Mentol Candy

У Сону в карманах должны быть мятные конфеты, которыми бы он делился с друзьями, но вместо них ментоловые сигареты в пачке с пёстрым предупреждением о вреде курения, которые он выкуривает в особенно сложные времена. У Сону должны быть красные губы от долгих поцелуев с понравившейся ему девчонкой, но губы у него только искусанные от каждодневных переживаний по парню. У Сону должна быть яркая подростковая жизнь, гулянки с сверстниками и зажимания с противоположным полом по разным углам, но Ким Сону отказывается от всего этого, вздыхая по Мун Хёнсо, совсем незамечающего его. — Сколько раз просил тебя перестать курить, — у Кевина, как просит называть себя Хёнсо, пальто в мелких каплях дождя, идущего на улице за стенами квартиры. Он снимает его, стряхивая влагу на паркет, вешает на крючок пальто и, не забыв снять ботинки, испачканные уличной грязью крупного мегаполиса, проходит на кухню, где сидит на подоконнике Сону, — с коридора слышно запах. Сону нравится эта забота, нравится то, как шарф, который Кевин ещё не успел снять, обвивает его шею, нравится то, как его сильные руки открывают форточку, которая постоянно заедает в оконной раме. В такие моменты младший считает, что Мун заботится именно о нём, по своей воле, а не из-за вынужденных обстоятельств. — Прости, — сколько раз он уже извинялся за это — не знает, знает только, что курить будет всё то время, пока Кевин Мун есть в его жизни. — В школе завал, решил расслабиться, — откровенная ложь, в которую верят все, по крайней мере, Сону хочется так думать. Кевин смотрит на него с лёгким осуждением, но то сменяется безмолвным смирением. Он снимает шарф, складывая его несколько раз пополам, как всегда делает, и уходит в коридор. Кажется, Сону даже дышать стало легче, куда легче, чем когда он курит. Кевин Мун — гораздо тяжелее никотина, медленно разрушающего его лёгкие, он разрушает его жизнь. — Ты ел что-нибудь? — спрашивает старший, заходя на кухню. Запах ментола ещё стоит в воздухе, кажется, Кевин едва морщится (вообще-то, он не одобряет курение от слова совсем), но молчит, не читает нотации, как старшая сестра Сону, просто молча проходит к холодильнику, ожидая ответа от Кима. — Ладно, можешь не говорить, я знаю, что не ел. Сону хочется рассмеяться, от души, звонко так, чтобы его было слышно в других квартирах, чтобы эхо смеха отражалось от стен в комнате, резонируя в пространстве. Кевин знает его куда лучше, чем родные люди, знает, что когда Ким курит одиноко на подоконнике, то не ест совсем, потому что случилось что-то серьёзное и в горло кусок не лезет. Но даже зная это, Мун дежурно спросит о том, было ли что-то в его желудке кроме едкого противного табачного дыма и желудочного сока. Спросит, потому что не верит ни единому слову Сону. Кевин о чём-то расспрашивает, пока готовит ужин. О школе, друзьях, которых не так много, об увлечениях (знает все), лишь бы не было гнетущего молчания между ними, не было неловкости, чтобы Сону занял свой рот не убивающими его организм сигаретами, а разговорами, из которых Мун почерпнёт для себя что-то новое (или нет). А Сону смотрит всё время ему в спину, отвечая на автомате: вот Кевин тянется за солью на верхней полочке, чуть вставая на носочки, вот мешает ингредиенты, тщательно, чтобы всё пропиталось соусом; он немного пританцовывает, пока поёт западную популярную песню себе под нос, внимательно слушая Кима. И младшему хочется прижаться к его спине, обвить руками талию, крепко-крепко, дышать куда-то между лопаток, вдыхая запах осеннего дождя и чего-то родного. — Ты в последнее время выглядишь более подавленным, — Сону хочется взвыть от наблюдательности Кевина. И странно вот что: подмечает он только что-то в Сону. Сколько раз старшая сестра обижалась на Муна за его невнимательность к каким-то мелочам в их отношениях, сколько скандалов между ними было, заканчивающиеся поцелуями (нет, младший не