономом, болтами, четырехгранным ключом и полиролью, Доминик ступает, не разуваясь, в гостиную. Диван отодвинут к стене и покрыт плотной полиэтиленовой пленкой, в остальном помещение изменилось не сильно. У соседней стены, однако, вместо тумбочек покоится по частям в чехлах и коробках та самая первая профессиональная установка. Доминик сдергивает резким движением пленку с дивана, кидает туда сумку и сразу же распахивает оба окна, выходящие из комнаты в слишком уж тихий для дневного времени двор. Слабые порывы ветра все же сдувают пыль с занавесок, и она кружится рядом, заставляя Ховарда то и дело чихать от ее наличия. Он жалеет, что не захватил с собой чая или чего-нибудь подобного, потому что делать пока совсем нечего. Он сбегает от «урагана» пыли на маленькую кухоньку, проверяя все шкафчики от безделья, заранее зная, что там ничего и не могло заваляться кроме трех слоев вездесущей пыли. Дом поправляет светлую в непонятную пятнышку рубашку, отодвигает табурет и садится пока на него, предварительно небрежным жестом смахнув пыль. Чтобы через пару секунд встать, потому что желание хоть чем-то заняться сильнее чертовой аллергии на пыль. Его руки слегка трясутся, когда он начинает распаковывать бас-бочку, предварительно оттянутую от стены подальше. Ненужные воспоминания назойливо тянут в свою паутину, но Доминик только в нетерпении разрывает ненужную картонку и оглядывает темно зеленую большую бочку, которая все равно в темноте любого захудалого клуба, где они выступали, казалась черной. За ней рядом на полу осторожно разложены высокий и низкий томы, один ярко желтый, а другой розовый в блестку. Доминик прекрасно помнит, как происходила сборка, и усмехается воспоминаниям. Напольный том и малый барабан такие же темные, как и сама бочка. Доминик решает, что ему не помешало бы немного музыки, пока он будет чистить их и менять пластик. Он приносит табурет с кухни и ставит на него ноутбук, вставляет флеш-карту в разъем и включает демо песни, что записывали Стормер и Алекс на прошлой неделе в студии. Почему Доминик прилетел в Лондон в срочном порядке в свободную неделю он и сам не знает. Просто не находит нужным задумываться об этом, списывая все на тягу к родине. Работа продвигается вполне неплохо, и спустя полчаса Доминик уже вычищает тарелки хай-хэта, уставший, но довольный. После недолгого перерыва он с новыми силами приступает к сборке. И в итоге, к его величайшему удовлетворению, все звучит по меньшей мере прекрасно, когда он пододвигает старый стул со стертой черной обивкой, садится, покручиваясь на нем пару раз, засовывает наушники в уши и включает метроном, решая проверить мышечную память. Ставит сразу на восьмые, двойками выбивая дробь. Он знает, что руки начнут гудеть еще не скоро, эта проблема в виду стольких лет практики давно уже отпала сама собой. Через некоторое время звук первого такта дроби начинает выпадать, и это всегда значит, что он идеально попадает в клик. Скоро ему это надоедает, все отлажено лучше некуда, и Ховард пододвигает к себе табурет с ноутбуком и включает ту самую песню, наложением которой они займутся первым делом на следующей неделе. Он чувствует контроль, наслаждается тем, что нарабатывает сам, и координация движений дается легко, будто разумом он парит где-то в другой сфере, пока руки и ноги двигаются синхронно, дополняя мелодию. Партия в наушниках заканчивается неожиданно, и Доминик решает, что если все настолько слилось воедино, значит, его ритм подходит идеально. Он довольно мычит, стягивая наушники, как вдруг он чувствует касание к плечу. - Блять! – вскрикивает он, оборачиваясь на обладателя руки. – Беллами, ты мудло. На что тот самодовольно улыбается, не стесняясь передних зубов. - Расслабься. Кто