Динамо

Эта динамо-история произошла с Петровым в мае 2022 года. Сашка тогда решил отдохнуть перед серьезной работой и устроил себе первый и единственный выходной за месяц. Он не любил простаивать: жадная провинциальная натура брала и брала свое, и никак не могла набраться. Хотелось сыграть все клёвые роли, заработать все деньги и достичь всех высот. Но будучи человеком не только увлекающимся, но и практичным, Сашка понимал — тело надо беречь. Чтобы не скопытиться раньше времени иногда жми на паузу. Или как говорят в пафосной московской тусовке — «делай социальный детокс». Детокс так детокс. Утро двадцать второго Петров начал в лучших традициях переяславского ЗОЖа: проснулся около полудня, навёл кофея с коньячком, сунул в карман пачку сигарет и пополз на балкон. Следом, как верный пёс, увязалась кошка. Виды с просторной лоджии открывались самые что ни на есть роскошные; если бы не куча дел, Сашка бы хоть каждое утро залипал в любимом кресле, задрав ноги на низкий журнальный столик. Курил бы, медитировал на Москву реку и острые крыши сталинских высоток, и радовался бы, какая у него охуенная столичная жизнь. И, если уж мечтать по полной, делил бы эти радости со своей второй половиной... Половины в жизни Петрова не наблюдалось. Имиджа ради ему то и дело приходилось заводить отношения с красивыми девочками-актрисами, а потом максимально аккуратно их бросать, так чтобы СМИ трындели, но не поливали грязью. Это было лучше для карьеры, для бизнеса, и для семьи — а душа и жопа дружно просили другого. Глубины, ширины, и нетрадиционности. Но. С одной стороны, на родине Петрова — Ярославщине, — камингауты не в чести, чай не Москва. А в столице наоборот — только дай понять, что ты бишка, и привет. Каждое второе приглашение в кино будет пролегать через диван. Не зря говорят — матушка Россия, это такая страна, где никогда не можешь быть уверен, что тебя не накормят кнутом, и не отпиздят пряником... Ввиду всех этих обстоятельств, Петров как мог эксплуатировал гетеро-часть своей натуры, а на гомо клал тяжеленный болт, лишь изредка позволяя себе шалости с проверенными знакомыми. Шифровался профессионально, по-актерски — ни фанатки, ни коллеги, ни СМИ не просекали, что в иных обстоятельствах «простой русский парень» предпочел бы гулять под ручку не только с девочками, но и с мальчиками. А лучше — с дядями, ведь ему нравились мужики постарше. Но не «папики» с толстыми кошельками и животами. Даже среди пидорасов Сашка был каким-то неправославным пидорасом — его тянуло не к стабильности, а к риску. До ужаса хотелось чего-то такого шикарного и несбыточного — красивых отношений с элегантным демоном-джентльменом средних лет, лордом Генри из «Дориана Грея» или нестарым Воландом. Петров довольно долго медитировал на свою хотелку, и четвертого мая около полудня смартфон в его халате оживился — ноосфера вышла на связь. У Сашки как раз кончилась первая (формально — утренняя) сигарета. Он поджег от бычка новую и воззрился на экран. И обречённо вздохнул – звонил Сам. То есть, Олег Евгеньевич Меньшиков. Разговор обещал быть не самым приятным, и Петрова так и подмывало продинамить звонок — статус супер-успешного актера позволял ему подобные мелкие выходки. Но проблема заключалась в том, что накануне он позволил себе крупно накосячить... Он отказался от главной роли в новом спектакле театра Ермоловой. Решение непростое, но похерить съемки у Тарантино ради репетиций в театре — верх идиотизма. Сашка все правильно сделал, просто налажал с тактикой. Нужно было сначала поговорить с худруком и объяснить ему ситуацию, а он первым поставил в известность режиссера. Реж-трепло тотчас донес худруку, и у мнительного Олега как пить дать сложилось