Macleaya cordata

      Вообще Тсуна соврал бы если бы сказал, что не скучает. Хотя «скучает» тут в принципе мало что отображающее слово, учитывая, что связи так легко не рвутся, а если это и случается, то выдираются они с кусками плоти, оставляя лишь ноющую боль где-то в висках или затылке. Ну и какую-то темноту, что собирается где-то в глубинах души, на подкорках сознания и медленно, но верно заполняет собою весь организм. Небеса, в принципе, плохо переносят расставания, вся их суть отторгает исчезновения тех, кого они посчитали своими. Это и правда можно сравнить с одним целым организмом, где отказавший орган подрывает всю работу и приводит к необратимым последствиям. Ну и кто такой Тсуна, чтобы сполна на себе не прочувствовать слом, казалось бы, безупречно работающей системы. Умершие могут лишь молчать, а значит, и проститься с ними ты нормально не сможешь. Живые кажутся совсем недолговечными и ты с какой-то даже затаенной радостью, скрываемой за форменным отчаянием ждешь, когда все наконец закончится. Возможно, он бы и закончил, ведь все равно они лишь призраки своих былых веселых образов, но это бы и обозначило их проигрыш. Конец игры?       От Хаято пахнет порохом и сигаретами. Он совсем не такой, как Киоко. Совсем не нежный. Резкий и бесконечно одинокий. Но есть в них что-то похоже иначе с чего бы Тсуна влюблялся в обоих. Забавно. Кажется есть нечто притягательное в их глазах, глазах наивно преданно смотрящих на Тсуну. Тсуна знает, что в любой момент обладатели этих глаз без страха и сомнений отдадут свои жизни ради него. Тсуна больше не боится. Он не один. Он больше не чувствует никаких угрызений совести из-за людей, рискующих всем ради него. Каждый день. Каждый гребанный день кого-то из них могут прислать Тсуне в коробках. По частям. В какой-то момент ты не можешь больше бояться. Нельзя бояться всю жизнь. Это так же как те, кто выполняет свою работу высоко над землёй постепенно забывают о страхе упасть. И падают. Смешно. Как же это смешно. Тсуна истерично смеётся.       У Киоко теперь руки по локоть в крови. Хоть от нее и пахнет полевыми цветами - прямо как раньше, тогда, когда учеба была их единственной заботой, Тсуна знает, что это неправда. Всё уже не будет как прежде, хотя он и благодарен ей за эту каплю нормальности в их безумной жизни. Киоко носит нежные платья с кружевными оборками по подолу, с цветочными узорами, вышитыми яркими нитками. Как лесная нимфа, что тьму рыжими локонами разгоняет, да милость праведникам дарит. Худощавая и невысокая, как будто парит в небе, а не по земле ногами в аккуратных лакированных туфлях ступает. Киоко девочка-отличница. И в школе и в вузе умница-красавица, гордость учителей. Когда идет по улице люди оборачиваются. Идеальная. Соседки шепчутся и не понимают, с чего бы это ангелок такой с тем самым ненормальным Савадой общается? Они совсем ничего не понимают. Под подолом у Киоко пистолет. Тсуна не знает его названия, да и не хочет. Сколько бы не пытался Реборн его научить, Тсуне не интересно. Какой смысл в таком оружии, если ты и без него пламенем все сожжешь? Тсуна не думает, что и сама Киоко так нуждается в этой тяжелой стрелялке, как никак была одной из сильнейших иллюзионисток в мире, хоть и уступала Рокудо Мукуро в опыте. Но у иллюзионистов такие слабые хрупкие тела... Хруст костей даже сейчас преследует в кошмарах. Тсуна понимает почему Киоко носит с собой оружие. Он не осуждает. Даже владельцы пламени тумана иногда верят иллюзиям. Кто как ни небо их развеет?       Кажется Хаято всё такой же. Кажется почти не изменился. Но той самой нормальности, что дарит Киоко в нем ни грамма. Недолюбленный ребенок с судьбою тяжелой. Задыхается от чувств своих, но выразить не может. Неизменный. Покорный. Надежный. Видит ли кто-то эти стороны Хаято? Только Тсуна с Киоко. Только им дозволено. Всем остальным лишь грубая ярость, ураган, сносящий всё на своём пути. Но он не притворяется и не лжет, сама натура его огненная воспротивилась бы такому. Он такой, какой есть. В лицо скажет как есть, бесстрашный и верный. «Фанатичный»- сказал бы про себя Тсуна, но да можно ли решить достоверно правда это или нет, неизвестно. Хаято кажется уже почти позабыл весь свой неформальный стиль, в его гардеробе все больше и больше официальных костюмов. Он всё еще носит фенечки на руках, Тсуна пока не решается спрашивать почему, хоть и знает, что ему в ответ не соврут. Хаято не врет, ему уж точно. Через себя переступит, на гордость наплюет, а Тсуне расскажет. Не стоит. Все же действительно неизменный. Смешно даже, нет плакать хочется.       