еще может сюда заявиться, кроме нас, - он кладет вторую руку на правое плечо Ховарда и умело сжимает. Тот рычит, пытаясь расслабиться и успокоить колотящееся сердце, и рука Беллами этому отнюдь не способствует. - Ну, здравствуй. Что ты тут забыл? Он может чувствовать, как Мэтт пожимает плечами в ответ, по тому, как двигаются его руки. - А ты мог бы попросить у меня ключи от… - Знаю. – Отрезал Доминик. Ну не говорить же ему с ходу, что он не хотел попадаться Мэтту на глаза. Беллами вряд ли бы понял, а оценил и того меньше. Мэтт наклонился и шепнул ему на ухо: - Я скучал. Но Доминик продолжал упрямо молчать. - Не хочешь рассказать, в чем дело? – продолжал давить брюнет. – Что это у тебя тут, - он выдернул штекер из разъема ноутбука, чтобы услышать слова песни. Твоя любовь режет, словно лезвия Но боль такая сладкая И я продолжаю ранить себя Мэтт хмыкнул, наклоняясь к тачпаду и щелкая другую. - Эта мне нравится больше. Сыграешь? Вступительная гитарная партия раздается из динамиков, и Доминик ерзает на сидении, соглашаясь на что угодно, лишь бы оттянуть ненужные допросы Беллами. Тот вдруг присаживается позади, и Ховард съезжает на сидении. - Мне бы одному тут зад разместить, - ворчит он, останавливая песню. - А так? – внезапно Мэтт обхватывает его руками за пояс и садит к себе на колени, ногой пододвигая поочередно педали. – Достаешь? Ховард пытается дышать ровно, потому что это кажется таким сексуальным. Да еще и жар тела Беллами позади, совсем не дает расслабиться, откидывая в прошлое. Тогда Доминик мог часами наслаждаться этим теплом позади себя, быстрыми движениями и протяжными стонами… - Ну? – сжимает его ногу чуть выше колена Мэтт, и он нервно сглатывает, тянется рукой к ноутбуку и включает песню. С первых же долей Мэтт поглаживает его ноги, но Ховард старается изображать из себя неприступную невинность, отбивает ритм первой доли, когда Мэтт начинает шептать ему на ухо. Детка, ты скоростная Потому что рождена седлать Малыш, из-за тебя в штанах жарко Создан я тебя еба… - Мэтт! – Доминик нервно смеется, перебивая. – Не меняй слова! - Почему это? – Беллами за его спиной голодно наблюдает, как напрягаются мышцы рук драммера, когда он бьет по чашечке хэта одной, а второй ведет основной ритм. Детка, я чувствую себя грязным из-за тебя Малыш, ты нравишься мне так сильно Так сильно Половина песни отыграна, но почему-то Доминику начинает хотеться, чтобы она не заканчивалась никогда. Возможно, потому что одной рукой Мэтт скользит на его пах и ненавязчиво сжимает, а губами ласкает шею, горячо дыша. Детка, ты заставляешь меня… Заставляешь делать это Малыш… Ты нравишься мне… Так сильно Беллами не прекращает шептать, а Доминик чувствует себя настолько возбужденным впервые за долгое время. Последний удар приходится на хэт, который он сразу же закрывает. Но тут же из динамиков начинает доноситься другая мелодия, и Мэтт резко убирает руки. - Не… - начинает Ховард, но спохватывается поздно, брюнет легко покусывает мочку его уха и, понижая голос, спрашивает: - Мне прекратить? И не важно, что ноги у Доминика начинают затекать из-за непривычно высокого положения, что тело, кажется, трясет от нужды перейти к более активным действиям; он отрицательно мотает головой. - Не останавливайся, - и подбирает ритм со второго отрывка, отстукивая четвертые ноты яростно. Он пытается расслабиться и насладиться сразу и ловкими касаниями, и игрой на любимом инструменте, но все равно его рука, дрогнув, не добивает одну долю по тарелке. Потому что в этот момент Мэттью опускает обе руки на его пах и звякает пряжкой ремня, расстегивает верхнюю пуговицу, скользя рукой по животу вниз, лаская Ховарда. У Доминика на этот момент приходится дробь, и он неприлично