ошибочное впечатление, что актер его театра «зазвездил», не считает больше нужным советоваться с художественным руководителем — в чем ему играть, а в чем нет. Телефон терпеливо тренькал и сверлил самую душу глазами Якова Петровича Гуро. Саша любил, чтобы в телефонной книжке был порядок, и все контакты снабжал картинками — на Меньшикова поставил прилизанное фотошопом промо-фото «Гоголя», где они вместе. — Ладно, так уж и быть... — Петров погасил сигарету, откашлялся и включил громкую связь. — Приветствую, Олег, добрый день! — Рад, что у тебя день добрый, — донеслось из динамика. Рад он, слыхали? Петров иронично закатил глаза. Ох уж ему этот хладный вежливый тон — главное оружие манипулятора-интеллигента. — Саша, есть минутка? — Слушаю внимательно, — заверил Петров. — Я говорил с Витей. Витя раздосадован, что у тебя не будет времени на «Спартака». И всё — больше О.Е. ничего не сказал. Выдал табуретку, на которую нужно влезть, а дальше дело добровольное. Хочешь — винись, хочешь — вешайся. — Олег! — Сашка выбрал покаяние. — Я сам пиздец как... ну то есть, очень раздосадован. Витя, наверное, не отразил, что я в смятении. У меня же съёмки забугорные намечены, у Тарантино. — Да ты что-о-о, — голосом О.Е. в этот миг можно было заморозить Останкинский пруд. — Поздравляю. — Спасибо! — на голубом глазу отозвался Сашка. — Позавчера детали обсуждали, но если бы я знал, что Витя «Спартака» предложит — конечно попытался бы перенести съёмки. — Несомненно. — Рад, что ты во мне не сомневаешься, — иронию худрука Сашка ему вернул, не удержался, но в дальнейшем табуретка вины скрипела под ним исправно. — Роль они мне дают, если честно, третьесортную — русский мафиози или какой-то наркоман, ещё сами толком не знают. Как на духу, Олег, я тут весь в сомнениях — может оно мне и не надо. С Витей это и обсуждалось, а он превратно понял. Пауза, повисшая на том конце, показалась Петрову вечностью. Не то чтобы он пиздец как держался за место в театре Ермоловой. Но за этого конкретного человека — держался очень. Сколько лет знакомы — всегда иррационально побаивался чем-нибудь его разочаровать и услышать «пошел вон». Хотя казалось бы! — ещё не известно, кто в ком больше заинтересован. Петров в топе, Петров делает кассу, Петров толкает вверх увядающую карьеру кое-кого. Он даже не благоговел перед О.Е. с детского сада, как другие. Он вообще ни одного фильма с ним не видел, пока однокурсники «Утомленных солнцем» не подсунули! Нудятина оказалась редкостная, но Олег в "Утомлённых" был беспезды прекрасен. Весь сотканный из психологизма, тонкий-звонкий, и таланта — глыба. Увиденное так впечатлило неокрепший ум четверокурсника, что Сашка набросился на Меньшиковскую кинобиографию аки голодный волк, и за неделю проглотил целиком — от "Покровских ворот" до "Статского советника". И, конечно же, заполировал походами в театр. С тех пор в нем и закрепился этот особый пиетет перед О.Е., а когда удалось познакомиться — на показе дипломного спектакля «Божьи коровки возвращаются на землю», — проникся ещё сильнее. И надо же было такому случиться, что Сам к нему подошёл после спектакля и предложил место в театре Ермоловой! С дрожью в руках и всяких прочих органах Петров дал согласие, а утром ещё несколько раз перечитывал письмо, присланное директором театра — всё не мог поверить в такую удачу. Как худрук и реж Меньшиков оказался сама милота. Роли давал, на съёмки отпускал, мог и наорать за что-то, но чаще предлагал помочь, отрепетировать какую-нибудь сцену. В ходе репетиций очень корректно, без навязывания подсказывал, что и как делать. В общем — опекал и делился. И находясь рядом, Сашка чувствовал, что становится лучше как актер. Это не объяснить словами