передержанный Jameson

      – Зачем ты пришел?       Твой голос все такой же бархатный и низкий. Твои глаза все также хранят внутри глубину. Даже твой проклятый бар все так же... А в прочем, ничего уже не также. И я не имею ни малейшего понятия, зачем снова пришел. Пить совершенно не хотелось, есть тем более, веселиться в подобных местах мне не по душе. Даже общение и то больше не имело никакого смысла.       Бар изменился. Хозяин с прошлого визита заменил почти все меню, но оставил мой любимый ирландский скотч. Сегодня кроме меня в зале еще несколько человек –молодая парочка, одинокая девушка в слишком коротком топе и двое мужчин в поношенных офисных костюмах. Из колонок мягким голосом поет какая-то иностранка. Пока еще слишком шумно, но через пару часов на улице станет на порядок темнее, а в этих шести обитых деревом стенах с кучей увесистых полок с алкоголем, понавешанными картинами и старыми CD дисками станет намного тише. И ради этих минут стоит остаться.       – Зачем ты пришел? – Вновь раздается твой голос в моей голове. Передо мной лишь пустота и граненный стакан с темно-янтарной жидкостью.       Было глупо полагать и надеяться, что ты все еще тут. Что все также стоишь за барной стойкой и мешаешь одну полу-дрань с другой всю ночь напролет. Было очень опрометчиво приходить сюда после того скандала, ставшего концом всему. К счастью, твой босс сегодня не на месте и не выставит меня вон. К несчастью – тебя здесь тоже нет.       Ты помнишь, что случилось в тот день, когда я пришел впервые? Нет, не в моей жалкой жизни – о ней и говорить нечего. Но видел бы ты свое лицо... На нем не было ни тени улыбки, только холодная злость, о которую я, не выдержав, начал прикуривать.       – У нас нельзя, идите на улицу, – сказал ты мне прямо, глядя в глаза.       Я ничего тебе не ответил и еще сильнее затянулся. Не сомневаюсь, ты готов был врезать мне – так сильно побелели костяшки на твоих пальцах. Сейчас я был бы рад даже этому. Но тогда ты только едва слышно выдохнул, выудил откуда-то из кармана брюк сигарету и, наклонившись ко мне почти вплотную, прикурил от моей сигареты. Никто на моей памяти не вытворял со мной ничего подобного раньше. Тогда я подумал, что либо ты совсем отчаянный, раз закрыл глаза на босса в другом конце зала и его глупые правила, либо больной на голову. Кто же знал, что окажется и то, и другое.       я никогда не говорил тебе, но мне чертовски нравилась эта твоя форма. Нравилась, как она сидела на тебе, как ты с важным, серьезным видом каждый вечер выглаживал и без того безупречные белые рабочие рубашки. Наблюдать за всем это было чертовски занимательно, даже если у меня было дурное настроение. Но больше всего мне нравилось, как из-за нашей спешки на пол прихожей одна за другой падала каждая часть идеальной тройки. Несколько минут и от "Что вам подать, сэр?" ничего не оставалось. Только Ким Тэхен собственной персоной, свысока смотрящий мне прямо в глаза.       Кто сейчас так смотрит на тебя? На чей бледной коже ты оставляешь сине-красные звезды? На ком срываешь свою злость, скопившуюся за день?       Ты никогда не спрашивал, в порядке ли я. Не больно ли мне. Не страшно ли мне. Хочу ли я все это прекратить. Хочу ли я отказаться. Могу ли я? Мог ли я уйти тогда? Смог ли бы ты отпустить меня?       Мы никогда не говорили об этом. Ты никогда не спрашивал, я никогда не отвечал. Но продолжал приходить под утро в твой бар и заказывать свой передержанный джемесон. Ты почти никогда не улыбался гостям, не любезничал с ними, не вел разговоров. И я всегда ломал голову, какого черта они тебя, такого, держат. Никакой клиентоориентированности.       А потом какой-то в стельку пьяный мужик через два стула от меня решил рассказать об этом своему более трезвому другу. Все оказалось до ужаса, до банальщины просто. Босс был твоим отцом. Тот высокий мужик в идеальном выглаженном костюме за пару тысяч долларов, следящий за каждым твоим шагом, каждым твоим движением, каждым твоим звуком, каждым вдохом, был твоим, сука, отцом. И ты, даже если хотел бы, никуда бы не смог сбежать.       