Часть 1
17 июня 2020 г. в 12:49
Филипп вдруг просыпается. В холодном поту, почти что задыхаясь — сердце бешено стучит, член пульсирует… Аврора садится прямо за ним. Филипп, должно быть, разбудил её. Руки и ноги ломит — видимо, он метался по кровати. Взгляд Авроры всё ещё не прояснился, когда её руки обвили его голую грудь.
— Что такое, любовь моя? Кошмар? — пробормотала она, утыкаясь в его плечо.
Он приходит в ужас от одной мысли, что Аврора увидит его «положение». Филипп поднимается с кровати, поглаживая её руки, и отвечает:
— То же самое… — устало вздыхает он. — Всегда… Она, — пробормотал Филипп, стоя к ней спиной. — Спи, тебе стоит вернуться в постель, а я немного пройдусь, — он направился к двери, не оборачиваясь. Он просто знает, что не сможет сейчас взглянуть на Аврору.
Она смотрит на удаляющуюся тень в замешательстве. Аврора знает, что она схватила и держала в неволе Филиппа, и Аврора никогда не задавала вопросов, но, судя по его кошмарам, это было просто ужасно. Она вслушивается в удаляющиеся шаги, мечтая лишь о том, чтобы могла хоть как-нибудь помочь, а затем ложится и почти сразу же погружается в спокойный сон.
Филипп пробирается через коридоры, одетый лишь в коричневые брюки, пока, наконец, не выходит за территорию их замка. Он знает точное количество ступеней, шагов, дверей — сколько всего надо пройти, чтобы оказаться там, где он должен быть.
Здесь всё ещё остались шипы. Те самые, сквозь которые он продирался, стремясь к своей прекрасной принцессе, те самые, в которых Филипп убил её, те самые, в которых его жизнь и началась, и закончилась. Только здесь он сейчас должен быть, и нигде больше.
Он прильнул к одному из шипов, похожих на ствол — маленькие шипы вонзились в его кожу, дыхание оборвалось от наслаждения, штаны стали теснее, будто вот-вот пойдут по швам. Он занялся своими штанами, и, когда его пульсирующий стержень охватила ночная прохлада, мысль пошла дальше. Он чувствует себя таким виноватым… Филипп любит свою королеву — её прекрасные светлые волосы, безупречную бледную кожу, нежный, хрупкий образ… Аврора всё, чего он когда-либо желал, она делала всё, о чём он когда-либо просил, она была идеальной женой, заботливой матерью, чтимой королевой. Она совершенна… Но почему же тогда он жаждет грубой, светло-зелёной кожи, пронзительных жёлтых глаз, дьявольской ухмылки и «когтистых» рук своей госпожи?
Вспомнить только её насмешливый голос, когда она издевалась над его ролью в этой жизни, над его любовью к трупу, вроде того, что заперт в замке, над его верой в любовь с первого взгляда, и член дёргается в предвкушении. Вспомнить, как она тащит его, будто пса, чтобы прикрепить к грязному полу или, иногда, к стене, убеждается, что он крепко связан, раздет и готов к тому, что сейчас она будет резать и прижигать, доводя их обоих до кульминации, и как она, закончив, позаботится о том, чтобы его кляп сохранил её вкус и запах… И с губ Филиппа срывается глубокий стон.
О, как Филипп её ненавидел, как желал ей такого, что стыдно было подумать, как молился за своё освобождение, чтобы пробудить, наконец, прекрасную принцессу! В первый раз, она связала Филиппа в домике фей, она мучила, насмехалась, ломала… Она заставила его кончить сильнее, чем когда-либо прежде, используя лишь свечу, посох, очень набитую руку и кучу унизительных слов.
Сбивающееся дыхание пугает его. Сердце колотится, ноги слишком дрожат, чтобы держать Филиппа над выбранным кустом. Он чувствует, что ещё совсем немного, и он не может, не желает прерывать воспоминания.
В ту ночь его приволокли из домика в её замок, и всю ночь его прижигали, били, вторгались в него — он и не знал, что такое может быть. Филиппу было так мерзко от самого себя и предательства собственного тела, что её прихвостням приходилось не раз останавливаться, чтобы не дать ему захлебнуться скапливающейся за кляпом рвотой.
Он знает, то ещё должно быть зрелище… Король обнимает куст шиповника размером с дерево, штаны болтаются на одной лодыжке, кулак доводит член до изнеможения, пот стекает по лицу… Весь растворился в своих воспоминаниях. Лучше ему остановиться, кто-нибудь может увидеть, но ему всё равно — это его время… Это её время.
Она обещала, что не видать Филиппу свободы до глубокой, очень глубокой старости. Она обещала, что будет ломать его каждый день, и всё для того, чтобы собрать его после таким, как она хочет. Она позаботилась о том, чтобы не осталось и тени надежды на побег. Филипп не знает, сколько пробыл с ней — она умела искажать время, иногда это ощущалось как целая жизнь, иногда как пара мгновений, но он помнит последний раз, точно перед тем, как одна из фей пришла ему на выручку.
Филипп был прикован к стене в подземелье. Голый, заклеймённый ею много-много раз… Он отказывался признаваться самому себе, но всё, что ему было нужно, это услышать её унижающий смех, и тогда накатывало возбуждение, и он мечтал лишь об очередной изнурительной пытке от её рук. Вся та ночь — зубы, ногти, цепи и кожа. Для неё это закончилось между ним и стеной, для него — полной разрядкой в её тело. Её крики удовольствия до сих пор звучат в его ушах, он помнит, как её руки переплелись с его, закованными в цепи руками, как её ноги обвивались вокруг его талии, как его рот пробовал её кожу…
Филипп стонет так глубоко и громко, что почти боится разбудить целое королевство своим удовольствием, когда его семя раскрашивает очередной кустарник и немного попадает на землю. Острая боль вины тут же пронзает его сердце. Он быстро приводит себя в порядок и возвращается в замок, на ходу размышляя, какое оправдание придумать для многочисленных, уже кровоточащих, колотых ран на спине, ведь его королева обязательно спросит утром. Он колеблется, подойдя к самым ступеням замка. Он не должен был быть королём при Авроре — не было бы никаких обязанностей, не пришлось бы подчиняться никаким правилам, и никакого ложного этикета… Всё, что от него бы требовалось — это быть мужчиной.
Он вздыхает, оглядываясь на шипы и думает: цветение розы лелеемо и прекрасно, но он честно, искренне скучает по силе, сокрытой в шипах.