и не измерить линейкой — Олег владел особым актерским колдунством, которому не учат в ВУЗе, и вообще нигде не учат — только бережно передают из рук в руки, как светлячка, и шепчут на ухо, как тайную тибетскую мантру. Ещё оно неплохо передается через анальную ёблю, но на такую близость Сашка не замахивался. Во-первых, вокруг Меньшикова вился рой обаятельных персон, сквозь который поди попробуй протолкнись. Во-вторых, ему и не надо было. Можно сказать, на первых порах он влюбился в Олега Евгеньевича без грязи, платонически. Что по его поводу думал О.Е., Петров не знал. Пообщаться вне работы не представлялось возможным — Сам как-то так выставлял границы между собой и коллективом, что все его обожали, но подкатывать с праздными беседами не решались. Это и на съёмках происходило — на памяти Петрова, только с Фёдором Бондарчуком О.Е. поддерживал реально теплые человечные отношения — потому что с Фёдором по-другому ни у кого не получалось, такой уж солнечный человек. От Бондарчука Сашка и услышал впервые — пяти лет не прошло! — что Меньшиков его за глаза хвалит и называет «одаренным». Вскоре сведения подтвердились: на вечеринке в честь премьеры «Притяжения» подвыпивший О.Е. поймал его за плечо и осыпал комплиментами в духе «как я, только в молодости». Сашка поплыл, а худрук решил добить окончательно и, глядя глаза в глаза, предложил выпить на брудершафт. Выпили. Как положено трижды поцеловались, и тут Сашке, дураку, та-а-ак снесло крышу от запаха его парфюма — терпкого, тягучего, подчеркнуто дорогого — что не передать словами, как снесло. Он с детства любил всякие духи, но подобной роскоши в мамкином серванте, конечно, не водилось — так бы и плыл, и плыл по этим люксовым волнам. — Ой!.. Петров покачнулся и, вместо того чтобы отпустить худрука, на инстинкте притиснулся еще плотнее. Меньшикова попрание границ не смутило — улыбнулся, да и руки не спешил убирать со спины. «А ведь они тоже источают этот за-а-апах». От мысли, что в другой реальности мог бы затащить О.Е. в темный угол и покрывать поцелуями изящно-музыкальные кисти рук, Петрову совсем захорошело. И почему то он ни капли не сомневался, что Олегу понравилось. Бы. Что произошло дальше, он, к своему стыду, не запомнил. Может, не удержался и засосал О.Е. в шею??? — со всем, так сказать, платоническим уважением. Провал, алкогольная дыра, он не помнил. На жёстком диске пофиксился только финал сцены: Олег шипит ему на ухо «ты что творишь, люди смотрят!» и, ускользнув из объятий, растворяется в толпе. В последующие годы оба старательно делали вид, что ничего не было. Но эмоциональный мостик перекинулся — Сашка чувствовал его, дорожил им, и жечь, даже из-за съёмок у самого Тарантино — «ну такое себе». Не хотел. Вот только решение было не за ним... — Хорошо, — изрек наконец Меньшиков. — Предположим, съёмки. От «Спартака» это тебя не освобождает, слышишь? Нужно ударно открыть сезон, будешь репетировать роль поменьше. — Я только за! — обрадовался Петров. И покачал головой, представив, какие деньжищи улетят на билеты из Лос-Анджелеса в Москву и обратно. В Переславле на эту сумму дом купить можно. С баней! — Хочу попробовать тебя... на одну роль. — Готов хоть столик журнальный играть, Олег, как скажешь — так и будет! Уже достаточно разбираясь в психологии худрука, Сашка был уверен, что унижать его не станут. Олег Евгеньевич любил покрасоваться на людях в маске желчного высокомерного мудилы, и многие его таковым и считали. Но под маской скрывалась ранимая душенька творца — всерьез О.Е., как бы ни хорохорился, никого растоптать не мог. — Молодого Цезаря попробуешь. А я, — добавил О.