Котик

      Моя сестра всегда питала слабость к странным друзьям. Во втором классе она подружилась с бомжом дядей Сережей, который жил у нас во дворе, соорудив себе лежбище за мусорными баками. Носила ему котлеты, завернутые в газетку, втайне от мамы, старые папины вещи, бабулины детективы в потрепанных мягких обложках. Дружба эта продлилась всю весну, а как только наступило лето, дядю Сережу забрали в приют, и Вика сильно плакала, пока не заимела новых друзей — кошку-ободранку и девочку из неблагополучной семьи. Кошка потом перекочевала к нам в дом, а девочка стала приходить на обеды-ужины.       Став старше, Вика увлеклась коллекционированием странных парней — в шестнадцать она встречалась с байкером, потом со скейтером, затем с диггером. Сейчас ей двадцать два, на четыре года меньше, чем мне, и теперь она убивает сразу двух зайцев — завела странного парня Николая, который веган, и еще более странного друга с редким именем, которое я забываю.       — Коля приходил к нам, помнишь, с веснушками такой? — спрашивает она по телефону, предварительно сообщив, что приедет на выходные в гости. — А с Гелей я тебя познакомлю в субботу, зайдем к тебе в клуб. Он трап.       Со словом «трап» у меня ассоциируется лесенка для подъема, о чем я и говорю, а Вика поясняет:       — Нет, это мужчина, который носит женские вещи.       — Я знал, что рано или поздно ты заведешь себе гея, — замечаю я. — Это ж модно. Мужиков можно обсуждать, трусики-бусики, и совет дельный получить, и поплакаться.       — О, да, — в трубку раздается фырчание. — Можно подумать, ты — натуральный натурал. Ты же дружишь со Славиком? Он тоже гей. Скажи, ты можешь представить, как целуешь мужика?       — Могу, — отвечаю честно.       — И как? Противно?       — Нет, я же его не трахаю.       — Вот тебе и ответ! Натуральный натурал бы спросил: «Я чо, похож на пидора?»       Вика обещает прийти в клуб, в котором я работаю барменом, вместе с новым другом и парнем. Вика права — к геям я отношусь лояльно, в основном благодаря дружбе со Славяном, который еще в школе понял, что не по девочкам, и мне пришлось пережить многое, чтобы отстоять нашу дружбу перед другими. Потому что друг пола не имеет, если он верный и настоящий, как Славка. Но кроме него я геев не встречал, поэтому представляя мужика в женской одежде, я вижу внутренним взором Кристину Орбакайте в малиновом боа, что-то из разряда экзотики.       В эту субботу первые посетители, облепившие стойку, накачаны алкоголем заранее и заказывают сразу покрепче. Женщины за тридцать, голодные ухоженные бабы, соскучившиеся по мужику. Смотрят, как я встряхиваю шейкером, бросаю лед, втыкаю в дольку апельсина маленький бумажный зонтик.       — Как тебя зовут? — спрашивает одна из них, потягивая коктейль.       Киваю на прицепленный к карману жилетки бейдж.       — Федя? — хохочет. — Такое простое имя!       Пожимаю плечами — если начать отвечать, дамочка воспримет это как шаг к развитию разговора.       — Федь, выпьешь с нами? Я угощаю!       — Не положено.       — А после работы.       — После работы я еду к своей девушке.       Никакой девушки, конечно, нет, но приходится в очередной раз сочинять альтернативную реальность и биографию. Второй бармен, Илья, только смотрит в мою сторону и хмыкает.       — Я совсем одна живу, — полупьяно тянет дамочка, и я, не стерпев, говорю Илье:       — Я выйду на пару минут. Отлить надо.       