Сноходец

Когда она говорила «Оклахома», воображала скалистые склоны и высокие горы, маревом растворяющиеся в лазурном небе. В голове сразу была картинка из журнала: там однажды она увидела трассу 66 — ту самую, вдоль которой рассыпалось бисером по ткани множество маленьких городков. Заедешь в один такой — перенесёшься в Америку 70-х, но упаси Боже оказаться там без широкополой шляпы стэтсон: низкое и ослепительно белое солнце мигом напечёт голову.        С севера у него в соседях Канзас и жаркий Колорадо. С запада — таинственный Нью-Мексико. Юг огибает Техас, восток — Миссури. Мало кто знал, но само название, okla humma, значило «красные люди» с языка чокто — иначе его называют мускогским. Жители оклахомских полесий дали однажды имя этой земле и навсегда оставили свой след в истории Соединённых Штатов.        Оклахома…        Она покатала слово на языке и попробовала его на вкус.        Красивое название, хотя она ждала, что его придётся искать не в крае жара и зноя, а среди тёмных и мрачных, таинственных лесов и болот. Впрочем, в путеводителе говорилось, что там и болота имеются. В пальцах она до тех пор перебирала крапчатое перо, подвешенное на цепочку. И отпустила, так что оно вновь легло между грудей под футболкой.        Носить его не снимая стало уже привычкой — и даже необходимостью. Перо было старым, но бережно хранимым. Любимый талисман. Шелковисто проведёшь таким по скуле или руке, и страхи отступают.        А было ли чего бояться? Она медленно кивнула сама себе и заправила волнистые волосы за уши. Как отрезала их десять лет назад, так они больше и не росли длиннее плеч, словно заколдованные.        Соня вспомнила, что читала где-то про индейских шаманов, которые — да и не только лишь они одни — считали, что в волосах и ногтях кроется жизненная сила человека, его энергия. Если так, значит ли это, что тогда она отсекла от себя часть, лишь бы никогда больше не видеть его?        — Соня, паспорт держи.        Она вздохнула и взяла корочку из Мишиных рук. Миша был невесел, он ужасно устал от всей этой истории — ещё с того момента, как предстояло оформлять визу в США, морочить себе голову с одобрением консула в посольстве, покупать билеты на один самолёт, ведь Соня провернула эту поездку у него за спиной. Всё это требовало времени, нервов и денег, но жена была непреклонна: она рвалась в Америку так, словно там её кто-то ждал, и сказала Мише однажды, сжав на коленках сорочку.        Миша до сих пор помнил тот вечер. Тогда его весёлая и добродушная Соня показалась несгибаемой и холодной, совсем чужой. Он привёл много аргументов против путешествия. Лишних денег нет, и эти, потраченные на бестолковую Оклахому, лучше бы вложить в автокредит, купить машину или отдать в банк за ипотеку. Короче, жить как люди. Как все нормальные люди.        На этой фразе Соня странно покосилась на него и спросила тихо, но вкрадчиво:        — А кто сказал, что я нормальная?        И он усомнился. А усомнившись, лёг ночью рядом с ней и по привычке обнял, но заснуть долго не мог.        Он всю жизнь думал, что она обычная девчонка, но что-то точило его жучком, и если копнуть в памяти, вспоминалось всякое: как она дрожала с ним до рассвета и не спала по нескольку дней, потому что ей в дверном проёме чудился висельник, и как смеялась сама с собой в пустой тёмной комнате, когда ей было лет девятнадцать — тогда все в их компании подумали, она выпила или выкурила косячок: дело было на вечеринке. Но Соня никогда не была пьяна — вот совсем ни разу. Когда она ему так и сказала, мол, не любит всё это, потому что крутым не считает, Миша подумал — она хочет его надуть. Врёт, чтоб казаться интереснее прочих, зацепить чем-то. Показаться умнее и старше других, что ли.        Что это всё глупости, и что ей плевать на чужое мнение, он понял сразу же, как сблизился с ней. И понял ещё: с ней произошло до их знакомства что-то страшное. Это было очевидно, когда одним днём она горько разрыдалась прямо перед ним. А на вопрос, почему, ответила, что потеряла кого-то.        Кого-то очень близкого.        Для Миши Соня долго была хорошим другом. Потом она стала из хорошего друга — хорошей девушкой, а там и хорошей женой тоже. И настолько хорошесть эта вбилась в Мишины виски — ещё совсем не седеющие, а вполне ещё молодые и агатово-чёрные — что он не поверил своим ушам, когда вернулся однажды домой, а Соня ему с порога объявила:        — Я уезжаю в Америку.        