Е., интересно понизив голос, — Красса. Второе имя ни о чем Петрову не сказало, зато «Цезарь» прозвучал сладко. Как раз по нам размерчик! — Кру-у-уто! — Круто как у якута, — одобрительно хмыкнул Меньшиков. Сам он бурно радоваться и скакать не любил, но в других поощрял такое, Сашка давно заметил. — Я серьезно! Роль мечты, как раз про Цезаря думал, когда пьесу читал. — Читал он. Так что, заедешь сегодня? Почитаем текст по ролям. Приглашения в гости Петров не ожидал, сердце радостно стуканулось о ребра. Во-первых, стало очевидно — копить обиду худрук не намерен. Выместит и забудет. Во-вторых, в пьесе про Спартака мелькали жирные намеки на гомоеблю. Режиссер подробно говорил об этом, распинался про нравы древней Греции и всё такое, да Сашка не слушал. Ничего страшного, в дороге прочтет и придумает, как подкатить к худруку со всем этим добром. Ну а вдруг?.. — За город ехать? Ответ был известен наперед. Петров настолько изучил повадки худрука, что практически видел, как глаза Самого становятся темнее и блестят как злые вишни в компоте. А еще он негодующе цокнет языком, и только потом скажет: «Куда же ещё?» — Куда же еще? В квартиру на Фрунзенской набережной допускались немногие. Сашка бывал там лишь раз — за компанию все с тем же Бондарчуком. — Окей. Через полтора часа буду. — Что так медленно? — изумился Меньшиков. Счастливый человек — привык, что на его зов не идут, а бегут бегом. — Ну... — Не нукай, — не терпящим возражений тоном перебил О.Е.. – Ноги в руки и вперед, красоту наводить для Тарантино будешь. Всё, пока. На этом связь оборвалась. — Сорян, киса, бухать будем в следующий раз... Сашка почесал Сэму под горлышком, аккуратно ссадил на пол, и пошел чистить зубы. Переодеваться счел излишним — скинул халат и, как был в уггах, пижамных штанах и толстовке Рамштайн, так в такси и сел. Рассудил, что соревноваться в элегантности с Меньшиковым глупо, а вот контрастировать — самое оно, по-нашенски. Ехать до поселка было не больше сорока минут. Пролистав пьесу в нужных местах, Петров переместился в гугл-поиск и начал искать кто такой этот Красс-пидорас. Среди картинок выпали фотки с Кирком Дугласом и Лоуренсом Оливье. Петров мысленно примерил на себя их смешные костюмчики и поржал — его ноги для мини юбок не годятся. А вот Олегу Евгеньевичу бы пошло, пожалуй... После картинок настал черед поясняющих текстов. Сашка мужественно продрался сквозь даты и факты, и понял главное: Красс — римлянин, который прищучил Спартака и тусил с Юлием Цезарем. За изучением матчасти время пролетело незаметно — такси свернуло с трассы в рощу и покатилось к автоматическим воротам, за которыми начиналась аллея старых лиственниц. Уже можно было открывать окно и дышать чистым воздухом, что Петров и проделал. Через пять минут зеленые насаждения кончились и начался живописный берег реки, облюбованный О.Е.. Светлое двухэтажное здание, увитое диким виноградом, было видно издалека. Особнячок чем-то напоминал Самого — стильный такой. К сожалению, Саше никогда не хватало времени осмотреть дом снаружи. Не хватило и в этот раз — хозяин по традиции вышел встретить гостя и поблескивал на крыльце очками для чтения. Для Петрова всегда было предметом восхищения, что О.Е. так заморачивается встречами и проводами гостей. Да и многие другие любопытные мелочи в его быту присутствовали. Олег не позволял себе небрежности ни в чем, как аристократ, хотя с его же собственных слов получалось, что вырос в «очень простой» семье, даром что подмосковной. «Типичная подмосковная простота» — так мог бы называться дизайн данного особняка. Петров был частым гостем в элитных хоромах, и нигде так много не рассматривал и не запоминал всяких фишечек «из быта великих», как в загородном доме Олега Евгеньевича. Всё по первому разряду, но ни грамма