подглядывал), Кевин продолжал это делать. — Тебя кто-то беспокоит? Подросток на секунду задерживает палочки с едой в миллиметре от пухлых губ, а после берёт пищу, тщательно прожёвывая её. Сону знает, что эту заминку никто бы не заметил из родных, но Кевин заметил. Это видно по слабой усмешке, по тому, как он прожигает взглядом его макушку в ожидании ответа на поставленный вопрос, как атмосфера в комнате резко поменялась, стала давить. — С чего ты взял, что кто-то меня беспокоит? — некрасиво, но иронически, будто Сону не могут беспокоить другие вещи. Кевин смотрит прямо в глаза, видит всю подноготную, всё то, чего, казалось бы, не видел сам Сону, чего не понимал в себе, или хотел не понимать. — Я вижу, как ты на меня смотришь, — если бы сердце Кима было хрустальным, то он, клянётся, мог бы услышать звон разбитого хрусталя. Он знает. — Я вижу в твоих глазах, как ты хочешь оказаться на месте своей сестры, как хочешь оказаться в моих объятиях и чувствовать мои губы. Я вижу это, Сону, поэтому и спрашиваю, кто тебя волнует. Ким приподнимается из-за стола, опираясь ладонями о деревянную поверхность. Даже возвышаясь над Кевином, он чувствует себя слишком маленьким, незащищённым, раздавленным любовью к нему, которая никогда не будет взаимна. — Ты меня не волнуешь, Мун Хёнсо, — неформально обратился Сону, пытаясь максимально показать тот дискомфорт, который Кевин ему доставил своим вопросом. — Вокруг тебя Земля не вертится, просто перестань лезть ко мне в душу. Он пытается уйти, оставив последнее слово за собой, но Кевин Мун просто так его не отпускает. Больно отпихивает назад, к подоконнику, и не даёт уйти, впиваясь в искусанные губы. Сону пытается оттолкнуть, но старший перехватывает запястья, резко пригвоздив их к оконному стеклу, продолжает целовать с силой, касается свободной рукой кожи под форменной рубашкой, сжимает до синяков, Ким уверен в этом, и прижимается ближе. Так близко, что младший чувствует всё, прикусывает нижнюю губу, чтобы углубить поцелуй. И Сону почему-то нравится… — Зато, — он оставляет парочку засосов на шее, оттягивая ворот рубашки, — ты меня волнуешь, Сону-я, — облизывает ушную раковину. У Сону подкашиваются ноги. — И, видимо, я тебя тоже. Губы немного саднят, щёки раскраснелись, Сону никогда не чувствовал себя таким использованным, таким неправильным. Он посылает Кевина на три буквы, на забывая прописать по идеальному лицу кулаком, оставляя на скуле неплохой отёк, и уходит из дома в чём есть. Плевать он хотел на дождь, на то, что может подхватить простуду, отягчённую осложнением. П-Л-Е-В-А-Т-Ь. Ему было обидно за свои мечты, разбившиеся о жестокую реальность. Он не хотел, чтобы всё получилось так ужасно. У него в мечтах они с Кевином обнимались, гуляли за ручку и целовались, когда вздумается, а не… А не то, что случилось. Каким бы крутым и независимым Сону не казался на первый взгляд, он всё ещё был подростком с тонкой душевной организацией и некрепкими нервами, со своими мечтами и загонами. Он так долго не замечал очевидных вещей в свою сторону, игнорируя тот возможный факт, что Мун тоже может испытывать к нему чувства, как в итоге напоролся на реальность, в которой Кевин поцеловал его против воли. Сигареты под дождем были бесполезны, но Сону не сдавался, пытался поджечь её, однако, капли дождя тут же тушили спасительный огонёк. С психа пачка летит в лужу, тонет подобно Титанику, и Ким ловит себя на мысли, что точно так же потонула первая любовь к Кевину, сделав больно сердцу. Возвращаясь домой, он не обнаруживает Кевина. Переодевается и остаётся остаток дня в своей комнате. На следующий день сестра исходит на истерику, когда говорит родителям, что Кевин с ней расстался. Сону не испытывает ничего… Кевин Мун — гораздо тяжелее никотина, медленно разрушающего его лёгкие, он разрушает его жизнь. Но после ухода старшего, в кармане Сону вместо пачки сигарет появились мятные конфеты…