Илюха понимающе кивает, я иду в туалет, общественный, потому что служебный который день на ремонте, захожу в кабинку и сажусь на крышку унитаза, вынимая из кармана упаковку обезболивающего, глотаю насухо. Голова болит нещадно, а когда еще и стучат каблуки по плитке… Вскидываю голову и прислушиваюсь — каблуки стучат совсем рядом, соседняя кабинка открывается, вжикает молния на ширинке. Я, слегка согнувшись, смотрю на ноги в красных туфлях на шпильке. Вот это поворот. Баба с членом? У нас вроде не гей-клуб, и не дай бог кто-то из мужиков сейчас выйдет из кабинки и… Работает смыв, хлопает дверца, каблуки стучат к раковине, и я жмурюсь, слыша:       — Ебать! Девушка, вы не оши… Ебать! Толян, это пидор!       — Гей, — мягко поправляет низкий мужской голос. — Но вас это волновать не должно.       — Слышь, петушара, а ты не попутал? Ты не в голубятню свою зашел, а в нормальное место! Ты знаешь, что за такое бывает?       — Чо ты с ним разговариваешь! — раздается второй голос. — Пропиши в ебало, чтоб не…       Ввязываться в драку, тем более вписываться за непонятно кого, я не собираюсь. Но на пол сыпятся разбитые стекла, и я понимаю, что убить или покалечить при мне кого-то точно не позволю, рывком встаю, распахиваю дверь и ловлю отброшенное в мою сторону тело.       — Чо стоишь, бля? — орет сиреной крепыш с разбитым носом, вырываясь из моих рук. — Помогай!       — Заткнись! — я выкручиваю его руку, крепыш шипит. — Угомонились все, а то охрану позову!       Товарищ крепыша поднимается с пола, отряхивая с порванной рубашки осколки, и они уходят вместе, матерясь больше на меня, чем на стоящего у уцелевшего зеркала парня с бесконечными ногами в белых джинсах, которые даже не испачкались. Его и парнем-то не назвать: светлые волосы уложены, пряди заправлены за проколотые уши, на кукольном лице горят серо-зеленые большие глаза с безукоризненными стрелками на веках. Косметики почти нет, разве что ресницы накрашены и стрелки эти есть, а красивее человека я не встречал. Догадка появляется вспышкой:       — Ты с Викой пришел?       — Ты ее брат? — он отворачивается к зеркалу, ополаскивая под краном руки, но смотрит на меня в отражении. — Вот и познакомились. Я Ангел.       — От скромности ты точно не умрешь, — я вытираю свои руки бумажным полотенцем.       Он достает из заднего кармана водительское, я щурюсь на «Ангел Андреанович»:       — Есть такое имя?       — У меня даже знакомый Евпатий был. Это хуже. А моего парня зовут Эрик. Уже проще.       Я смотрю на обтянутую задницу, выглядывающую из-под края джинсов татуировку на щиколотке — дракон обивающий ее хвостом. Красиво сделано. И задница хороша. И лицо. Жаль, что педик.       У барной стойки уже целая компания — Вика, ее парень Коля, какой-то хлыщ с хамоватой ухмылкой, обнимающий вернувшегося Ангела за шею собственнически, с долей самцовости, чем сразу меня раздражает. Я неплохо разбираюсь в людях, у меня на них, как говорит папа, чуйка — сразу вижу, кто есть кто, и этот хлыщ, тот самый Эрик, меня бесит не сам по себе, нет, а своим поведением. Видно же, Ангел ему нужен потому, что им можно похвастаться в своем кругу, как ключами от дорогой тачки. А Ангел бесит еще больше, потому что позволяет это.       — Федь, дай нам с Колей по пиву! — произносит Вика, оборачивается на друзей: — А вам что?       Я, протирая бокал, делаю вид, что мне неинтересно, что закажет это существо на каблуках, раскидавшее двух мужиков старше себя в туалете получасом ранее. Виски? Нет, его выбирают взрослые, уверенные в себе мужики, бруталы. Водка, текила? Тоже нет, это для любителей приключений, отбитых иногда парней. Коньяк? Мимо. Коньяк для спокойных и уравновешенных. Коктейли, да. Он закажет коктейль — что-то легкомысленное, несерьезное, пафосное, как он сам. Бармены и бариста — лучшие бесплатные психологи, но в этот раз знания меня подводят, он поднимает на меня смеющиеся глаза и спрашивает:       — А ликеры есть?       