вычурности и золота-лепнины, боже упаси. Просто в каждой детальке видно, что проживает человек с хорошим вкусом и хорошими возможностями. Из окон — классные виды на речку и лес, в интерьерах — баланс практичности и красоты, и самое прикольное — всякие залипательные картины на стенах. Особенно Саше нравилась одна небольшая картиночка, даже скорее черновик, набросок углем — встрепанная девица сидит, положив щеку на согнутое колено, и смотрит на зрителя — внимательно, или даже напряженно. Олег ему объяснял что это и откуда, но Сашка запомнил только про стиль — «модерн», и что девица — проститутка. И всегда выбирал сидеть на диване, с которого можно эту девицу рассматривать. — Прошу, — О.Е. кивнул на тот самый диван, а сам расположился в кресле напротив. На столике справа от себя Сашка обнаружил бутылку минералки, стакан, пепельницу, и папку с распечаткой пьесы. Всё было предусмотрено. — Это сейчас так модно? — спросил Олег, глядя поверх очков, и нарисовал карандашом овал, в котором оказались и Раммы, и заправленные в угги штаны. — Ага, — хмыкнул Саша. — В трущёбах Детройта — последний писк. О.Е. улыбнулся, открыл свою папку с текстом и начал перелистывать листы, периодически слюнявя пальцы. Через несколько минут закинул ногу на ногу, отчего штанина поползла вверх и смуглая щиколотка слегка обнажилась. Набор возбуждающих факторов был скуден донельзя, но за неимением лучших вариантов у Сашки нехило привстало на эту оголеную щиколотку. Во время секса, когда партнер на спине, а ты на нём, как удобно придерживать его за эти тонкие места, поглаживать их, целовать в косточку... В общем, если бы не правила приличия — ух! Петров бы дал жару. Давно прошли времена, когда он платонически благоговел перед своим кумиром. За годы общения скопилось множество похабных фантазий на тему, и чем дальше, тем больше хотелось их реализовать — желательно прямщас, все и разом. А для начала он мог бы, например, подойти к Олегу развязной походкой, уткнуть колено в край кресла между его разведенных ног, подцепив за подбородок, приподнять лицо и начать глубоко и чувственно целовать... Почему-то в фантазиях про Меньшикова Сашка всегда вел себя нагло и нахраписто, как разнузданный альфач. И, возможно, настал тот самый миг, когда этим фантазиям суждено было сбыться — по крайней мере, в такси у него созрел план, как спровоцировать Олега Евгеньевича раздеться. С этим ему должна была помочь дурацкая пьеса о мужиках в юбках, а уж дальше — дело техники. — Ну что, готов? — спросил Олег. — Моё кредо — всегда, — скромно улыбнулся Петров. — С застольного диалога? Олег кивнул. — Аве, Гай! — Доброе утро, консул! Да хранят боги твой дом и приумножают его благополучие. — Хорошо сказано. Когда боги закончат приумножать мои богатства, пусть обратят внимание на тебя. Садись за стол, или нет, лучше пусть отнесут его в сад. Тебе нравится мой сад? — Великолепен, как и всё в этом домусе. — Даже то, чего ты не видел? Впрочем, главное моё достояние уже представало перед тобой — в первозданной наготе. Как поживает Корнелия Цинилла? — Корнелия здорова, — неуверенно промямлил Петров. — Юнона хранит её, а я ей не мешаю... В примечании к реплике было написано «Цезарь якобы смущен вопросом», и он попытался отразить это голосом, но О.