громко стонет, но продолжает играть. Если бы каждый раз, когда им овладевает возбуждение на сцене, он мог бы получить подобное внимание, то кончал бы раз пять за концерт, думается ему. Мэттью высвобождает его член из джинс полностью, сжимает и размазывает немного выступившей смазки, чувствуя, как он твердеет в его руке. Беллами продолжает насиловать шею блондина, и тот не выдерживает, продолжая настукивать тот же ритм, хотя песня уже закончилась, и в комнате не слышно ничего, кроме его стонов и ударов. Раз, два, три, четыре. Мэттью второй рукой сжимает его яйца, и Доминик роняет палочки на пол, обхватывая обеими руками брюнета за шею и отклоняя голову еще больше, чтобы у Беллами было сколько хочет места для укусов, засосов и поцелуев. - Я не хотел попадаться тебе на глаза, - шипит Ховард. – Не хотел признавать свою слабость, когда понял, что ты теперь свободен. Что я настолько эгоистичен, а все ради удовольствия, которое я получаю с тобой. Но я хочу тебя, Мэттью чертов Беллами. Так же сильно, как раньше. Мэтт пораженно выдыхает, убирая руки. - Раздевайся. И Доминик тут же соскакивает с его колен, направляется к дивану у стены, попутно скидывая с себя одежду, торопливо сдирая с ног штаны и майку одним рывком. Он оглядывается на Беллами только когда располагается на диване, опираясь локтями на его спинку, отставляя задницу. Брюнет облизывается и голодно смотрит. - Твоя кожа всегда такая соблазнительно-золотая, - с этими словами Мэтт отшвыривает ногой штаны куда-то в сторону, теперь он полностью раздет, и Доминик может видеть, что он возбудился тоже, и от этого горячая волна окатывает с ног до головы. – Я хочу вылизать тебя, Доминик. Ноги у Ховарда вдруг слабеют, и он роняет голову на сложенные руки, когда Мэтт большими пальцами рук раздвигает его ягодицы. - Я скучал по этому. Скучал по тебе, - тихо рычит Мэттью, взглядом скользя по изогнутой чуть ли не по-кошачьи спине Ховарда. - Сделай же это. И трахни меня. Беллами усмехается этой нетерпеливости, ему нравится чувствовать контроль над ситуацией, и ему нравятся неожиданные реплики Доминика, которые безумно сильно заводят. Пока он обводит языком сжатое кольцо мышц, чувствует подрагивание под языком, то горячо дышит, и Доминик дрожит только от этого. Акт для него настолько интимный, что он жалко мычит, не в силах удержать себя от этого. - Мне придется поработать над твоей тесной задницей, да? – и это вовсе не звучит как вопрос, когда он спустя некоторые бесконечные минуты, во время которых Ховард поджимает пальцы на руках и ногах от удовольствия и подается бедрами назад, осторожно надавливает влажным пальцем на его анус. - О, черт, - шипит Доминик, ему нравится позабытое ощущение, а Беллами проталкивает палец все глубже, преодолевая сопротивление мышц, и двигает им в стороны, на что Доминик невероятно сексуально по его мнению выгибает спину и содрогается от ощущений. Мэтт сплевывает сверху и без особых церемоний вставляет второй палец и чуть покручивает оба в стороны, вводя до последней фаланги. Доминик вскрикивает в нетерпении, подаваясь назад, тупая ноющая боль так возбуждает его, что он старается расслабиться, чтобы Мэтт, наконец, не выдержал, и приступил к главной части. Ховард выдерживает еще минуту изощренных пыток, имитируемых фрикций и поцелуев в спину, будто нечаянных, и рычит. - Давай же. Даже боль слишком хороша, когда ее причиняешь ты, - выдает он и удивляется даже, пока Мэтт не задевает пальцами только лишь слегка его простату. Но Беллами не спешит повиноваться, достает пальцы и погружает кончик языка в тесную жаркую влагу. Доминик оборачивается и видит, как он ласкает себя, размазывая смазку, и возбужденно выдыхает. Мэтт встает, притягивает к себе бедра Доминика