Он тогда моргнул пару раз, чтоб точно понять — не ослышался и не почудилось. Но Соня стояла перед шкафом, какие уж тут шутки. Из него она вывалила все свои вещи на кровать и кресло, развесила их по изогнутой спинке, будто цветастую гирлянду. И добавила следом:        — Нравится тебе это или нет.        Она знала, что прагматичный муж вряд ли будет радоваться спонтанным расходам. Ну как же! Америка! Сколько лишних трат! Одни билеты на самолёт чего стоят, не говоря уже о жилье и питании. И всё ради чего? Скажет, что это всё её глупая прихоть.        — И на сколько дней?        Миша спросил это безразлично и тут же нагнулся расшнуровывать ботинки. Но Соня с вызовом сказала:        — На две недели.        Миша выпрямился, возмущённо посмотрев на жену.        — Две?! Господи, куда? Ты представляешь, во что это нам влетит?        — Я сама всё оплачу, — у неё стал прохладнее голос. — У меня есть накопления. Миша снял ботинки на специальном коврике в прихожей, потому что снаружи шёл дождь и было очень слякотно. Он осмыслил сказанное и задумался, откуда у неё деньги, а вслух снова возмутился: — За двоих?! — Я тебя с собой и не зову, — отрезала Соня, и тогда его впервые уколола неприятная догадка.        Может, она не просто так едет, а к кому-то? Впрочем, этого он ещё не спрашивал. Да и не осмелился бы вот так в лицо спросить. Потому и уточнил:        — Это по работе? Или хочешь отдохнуть?        Соня молчала, опустив глаза. Она сворачивала толстовку, чтобы уложить её в чемодан, и Миша чуть повысил голос:        — Ради чего вообще ты туда едешь?!        — Мне нужно.        Миша усмехнулся и покачал головой. Он прошёл в ванную, оставив дверь открытой. Включил кран. Под шум зеркального столбика воды, бьющего о край раковины, повторил уже громче: — Но цель-то должна быть. Ради чего всё это?        — Не надо спрашивать, нужно — и всё. Вопрос жизни и смерти.        Миша устало потёр переносицу и расстегнул рубашку. В их небольшой квартире-студии было по-осеннему пасмурно. То, что творилось на улице снаружи — хмарь и уныние — пробралось и за пределы стен, просочилось сквозь бетонные блоки дома, опутало и изъязвило стены.        У Миши выдался очень нервный день: вся неделя (или даже вся жизнь) была такой — на работе вечный аврал, людей не хватает, начальство недовольно и грозит лишить премий. Все кричат и торопят. А без премии не то что Америка… сиди и лапу соси от зарплаты до зарплаты.        Миша посмотрел на Соню — как она складывала тонкое платье поверх пакета с нижним бельём, и заметил:        — С визой будут проблемы. Нужно идти в посольство, её так просто не дают. Сейчас с этим вообще беда, ты же знаешь.        — Если тебе нужно со мной, устраивай себе визу, но быстро, — невозмутимо сказала она. — Я уже всё давно получила.        Она проигнорировала его взгляд. Муж смотрел обиженно и удивлённо, и Соня хмыкнула про себя: да пусть. К чёрту.        — У меня виза на год. И я еду, Миш, в октябре, нравится тебе это или нет. — Через месяц?! — он взглянул на чемодан и указал на него рукой. — А это… — А это — чтоб пути назад не было, — отрезала она и громко хлопнула крышкой. И вот сейчас она сидела в аэропорту. Тот самый серебристый чемодан с биркой, на которой нацарапала свою фамилию — Володарская — сдала в багаж и осталась с ручной кладью. Небольшой, но дорогой чёрный рюкзачок она небрежно повесила на плечо. Оделась в то, что получше, и взяла лучшую свою сумку, — подумал внимательный Миша и помрачнел. Это неспроста.        Но если бы ехала в Америку к мужчине, его, Мишу, с собой не взяла бы? Так?        Соня волновалась, как перед долгожданным свиданием. На целый месяц она забыла, что замужем. Ночью отворачивалась от Миши и крепко обнимала подушку, а днём говорила с ним сухо и по делу. Порой спина у неё содрогалась, а сама она всхлипывала; Мишка не знал, отчего жена плачет, но такой несчастной не видел её никогда, хотя за десять лет брака видел Соню всякой.        Тогда и подумал, что отпускать её в Оклахому одной будет фатальной ошибкой. И что дело здесь нечисто. Внутреннее чутьё редко его подводило, он и здесь не ошибся.        И глядя в панорамное окно на самолёт, который готовили к пуску в небо, — туда же вперилась взглядом Соня — не знал, что она действительно летит, чтобы найти там, в жарких прериях, кого-то особенного.        Того, кого давно потеряла, но должна была опять разыскать, потому что это спустя столько лет пришло за ней.        Снова.