Е. не понравилось. — Стоп-стоп, вот тут позволь немножко поясню, — худрук сдвинул очки на лоб, как всегда делал на репетициях, и начал вещать про Цезаря и жену Красса, с которой тот весело зажигал за спиной у муженька. — ... так что ответ Цезаря — он ироничный и наглый по сути. Ты это отлично умеешь. — О да-а-а-а, умею, — Сашка расплылся в добродушной улыбке, призванной замаскировать его истинный настрой. Настрой был донельзя конкретный, в общаге его называли «совокуплятельный». А ещё очень хотелось курить. В целом-то он терпеть не мог историю — в любой другой ситуации не то чтобы опало от лекции про древний Рим, а свернулось бы калачиком и втянулось вовнутрь. Но в исполнении Олега это был такой дроч! Он так шикарно, так азартно рассказывал о Цезаре, и о том какой тот был авантюрист, что Сашка даже немножко загорелся сыграть этого древнего Остапа Бендера. — Корнелия здорова, Юнона хранит её, а я ей не мешаю. — Вот, — Меньшиков одобрительно кивнул. — Теперь это Цезарь. Ты же сам чувствуешь, что хорошо ложится. — Чувствую, — не покривил душой Сашка. И плавно перешел в наступление. — История — не мой конёк, я как-то ну... больше современность понимаю. Вот когда ты объясняешь всё живыми словами, это очень интересно, я прямо видел сейчас — древний город, и сад с алтарем, и медные колокольчики на ветру звенят, и Цезарь такой хитрый молодой политикан. Круто. Но я извиняюсь, пока что буду лажать, трудно въезжать в материал. — Да нормально всё, откуда столько неуверенности? — Сам не знаю. Далек я от всех этих цезарей... Может диалог, который в бане — надо в бане и репетировать? Ну в порядке бреда. Римляне же это... Ну... Любили париться, бизнес-переговоры в саунах вели, всё такое. — Термы, — мягко улыбнулся Олег. И по этой улыбке Сашке стало ясно, что всё он понял. Ну или не понял, но идею с баней оценил. — У римлян были термы. — Точно! Термы. — Почему бы и да. Пошли. — Сначала покурю, ладно? Олег великодушно махнул рукой — «травись на здоровье» — и удалился. Сашка погреб к окну. Сел на подоконник, закурил, нетерпеливо обозрел горизонты. «Мысль — материальна, мысль материальна» — крутилась в голове привычная мантра. Так быстро крутилась, что он не чувствовал вкус сигареты и затушил её, не докурив до половины. Путь в местную сауну был ему знаком. Как-то в день театра, вернее в ночь, худрук закатил поистине шикарную вечеринку для своих, и в рамках этого веселья Сашка и две дамы — Стася Милославская и Кристина Асмус, — посетили не протопленную парилку. Наутро весь театр обсуждал, какой Петров мачо. А они там всего лишь татушку Стасину смотрели — хитрую татушку, которую видно только в темноте, потому что набита флуоресцентной белой краской. Кстати, именно там и тогда девчонки поведали Петрову секретную сплетню, что Сам не фанат банных процедур, и сауну в доме сделал только по одной причине — так ему посоветовал Михалков. Но Петров не особо поверил, ибо радио "О.Б.С." (Одна Баба Сказала). В просторной комнате-предбаннике было очень красиво. В пьяном угаре он ничего толком не рассмотрел, а теперь при ярком освещении первым делом залюбовался кессоным потолком и необычной подсветкой. Потом перекинулся на Олега Евгеньевича, тот украшал собой низкую софу и болтал по телефону. Дополнял картину красиво накрытый стол, вокруг которого суетилась экономка. — Ну ты, братец кролик, даешь. Ладно-ладно, приедешь и расскажешь. Поклон от меня Гранд-каньону и Оленьке. Пока. Не трудно было догадаться, с кем О.Е. только что так мило поворковал. Сашка чуял конкурента за версту, и хотя Даня Козловский был ему как бы приятель, видеть или даже слышать его рядом с Олегом он не любил. Вот не любил и всё тут. Слишком этот Даня был хороший, аж сахар на зубах скрипел от его хорошести. — Твоя замена звонила между прочим, — «обрадовал» Олег, жестом приглашая садиться и наливать. — Раз ты такой занятой, будет вместо тебя Данила вождем восставших рабов. — Круто. Как у якута, — откликнулся Петров. — Ему пойдет. — Ты серьезно? Сашка поднял глаза от тарелки и напоролся на проницательный взгляд такой остроты, что невольно захотелось отодвинуться подальше, хотя их с Меньшиковым и так разделял стол. — Ну... — Да какой из него Спартак... — как ни в чем ни бывало улыбался О.