Femme fatale

      Этери откидывается на спинку большого мягкого кресла, чувствует, как подушка принимает ее и повторяет все изгибы тела.       Делает глубокий вдох.       Дом-- это то место, где она отдыхает и не пускает никого из посторонних. Если вдуматься, то вообще никого не пускает кроме родных. Впрочем, те живут в других странах, а встречаются лишь на праздниках.       После того, как внезапно умер отец, который и научил Этери читать, а потом и поддержал желание уйти в искусство, словно часть сердца тоже разбилась. Он не дожил полгода до первой триумфальной премьеры дочери.       Мама заболела во время второго--самого искреннего спектакля, принесшего множество наград и славу. А потом угасла. После этого Этери начинало казаться, что ее сердце по-настоящему закрылось от других людей. Также, как и дверь этой квартиры.       Два кольца на цепочках висят у фотографии. Влюбленная пара смотрит на Этери ласково и с надеждой. На соседнем фото-- сама Этери в детстве. Стоит в коротком платье с бантом, в руках-- ушастый кролик, а на острых коленках-- ссадины.       Девочка на фото улыбается так искренне, что Этери самой тепло.       Даже несмотря на то, что она так больше не умеет.       Тонкие пальцы перебирают листы бумаги, впитывают в себя слова, которые настолько живые, что почти осязаемы в комнате, где чуть слышно играет старая патефонная пластинка. Музыка звучит в пустоте квартиры, смешиваясь с тиканьем часов.       Этери погружается в пьесу, кусает губы.       Она радуется только тому, что в тот момент, когда самая судьбоносная история попадает в стены их театра, ей больше некого терять из родителей.       Кончики пальцев скользят по краю бумаги, Этери вскрикивает.       По-детски облизывает палец, чувствуя соленый привкус во рту.       Порезалась.       Капля крови на листе кадется слишком яркой.       Словно печать из мистических историй, которой скрепляется сделка с дьяволом.       -- У тебя нет власти надо мной,--привычно проносится в голове, а потом едко растекается в груди.       Вспоминает, кто последний говорил эту фразу вслух, исказив все возможное ее значение для самой Этери.       Хмурится.       Медленно идет на кухню за аптечкой, заклеивает палец, чтобы было удобно читать, включает чайник. В большую кружку заваривает черный чай со специями, которые пахнут праздниками и теплом.       Этери мерзнет.       Несмотря на махровые светлые носки на ногах и теплую пижаму со звездочками на ней.       В кухне уютно, в глиняном домике-подсвечнике горят лампочки. Этери касается его ладонью.       Столько лет назад его подарил на какой-то праздник Даня. Все боялся, что ей не понравится. А он вот стал одной из любимых вещей.       У Этери дома все на самом деле нужное и настоящее. Все несет какую-то память, важную для нее самой.       Книги в зале за стеклом--те, что она любит перечитывать. В том числе, и с известными репродукциями, парочка подсвечников, статуэтка ангела, несколько карнавальных масок, шкатулок с драгоценностями, даже кукла, которую когда-то дарили родители на восемнадцать лет.       Все вещи хранят внутри память--то, какой она больше никогда не станет, но когда-то была.       От чая пахнет корицей и гвоздикой, Этери ведет кончиками пальцев по ободку кружки, рисует узоры, потом, задумавшись, достает бокал для вина.       Хрустальный, отражающий огоньки.       Гранатовое вино за стеклом похоже на кровь.       Эту мысль Этери от себя отгоняет, отпивает маленькими глотками.       Терпкое.       Пьянящее.       Выключает огоньки в лампе, направляясь в зал.       Долька горького шоколада с имбирем будто обжигает язык,а Этери возвращается в мягкое кресло.       Читает дальше.       "Смерть ждет пока жители Ветилуи откроют ворота войскам Олоферна. Она терпелива и неотвратима. Ходит по узким улицам осадного города, прикасается к немощным старикам пальцами, целует слабых младенцев в лоб, забирает с собой больных. Город гудит, как улей, бережет влагу, как последнее сокровище. Золото иногда блестит под ногами.       Город ждет.       Старейшины безмолствуют.       Где-то в доме на окраине несравненная Юдифь расплетает волосы, чувствуя поцелуй ветра на коже.       Смерть сидит под ее окнами, а потом уходит босиком по жаркому песку.       И не оставляет следов.       Не мир она с собой принесла, а меч.       В тот самый момент, когда мудрые мужи Ветилуи приняли помощь смелой женщины, острое лезвие, завернутое в мягкую кожу, навсегда связало свою судьбу с бесстрашной Юдифь, даруя ей не славу, а проклятье..."       Этери кусает губы, гранатовое вино согревает изнутри, но не дает успокоения.       Так кем же была Юдифь?       Избавительницей?       Единственным смелым человеком во всей Ветелуе?       Обреченной на убийство врага или...?       Кем была она?       --Кто же ты, Юдифь?--шепчет Этери одними губами.       Подходит к большому зеркалу в комнате, касается ладонями резной рамы, повторяет завитки пальцами.       Глаза кажутся черными на бледном лице.       Распускает волосы, кудри падают на плечи.       Губы искусаны почти до крови, сухие, жаждущие поцелуев, а не боли.       Этери усмехается, медленно расстегивает пуговицы на кофте , постепенно открывает ключицы, грудь, плоский живот...Скидывает ненужную одежду.       Стоит перед зеркалом полностью обнаженная.       Беззащитная.       Отчаянная.       Такая, которую уже давно никто не видел.       Проводит кончиками пальцев себе по щеке, подбородку, шее, откидывая голову, ведет вниз к плечам...еще ниже.       Тело натянуто, как струна...изгибы отражаются в гладкой поверхности напротив. Тени кажутся рисунками на коже...глаза--два омута за густыми ресницами.       Этери понимает, что могла бы любоваться собой, как многие люди, но не в силах.       Она прикасается к себе не для того, чтобы восхититься, а только для того, чтобы раз за разом доказать, что жива.       "Не было в Ветилуе женщины прекраснее, чем Юдифь. Тех, кто любил ее втайне и готов был положить весь мир к ногам, было гораздо больше дозволенного. Слишком совершенно ее тело, слишком пленительны речи, слишком бездонны глаза. Но не телом привлекала Юдифь сильных мужей, потому что ум ее был остр, а голос--сладок. Речи ее дарили успокоение слабым и вдохновляли сильных.       Но только ни один человек во всей Ветилуе, да и стране, не слышал от нее слова любви.       Потому что никто из них на самом деле никогда и не слушал Юдифь..."       Отражение в зеркале замирает, обхватывает себя руками, пытаясь согреться. Скрипит игла патефона в тишине...музыка превращается в шум.       --Кто же ты, Юдифь?-- повторяет женщина у темного зеркала, а потом чуть слышно спрашивает, не ожидая ответа.-- Кто же ты...Этери?