Скажи менi: Чому ми живем на лiнiї вогню?
Василь – образно, конечно, – на линии фронта первый. Не просто в первом ряду – выбивается из общей массы короткой спичкой, жребием, почти сияет нимбом над бедовой своей головой – слишком открытый, слишком доверчивый, глупый почти по-мальчишески, в справедливость верящий с упорством завидным. Такие не выживают в политике. Он пригодился бы где-нибудь в Швейцарии, где-то, где поспокойнее, но не здесь. Не под пулями и ножами в спину, не в этом прогнившем насквозь гадюшнике, не на этом тонущем (давно потонувшем) корабле ему рваться в бой за светлое будущее грядущих поколений. Василь Петрович – сущий, мать его, ангел во плоти, но крылья ему быстро пообломают, выкрутив в самих суставах, Ройзманы да Маматовы, втопчут в пыль и перья, и его самого. Система прожуёт, выплюнет и забудет через неделю – когда отгремят последние новости и забудутся сплетни. И отрастить бы Василю, щенку неумному, клыки и когти, обратиться волчонком, щит выставить перед собой, так нет же – мальчишка (именно что) упрям с настойчивостью самоубийцы или душевнобольного, и – сколько ни бейся над и с ним, – не теряет веры в людей. А люди – тлеющие оболочки.На лiнiї вогню Ти була моєю тайною.
Юрий Иванович не признается (себе – в первую и самую важную очередь) никому, что расторопный, такой не похожий на привычные обезличенно-серые массы, гарант для него (для страны, конечно же, для Украины-матушки) – глоток свежего воздуха, ледяной дождь в лицо и приятно-резкое пробуждение от сна в четверть века длиной, но Василь воистину нечто новое: идущий напролом, а не по головам, наивный, но сильный в своей детской, очаровательной непосредственности; Василь воистину нечто ц е н н о е. Такое, что его бы – прятать, его бы – оберегать, запыленную, льдом покрытую под слоем времени душу к нему выворачивать наизнанку, вставать с ним рядом и идти шаг в шаг.Скажи менi: Чому ми живем на лiнiї вогню? Ну, не мовчи, не мовчи...
И он, быть может, попытался бы: одернул за край рукава, за шкирку оттащил юнца от раскрытых перед ним голодных пастей, да Василь, оказывается, умеет (и открывается гранями новыми) удивлять и сам, умеет, если нужно, держать прямой ровную спину, не гнуться, не склонять голову, и, – что самое, пожалуй, чудное, – умеет оставаться самим собой там, где шаг вправо-влево – не просто расстрел, а самая настоящая мясорубка. Юрию – премьером и даже после, – только и остаётся, что наблюдать украдкой, поджимать, пряча улыбку, губы, хранить секреты, беречь тайны, стоять, ослепленному светом, за спиной Василя, да рядом идти с ним – за плечом по правую руку, на полшага ближе к линии фронта, грудью на линию огня.