Е.. А глаза были все такие же холодные и ироничные, резали Сашку без ножа. — Даня — мальчик-конфетка, лирический герой, Ромео. А Спартак — бунтарь, заноза в заднице системы. Это твоя роль, и то что ты от нее отказался, Саша, большая актерская глупость. — Ну что поделаешь, вот такой я безрассудный... — Почему же, наоборот, расчетливый. Заметь, никто не спорит, что «в рамках продвижения личного бренда», как сейчас принято говорить, ход верный. Но куда эта дорожка в итоге заведет — вопрос. Тебе, наверное, кажется, что синица в руках — театр, который якобы под боком, но на деле синица — твои соблазнительные съемки. В кино всё одно и тоже, типажность-типажность-типажность, всем нужно твое лицо, никому не нужен ты. А театр — жизнь, театр — журавль. Упустил свою роль — и всё, второй такой уже не будет. Это не говоря о том, что можно и место потерять. Ты понимаешь, что у нас всё не так жестко устроено, и пользуешься этим — твое право. Но истинная мудрость иногда в том, чтобы иметь право, но не пользоваться им... — Ну извиняйте, мы люди молодые, в крепостных театрах не игрывали, — удержаться от шпильки Сашка не смог. Хотел, но не смог. — Вот мудрости и не набралися. — Да не хорохорься, Саш, — с неожиданной теплотой в голосе попросил Олег. Именно попросил. И отвернулся на мгновение, будто бы поправить подушку под спиной захотел, а когда их взгляды вновь встретились, всё уже было в порядке, ни намека на критику в карих глазах. Меньшиков всегда славился тем, что мог менять настроение мгновенно, как жалюзи — опустил-поднял, злой-добрый. — Не хорохорься. Я так говорю, потому что люблю тебя. Ну вот что с тобой сделаешь, наглая ты морда? Был бы моим сыном, и разговор был бы другой. А так — делай что хочешь. — Вот и сделаю, — Сашка примирительно улыбнулся. — То есть, мы сделаем — клевого "Спартака". Очереди в кассу до Манежной будут стоять. — Будут-будут, — хмыкнул Олег. И наконец-то разлил коньяк по рюмкам. — За удачное открытие сезона. — Ура! — выдохнул Петров. Лично он пил не за открытие сезона, а за то что перетерпел выволочку и даже не сильно нахамил. Теперь можно было и соблазнением заняться. Однако, что-то пошло не так. Во-первых, О.Е. реально оказался не фанатом банных процедур, о чем и заявил прямо. Так что план с ненавязчивым раздеванием отпал сам собой. Во-вторых, худрук истово горел идеей римского спектакля, и только о нём и трепался. Причем делал это так увлеченно, так магнетически-завораживающе, что Петрову только и оставалось, что облизываться, глотать слюни и мысленно фэйспалмить. Ну что за народ эти артисты «старой закалки»! Только и знают — «театр, театр, театр», как будто других хороших вещей в мире нет! — Ты только представь! — вдохновенно вещал худрук. К этому моменту они уже изрядно набрались и сидели бок о бок на софе, и О.Е. был так близко, что иногда задевал Сашкину ногу своей. — Костюмы будет делать Обрезков. Талантливый парень, отвечаю! Мы уже все обсудили, набросочки сделали. Рабы у нас будут одеты как футболисты. Предвижу твой вопрос! — Олег пьяно улыбнулся и, качнувшись вперёд, почти прижал палец к Сашкиным губам! В миллиметре от них задержался. — Нет, форма будет не красно-синяя. Придумаем абстрактную, не существующей команды. — Ну и правильно, — без энтузиазма одобрил Петров. — Что б всем зрителям понравилось... Худрук театра Ермоловой с детства болел за ЦСКА, не изменил первой футбольной любви и в зрелости — на премьерах в зрительном зале частенько паслись игроки команды во главе со Слуцким. Петров же испокон веку болел за московский Спартак, что, впрочем, не помешало ему сыграть легендарного Стрельцова из Торпедо. — Во-о-от, — О.