В тот день, когда я все узнал, ты был еще грубее, чем прежде. Ты был настолько груб, что я едва мог дышать. Я едва не кашлял кровью, пока ты натягивал на себя брюки. Я хотел умереть, когда дверь за тобой закрывалась с громким щелчком, разрывая и без того образовавшуюся густую тишину. Я так хотел закрыть глаза и не проснуться. Если бы тебе стало от этого легче, я бы сделал это. Я бы заставил себя исчезнуть, чего бы мне это не стоило. Но тогда я не знал, что это действительно помогло бы. Да и что я мог знать?       Мы были вместе так долго. Столько месяцев ты каждое утро выходил из служебного входа, садился в мою машину и ехал со мной, не произнеся ни слова. Допускал ли ты мысль, что я могу развернуть машину и поехать совсем в другом направлении? Хотел ли ты этого? Смог бы ты действительно сбежать со мной?       Все, что я знал о тебе до того рокового дня, было лишь жалкой пародией на правду. Твои шрамы на спине, к которым прижимались мои ладони, были всего лишь кожей, порванными мышцами, телом. Какая часть Ким Тэхена была за ними? Какую боль она в себе так крепко держала? О чем она помнила?       Все, что я знал о тебе, в конечном итоге оказалось ничем. Ничем, за что я мог бы ухватиться, чтобы найти тебя. Знаешь, я даже как-то нанял частного детектива. Три месяца назад. Но такие, как твой отец, хорошо заметают за собой следы.       Где ты сейчас? В какой части планеты? Чем ты занимаешься? Кто рядом с тобой? Стало ли тебе хоть чуточку легче? Я не дурак и не буду тешить себя надеждами, что ты думаешь обо мне. Что ты помнишь обо мне. я не настолько глуп и наивен. Но не буду скрывать, что твои слова, брошенные в тот вечер, до сих пор снятся мне по ночам. Ты кричал так громко, так сильно сжимая кулаки, что сейчас я могу только представить, каких усилий тебе стоило, чтобы сдержаться. К счастью, в зале кроме тех двоих пьяниц и нас никого не было. Никто больше не мог услышать, как ты медленно опускаешь меня на самое дно. Никто кроме меня не мог увидеть, как лед в твоих глазах становится острее и ярче. Никто не мог почувствовать, как я ломаюсь, как рушится и без того неустойчивый мир.       Не знаю, какого черта ты мне так запал. Какого черта я так в тебе завяз. Может быть, это была простая жалость, простой эгоизм заполучить кого-то недоступного вроде тебя. Но вся моя решимость и желание оказались ничтожны перед твоим равнодушным "Съебись отсюда".       Твоя просьба была простой. Прозрачно понятной. Но я не мог оставить все так. Не мог просто развернуться и уйти. перестать стоять перед тобой. наверное, я тоже двинулся головой. И ты все правильно сделал, когда на мой внезапный грубый поцелуй ответил ударом в живот. Я не знаю, что мной двигало в тот момент, пока в голове ютилось желание схватить тебя за руку и увезти к чертовой матери из этого проклятого бара как можно дальше, но эта же самая рука заезжала тебе по скуле. Какого цвета звезды появились на твоем лице на следующее утро, мне не довелось увидеть.       После той ссоры ты исчез. Из бара и из моей жизни. Люди твоего отца не церемонясь, вытолкнули меня на улицу, прежде, чем я осознал, что это конец. Действительно конец. Конец, похожий на обрыв, по которому я до сих пор хожу, не решаясь шагнуть в сторону, в пустую, бездонную яму из-за жалкой надежды еще раз тебя увидеть.       Мне все равно, сколько времени на это уйдет. Я всегда буду здесь, в этом самом чертовом баре, с этим чертовым ирландским скотчем в руках ждать тебя. Может быть, однажды, в глубине служебной комнаты зазвонит телефон, и этот новенький ребенок с большими оленьими глазами, которого взяли вместо тебя, позовет меня внутрь. Твой голос на другом конце провода будет таким же низким и бархатным и выдаст мне приглушенно и сдавленно: "Забери меня отсюда". И мне все равно, в какой части планеты, ты будешь. И мне все равно, если ты снова захочешь сломать меня. Я не отпущу тебя больше. Я не позволю снова тебе исчезнуть.       Поэтому, пожалуйста, возвращайся скорее. пока от меня самого еще что-то осталось.