Но Тсуна продолжает смеяться. Смеяться. Как смешно. Он один в доме. Совсем один, если конечно не считать труп незадачливого наемника-убийцы, решившего, что убить Дона Вонголу так легко. И такие дурачки каждый день подсылаются к его милым Киоко и Хаято? Тсуна не знает в бешенстве он или ревнует. А может он рад? Тем не менее он не может остановиться. Ему так смешно. Человеческая воля такая сильная, но человеческая жизнь хрупкая. Как хрусталь или даже засохший лист, опавший с дерева. Тсуна безжалостно топчет такие листья. Сострадание он потерял еще в четырнадцать, а дальше как по накатанной. Нана захлебывалась собственной кровью на этом же месте всего пять лет назад. А потом точно такая же участь постигла и виновников. Он уже тогда не плакал, лишь смеялся. Имеет ли он право? Да какая разница! Совесть, что систематически выбивали из тогда еще тщедушного тела вернуть не получится. Ему не стыдно и не страшно. Он итак знает, что когда-нибудь помрет за все грехи свои, как и все враги его. Получит пулю в лоб? Умрет в сражении? Сожжется в своем же пламени? Не важно, итог ведь всегда один. Иногда ему хочется узнать, что там, по ту сторону. Встретит ли он мать с отцом? Нет, только мать, такие как отец права на загробную жизнь не имеют. Имели ли остальные? Имеет ли сам Тсуна? Проверить хочется. В такие секунды он жалеет, что отказался от огнестрелов, с ними было бы быстрее. Но постойте, ведь не голыми руками уже труп избавиться от него пытался? Тсуна тянется к неподвижному телу. Трупное окоченение еще не наступило, парень выглядел бы совсем живым если бы не неестественно бледное лицо. Совсем молодой, восемнадцати нет наверное и даже красивый. Тсуна мог бы влюбиться, но у него уже есть Киоко и Хаято. Будут ревновать, да и все равно в итоге на помойку выкинут если в кислоте не растворят. Тсуна даже не помнит как оборвал эту жизнь, его это не сильно волнует, пробелы в памяти не вызывают дискомфорта, скорее являют пред собой приятную неожиданность, что так приятно романтизировать Тсуне. Может это и есть конец? Он расстегивает рубашку на совсем еле теплом теле незнакомца и проводит ногтем по холодному животу. Взгляд захватывает пистолет в крепко сжатой левой руке, кажется даже после смерти несостоявшийся убийца не хотел, чтобы планы Тсуны работали. Не страшно. Тсуна демонстративно фыркает в темноту комнаты. Его это не остановит.

***

      Ключ в замке входной двери повернулся. Затемненную комнату заливает яркий свет с улицы, проникший в дом через входную дверь. И освещает Тсуну с пистолетом у виска, уже несколько минут безрезультатно нажимавшего на курок. Или спусковой крючок? Тсуна не был уверен ни в чем, подслеповато щурясь под лучами неожиданного солнца. Реальность была слишком расплывчатой, так что не отобранный у него пистолет, ни горящую от удара щеку он не воспринимал всерьез. Раздраженный голос Киоко, отчитывающий его за глупость и немного испуганную речь Хаято он почти не слышал, немного глупо улыбаясь и безропотно позволяя отвести себя на второй этаж, где улегшись в постели он наконец выслушивает Киоко, уже успокоившуюся и с немного наивной улыбкой сообщающую ему обо всех новостях за день. Глухо громыхнуло с первого этажа - кажется Хаято уже избавился от трупа. Она предлагает выйти на улицу - Тсуна без промедлений отказывается. Улица это слишком открытое место. Слишком нормальное. Тсуне не нравится. Он не боится, ведь он убил сам страх, но он не хочет туда. Нет, ему конечно нравится свет, сам он пламени редчайшего обладатель как светило небесное( как бы смешно да не звучало ) горит. Но в тени время проводит. Тсуна не понимает, он не знает самого себя, но ему это нравится. Есть какая-то эстетика в медленном затухании пламени своей жизни. Киоко это не объяснишь. Киоко она такая Киоко, на мир ясно смотрит. Она плакать будет. Почему же тумана пламя ее? Это ей надо бы небом быть. Ему жаль. Лестница глухо скрипит, кажется Хаято закончил. А Хаято и не надо объяснять, он и не спросит и не узнает. Неведенье блажь. Лучше пусть все вокруг рушит, чем себя.       — Есть такое растение... Оно на болотах растет — в полной тишине произносит Тсуна, терпеливо дождавшись, когда Хаято усядется на полу у кровати — Почему оно сердцевидное? — очевидно вопрос риторический, так как ни Киоко ни Хаято в курс дела не посвящены и даже название растения не знают. Они молчат, ожидая каких-либо пояснений от Тсуны, который неожиданно отвлекся и начал рассматривать обои на стенах —Так вот,— неожиданно продолжил Савада, даже не удосужившись повернуться обратно и все так же продолжая смотреть в стену       — Я хочу его съесть — Тсуна наконец-то развернулся и выжидательно посмотрел на собеседников.       — А... Оно съедобное? — кажется этот вопрос дался Хаято очень непросто, но хранитель все же смог подобрать слова, чтобы не показаться навязчивым для Десятого. Хаято тут же опускает глаза в пол, всем своим телом чувствуя немигающий взгляд Тсуны. Он готов прямо сейчас упасть ничком на пол, но сдерживается и ждет.       — Конечно же нет, глупый — Тсуна заливисто смеется, совсем не так как еще пару часов назад наедине с собой — млечный сок в его стебле ядовит, разве не прекрасно? — он улыбается — Как думаете, смогу ли я пережить его? Киоко сдавленно охает. Она сминает пышное кружево очередного своего цветастого платья тонкими пальцами с лакированными ногтями - сегодня красный, и кажется готова расплакаться. Зная Тсуну нельзя быть уверенной шутит он или серьезен. Тсуна слишком сложный для понимания, Киоко не может вспомнить как давно это началось. Год назад? Может быть когда почти нити оборвались? Это из-за Наны-сан? Или же Тсу-кун всегда был таким, лишь сдерживая свое форменное безумие где-то в глубине души? Киоко не знает. Беспомощно смотрит на Хаято, уже начавшего дрожать от тревоги за босса. Тот кажется немного не в себе. Или нет? В любом случае Киоко не уверена, что Хаято способен сейчас что-то сделать и как-то прояснить ситуацию, поэтому она решает действовать сама (как привычно, кажется это в ее стиле решать все проблемы за мужчин и затирать все события, хотя на то она и иллюзионистка).       — Ты хочешь нас покинуть? Тсу-кун, почему? Давай я лучше испеку тебе печенье? — Киоко никогда не относилась к Тсуне с таким практически раболепским обожанием как Хаято, хоть зачастую и грешила идеализацией его далеко не светлого образа, но сейчас, как и в другие моменты, когда Тсуна был мягко говоря не в себе она тщательно подбирает каждое слово, сюсюкается с ним как с маленьким, чтобы ненавязчиво и без шума разобраться с возможной текущей проблемой.       — Покинуть? — на секунду Тсуна действительно пугается, зрачки его глаз ощутимо расширяются и сужаются обратно, делая взгляд жутковатым, но он тут же глуповато улыбается и качает головой — конечно же нет, я лишь хочу съесть его и проверить помру я или нет. Покидать я вас не собираюсь, глупая — с небольшим недоумением он поглядывает на Киоко, в эту секунду потерявшую нить разговора и в принципе попытки понять, что имеет в виду ее парень (ну и теперь еще босс) — Оно сердцевидное, понимаешь? — но Киоко совсем не понимает.       —Тогда... — неожиданно Хаято все же подает голос, немного нервно поднимая плечи, — может мы съедим его все вместе? Мы не можем оставить вас, Десятый — он сразу же тушуется и снова опускает голову, не смея поднять глаз на своего босса. Кажется Хаято готов упасть ниц перед ним прямо сейчас. Киоко хоть и не всегда понимающая слов и мотивов Тсуны все же слишком легко считывает его эмоции, так что вовремя останавливается и не кивает на предложение Хаято, хотя и целиком поддерживает его. Если Тсуна умрет, смогут ли они жить дальше? Тогда уж не лучше бы всем сразу исчезнуть, тем более, что горевать по ним больше некому. Воздух накаляется. Всепрощающее небо может создавать не только гармонию и кто как не они, знают это. Пламя ярости Занзаса? Даже смешно вспоминать, это не сравнимо. Тут теперь даже находиться тяжело.       — Пистолет. Отдай. — она и не замечает, в какой момент Тсуна повернулся к ней и требовательно выставил руку — я знаю, он у тебя есть — он ждет, но очень нетерпеливо, видно как пламя в нем кипит и грозится вырваться наружу. Киоко не очень хочет отдавать ему свое оружие, учитывая то, что еще недавно он пытался застрелиться подобным, но сейчас она все же предпочтет наименьшую из двух зол и остановит разрушение дома вместе с самим Тсуной изнутри, отдав ему этот проклятый пистолет. Тсуна не умеет стрелять, пистолет не заряжен (уж она позаботится, чтобы так все и было), так что возможно все обойдется.       — Держи — Киоко чуть приподнимает легкую ткань своего платья, открывая всем вид на тонкие искусно переплетенные лакированные кожанные ремни черного цвета на ее левой ноге. Кажется это называется гартером или портупеей, но их название Тсуну сейчас мало волнует ( хотя он в другое время он бы признал, что смотрится это до безумия красиво ), так как все его внимание устремлено на небольшой изящный ( Тсуна не уверен можно ли вообще назвать оружие изящным, но по сравнению с отобранным у него совсем недавно этот кажется куда выигрышней, особенно на ноге Киоко ) пистолет, прикрепленный к этим самым ремням. Киоко неторопливо отцепляет оружие и передает его в руки Тсуны, который практически выдергивает пистолет с каким-то уж совсем нездоровым подрагиванием по всему телу. Он улыбается со всем своим безумием и резко приставляет дуло к своему виску, тем самым кажется чуть не доводя Гокудеру до истерики, ну или по крайней мере состоянию к ней очень близкому, так как хранитель урагана теперь и сам начинает трястись. Видимо это именно то, чего Тсуна и добивался. Он со снисхождением где-то минуту наблюдает за поведением своего хранителя, после чего вдруг неожиданно нахмурившись и резко дергая рукой направляет пистолет на самого Хаято. Даже для Киоко, что давно уже смирилась с мыслями, что когда-нибудь сам Тсуна может их и убить это неожиданность. Она замирает не в силах двинуться и сказать хоть слово, в голове у себя отмечая, что сама уже перенимает повадки и привычки Тсуны странно на все это реагировать, поэтому лишь молча смотрит на такого же замерзшего от шока Гокудеру. Считать эмоции Тсуны на самом деле никогда не было легким занятием, но прямо сейчас Гокудера видит, что его босс откровенно наслаждается ситуацией, хотя еще несколько минут назад Тсунаеши был по настоящему зол. Хотя наверное совсем не факт, что Тсуна не способен сочетать в себе одновременно обе эти эмоции, но для Хаято сейчас все же главное, что тот на него не злится. Для Гокудеры Тсунаеши уже слишком давно стал центром всего мира, так что Хаято лишь улыбается и ждет выстрел. Он любит жизнь, но если Тсуна захочет, то он умрет без страха и сожаления. Он готов.       Для Тсуны такое выражение лица давно уже стало триггером. И это его просто добивает. Вообще он наверное слишком мало обращал внимание на то, что все же здесь не он один сломался, но все же он не хочет снова видеть как Хаято умирает за него. Он как-то даже слишком детально вспоминает как сложно было научить Гокудеру ценить свою жизнь и как тяжело было заставить того воспринимать их друзьями и близкими людьми. И как-то он проглядел когда сам же свои труды и разрушил. Отвратительно, возможно для Тсуны действительно было бы лучше исчезнуть. Он отрава, он яд, который уже уничтожил почти всю семью, так может ему правда стоило бы оставить уже их в покое? Сейчас Тсуна наконец полностью осознает свое желание прекратить существовать, это не просто блажь или надежда увидеть тех, кого он спасти не смог, это желание огородить еще живущих. Он правда здесь лишний и для Хаято с Киоко наверное было бы легче остаться вдвоем, потеряв груз ответственности за не совсем адекватное небо, что само себя заперло в доме из воспоминаний. Они могли бы быть счастливы. Они бы уехали далеко далеко, они бы смогли наконец стать свободными от настоящего и тревожного прошлого, чтоб наконец войти в будущее. Могла ли Сасагава стать небесами? Хотел бы Тсуна это увидеть. Хоть одним глазком, хоть издалека. Она была бы самым чистым и счастливым небом, она бы потеряла наконец свою туманную синеву, в которой прятала свои эмоции все годы. Поломанное небо может превратиться в мглу, возможно ли обратное? Тсуна не знает, но в случае с Киоко крепко и наверное по детски отчаянно в это верует. Для него наверное других вариантов и не остается. Хаято и Киоко были бы прекрасной парочкой. Им бы правда было лучше без него. Тсуна чувствует нехватку воздуха и медленно заваливается куда-то набок, скатываясь с кровати на ворсистый ковер. После он все это и не вспомнит, всё идет своим чередом, все циклично.       Тсуна просыпается под вечер и нажимая на экран телефона, чтобы посмотреть который час недоуменно закрывает википедию вместе со статьей про какое-то ему незнакомое болотное растение. Опять кто-то пользовался его техникой? С кухни пахнет выпечкой. Киоко печет имбирное печенье. Тсуна безропотно его ест, запивая стаканом холодного молока, пока Хаято дремлет под лучами заходящего солнца, что все же пробилось сквозь приоткрытые темные шторы. И длилась бы эта идиллия хоть тысячу лет.