Е. все не мог успокоиться со своей постановкой века. — А римляне у нас будут в абстрактной форме, напоминающей росгвардейскую... — Меньшиков, до того смотревший прямо в глаза, вдруг зафиксировал взгляд на Сашкиной шее, потом скользнул ниже, в вырез футболки... — Такие внушительные четкие ребята с развитой мускулатурой... Петров мысленно подобрался. Знал он этот приценивающийся взгляд, отлично знал. Вот сейчас худрук снова посмотрит ему в глаза, глубоко так посмотрит, с проникновением. А потом, как в кино — камера уедет куда-то вправо, и главные герои будут страстно сосаться и переходить к самому интересному. Все эти нехитрые мысли читались на Сашкином лице, казалось бы — бери и пользуйся. Но Меньшиков не был бы Меньшиковым, если бы все с ним было просто. — Саша-Саша с Уралмаша, — пропел О.Е. и слегка сместился в сторону. — Можно задать тебе личный вопрос, Саша? — прищурившись, спросил он. — Очень личный. — Конечно, — севшим от возбуждения голосом прошептал Петров. Аж не верилось, что какой-то потёртый Олег, которому на минуточку уже 62 (!) года, мог так сильно зацепить его. Казалось — щелкни тот сейчас пальцами, и Сашка на любое извращение бы пошел, и пофиг на все фантазии, хоть раком, хоть боком встал бы, лишь бы с ним, с Олегом... — Ну? Где вопрос? — Что тебе больше нравится, Саша? Улитки или устрицы? Петров на мгновение растерялся. — Эээ... Не знаю... — А вот Даня Козловский знает, — Олег насмешливо щёлкнул языком. В карих зрачках заплескалась непонятная Сашке эмоция, что-то вроде разочарования, но посложнее. — Я вообще колбасу люблю, — выдал наконец Петров. — Сырокопченую. — Ну ясен-красен, кто ж её не любит! — отозвался О.Е. И заботливо подвинул к Сашке тарелочку с нарезкой. — Закусывай, дорогой, закусывай. Мы ещё не весь текст прочитали... И они реально читали потом текст — до пяти, что ли утра. А потом Сашка несолоно хлебавши поехал домой, так и не вдуплив, чем не зашёл капризному Олегу Евгеньевичу. Чутье в таких вопросах его никогда не подводило — кожей чувствовал, что электричество было. Но по проводам почему-то так и не пошло — О.Е. нарочно гасил искры, от которых могло бы разгореться. Этот загадочный эпизод ещё долго не давал Петрову покоя, потом он о нем забыл, и вспомнил случайно — спустя годы, бухая в компании Серёги Бурунова. Тот, выслушав, долго ржал. — Ну что тут скажешь, Санёк. Упустил ты свою синюю птицу. Надо было в институте на историю кинематографа ходить. — А это-то тут причем? — А при том, — Бурундук назидательно взмахнул маринованным огурчиком. — Проверял он тебя, понимаешь? На интеллектуальное соответствие. — Чё? — Да ничё. Есть такие люди, — не от мира сего, мягко говоря — у них не встаёт на тех, кто по их мнению не знает чего-то элементарного. — Это чего же я такого не знал? — Про Стэнли Кубрика слышал, не? Это ж цитата из его классического пеплума 1960 года, «Спартак» называется. Фильм перед выпуском цензура почикала, потому что коммунизмом и прочими вольностями попахивало. И удалили сцену, где Лоуренс Оливье — он, кстати, как ты, и нашим и вашим давал, — нежится в бассейне. А его обслуживает молодой раб, Тони Кёртис. И вот хозяин раба спрашивает — «тебе чего больше нравится, улитки или устрицы?». С намеком, мол, может почпокаемся? Понял теперь! Петров сотворил фэйспалм и заржал. — Как же все сложно у этих ваших интеллигентов, мать их!.. "Абстрактная футбольная команда", ага, щаз. Динамо, б... — Чего? Ты о чем? — Да ни о чем, — отмахнулся Сашка. — В пень. В пень такие заморочки. И Олега Евгеньевича этого в баню! — добавил он в сердцах. На том его наконец и попустило. П.С. Но фильм 1960-го года, он, кстати, потом посмотрел. И даже понравилось.