Литературный вечер

Очередной литературный вечер, на котором собрались представители всех направлений. И имажинизм, и футуризм, и символизм, да кого там только не было. Все уже привыкли к тому, как Владимир Владимирович жестоко критикует чужое творчество и как самокритичен к своему. Все привыкли и к тому, что Сергею, тому самому балалаечнику, то ли из села Константиново, Рязанской области, то ли еще откуда, доставалось критики более всех. Есенин зачитывает свое новое произведение, все присутствующие поэты восхищаются, кто скрывает, кто показывает эмоции, один лишь Маяковский взглядом критиковал выступающего поэта. -Мне бы только смотреть на тебя! Видеть глаз злато-карий омут! Сергей ярко жестикулировал, махая руками, глаза блестели, и оторваться было невозможно. В сторонке, влюбленными взглядами, смотрели очередные спутницы его. Звать их как, он не помнил, да и зачем запоминать то, что через пару дней уже не надобно. -Ну же, остановитесь, слушать вас невозможно, — поднялся Владимир со своего места, — Будто не вы каждую ночь по бутылке столичной выпиваете, а ваши стихотворения, строки плывут, да не видно смысла в этом. даже стихом назвать нельзя. -Знаете, закройте пасть и имейте уважение, ваша очередь наступит позже, и мы вас выслушаем, товарищ Маяковский, — немного зло, но отчетливо сказал Есенин. -Да вы неудачник, Сергей, езжайте обратно в свое село с такими кобылезами, ничего у вас не выйдет,- ухмыльнулся Владимир и сел обратно. Все те, кто застал этакий раздор, не были удивлены, такое происходит каждый вечер, и заступиться за Сережку некому. Цветаева Мариночка бы вставила слово за Есенина, за гениального поэта, но портить отношения с Маяковским, чуть ли не своим лучшим другом, не хотелось. Толя Мариенгоф отсутствовал, по рассказам он поехал к своей больной матери и не явился на вечер. Остальные участники вечера просто решили умолчать. -Уж уеду, не беспокойтесь, это всяко лучше, чем жить с любимой женщиной и ее мужем, — начал давить Сергей на больное. Да, жил Володя с Лилей и Осипом, и в голове начали мелькать сцены, как Лиличка, его любимая Лилечка, с покорством и неким даже желанием, запирает дверь кухни. Вновь слышны утехи Бриков, а Маяк сидит на кухне, что есть силы пытается вырваться из комнаты, стучит в дверь, кричит и сползает по стене, обессиленный, со слезами на глазах, а до ушей доносятся блаженные стоны его возлюбленной. -Да как вы смеете затрагивать мою жизнь, никчемный.? Да вы только хуже делаете, бумажки ваши годятся для розжига костра, когда горит плохо, — с болью на сердце кричал Маяковский. Но лишь когда пыл его остыл, он осознал, что сказал. -Идите нахуй, — Сергей, не выдержав такого оскорбления, сошел с места своего и покинул помещение, быстро схватив пальто с вешалки. -Есенин, остановитесь! , — крикнул Владимир в след закрытой двери. -Ой дурак ты, Володя, — осуждающе глянула Марина. Маяковский сорвался и быстрым шагом двинулся вслед за Есениным, ну не гоже так поступать. Долго идти не пришлось, вот он, стоит около ларька. Подошедши к нему, Владимир хотел было извиниться, но Сережа показушно отвернулся, доставая из новокупленной пачки сигарету. -Ты чего ушел? , -в такой обстановке, от глаз чужих, Владимир уже длительное время считался другом Есенина. Они вместе ходили в паб, зачитывали друг другу свои новые работы и разговаривали на различные темы. Да не дано это было увидеть посторонним. -Я же неудачник, Вова, -истерически усмехнувшись и наконец-то прикурив сигарету сказал Сережа, — у меня ничего не получится, я ничтожен, -продолжал Есенин. -Неужто вы обиделись? -Я? Смешно. На что? Я вас услышал, качусь кубарем в свое село, au revoir! , -взмахнув рукой и сдержав порыв смачно плюнуть в лицо бывшему другу, имажинист двинулся домой. -Я так не считаю, Сережа! У тебя великолепные стихи! , -стоя на месте крикнул Маяковский смотря вслед уходящему. На миг Есенин остановился и, повернув голову, улыбнулся. -Это все, что мне, никчемному, надо было услышать, да знаю, чую в ваших словах я ложь, -и далее продолжил свой путь домой, а Володя так и остался стоять и смотреть на отдаляющуюся кучерявую макушку с новым, черным циллиндром. Ведь и в правду он считал стихи Есенина лучшими произведениями, что ему доводилось услышать.