и направляет себя рукой к единственной цели на данный момент, такой желанной и жизненно необходимой. На первом толчке он входит не глубоко, стонет напряженно и громко, потому что Доминик тесный до невозможного. Ховард же зажмуривает глаза и громко дышит ртом, потому что это действительно больно, но он знает, что лучше будет, если Мэтт продолжит двигаться. Беллами тоже прекрасно понимает это, старается подавить сладкую дрожь и толкается до конца, через считанные секунды начиная резко притягивать к себе бедра Доминика. Блондин хнычет, на лбу неприятно выступает испарина, но он подается назад, раскачиваясь, привыкая к боли, которая начинает постепенно отходить на второй план. - Быстрее, - требует он, и Мэтт рад ему повиноваться. Грубо толкаясь, Беллами постепенно налегает на влажную спину Доминика грудью, оставляет засос на плече и сам упирается в спинку дивана, почти под прямым углом быстро, но все же недостаточно, входит в Ховарда, и тот вскрикивает от ощущения. Тело скручивает каждый раз, когда Мэтт задевает простату, и Доминик чувствует его, горячего, в себе, явно ощущая более крупную головку, страстно подается назад и стонет не сдерживаясь. Мэтту хочется изласкать все тело блондина, но краем сознания, не затопленного еще удовольствием, он понимает, что он может потерять баланс, и он его рук зависит устойчивость позы, так как сам Доминик уже съехал ниже, уткнувшись в шершавую обивку. Мэтт отклоняется, трахает сильно пару раз, и медленно отстраняет бедра Доминика, пока не выходит из него полностью, на что тот лишь протяжно стонет, и не понятно, был ли это стон разочарования. Тут же садится рядом на диван, раскидывая ноги в стороны, и тянет безвольного Ховарда к себе на колени. Блондин протестующе мычит от невозможности видеть лицо Беллами, но Мэтт оглаживает его ребра, скользя ниже и сжимая руки на тазобедренных косточках. - Помоги мне, детка. И Доминик подгибает немного ноги, направляя в себя член Мэттью, медленно опускается и опирается руками на колени брюнета. - Господи блядь боже, - стонет он, начиная двигаться, а Мэтт сжимает правой рукой его ноющий член, левой скользя по груди, задевая соски, а сам целует поочередно позвонки. Доминик начинает насаживаться яростно и бесконтрольно уже спустя пару минут. Стонет что-то невразумительное, и Мэтт тоже теряет голову, толкается вверх, навстречу бедрам Доминика, и действо так интенсивно, что когда Ховард находит идеальный для них обоих угол, он забывает о требующем к себе внимания члене и седлает Беллами так, что тот крепко, до боли сжимает его бедра и откидывается на спинку дивана, безумно, грубо двигаясь под Домиником. - Теперь ты понимаешь… - выдавливает Беллами, - почему я поменял слова. И снова стонет, а Доминик лишь кивает слишком сильно, сжимается вокруг Мэтта в последний раз и чувствует, как его тело скручивает оргазм, становится слишком жарко, а потом резко холодает, и волна дрожи проходится по его телу. Он содрогается, пока Мэтт держит его бедра руками, мелкими толчками помогая ему достичь пика, и блондин кричит в последний раз то имя, которое является самым важным на этот момент. Когда Доминика начинает отпускать, он чувствует, как Мэтт толчками заполняет его доказательством полученного удовольствия. Доминик приподнимается на дрожащих ногах, позволяя члену Беллами выскользнуть из него, и не очень осторожно падает на разморенное тело под собой. - Больше никогда не сбегай от меня, - мурлычет брюнет и целует Доминика под ухом, зарываясь в волосы носом. Доминик лишь обессилено кивает. Беллами поглаживает его подрагивающий, в размазанной сперме живот, и это так успокаивает, что думать о завтрашнем дне он не имеет никакого желания, но почему-то уверен, что все будет иначе.