Неожиданно — ликеры для домашних, уютных, ранимых. Вспоминается теткина кошка породы рэгдолл, «тряпичная кукла», с виду высокомерное и холодное создание, но стоит ее взять на руки, как она превращается в пластилин. Одна из немногих пород, которая обожает постоянную ласку, расслабляется до состояния игрушки под ладонью и никогда не выпускает когти.       — Могу сделать коктейль на вишневом ликере с мятой, — говорю.       Он кивает, тут же отворачивается, и на талию ему ложится волосатая рука питекантропа-Эрика. Меня передергивает.       Ангел после того вечера появляется в моей жизни снова на следующие выходные, прямо в моей квартире — я, заходя после ночной смены, слышу в зале, где расположилась сестра, хрипловатое мурлыканье:       — Tout doucement… Avec plaisir, mais je ne peux pas.       «Понемногу… С удовольствием, но не могу», — послушно переводит мозг, пока я смотрю на стоящую у окна фигуру в моей растянутой футболке. И в обычных белых, ни капли не сексуальных трусах, но конкретно на этой заднице они идеальны.       Ангел говорит что-то еще, дальше я смысла не улавливаю, только интонации, поражаясь тому, как вдруг разливается по телу тепло и дергается в штанах член. Верно говорят — не попробуешь, не узнаешь. До сего момента я и подумать не мог, что у меня может встать на то, как кто-то произносит слова на чужом языке. Он прощается, смотрит на телефон, отключаясь, затем оборачивается, и на секунду я вижу его настоящее выражение лица — мягкая задумчивость, пока он не натягивает вежливую улыбку:       — Я у вас с ночевкой был. И сегодня буду — Вика пригласила, мы с ней давно не виделись, а у меня тоже сестра, но она не любит гостей. Если ты против, я уйду.       — Да оставайся, — зеваю я. — Я все равно просплю весь день. Вика дома?       — Вышла. В супермаркет.       После душа я, вытираясь, иду на кухню, спросить, есть ли пожрать, или нужно еще и готовить, но сталкиваюсь в проходе с выходящим Ангелом. На миг он ко мне точно прилипает, цепляет голым бедром и локтем, даже ладонь на голую грудь кладет, оглушая запахом кофе и корицы, и мне кажется, что стоит уложить свои ладони на его бока, как он растечется. Но он отскакивает, вздергивает подбородок, отводит глаза, мучительно краснея — блондины краснеют не только лицом, но и шеей. Видеть это странно, особенно после того, как я лично наблюдал за разборками в туалете. Тогда он выглядел ни капли не задетым. И когда Эрик лез с обжиманиями, тоже не смущался.       — Я тебя позвать хотел, — произносит, натягивая майку ниже и сводя колени. — Я кофе сварил. Омлет сделал.       — Спасибо, — улыбаюсь искренне, потому что есть хочется больше всего на свете. — Это с кем ты изъяснялся, кстати?       — Родители остались во Франции, — поясняет он, переливая кофе из турки в чашку. — Папа француз, по-русски ни слова не понимает.       Пока он рассказывает о русскоговорящей маме, которая его научила обоим языкам, я глотаю омлет, обжигаюсь кофе, и замечаю, что взгляд он упорно отводит по причине моего голого торса.       О… Какой же я идиот. Я же нравлюсь ему. И теряется он поэтому, превращаясь в белого пасхального кролика, которого дарят только послушным детям, видимо, опасаясь меня спугнуть своим интересом. Догадка подтверждается чуть позже, когда я, засыпая в своей комнате, слышу, как он отвечает на звонок:       — Нет, не пойду. Мне на учебу еще… Эрик! Ты охуел, скажи честно? Знаю, что охуел. Короче, отъебись, сказал же, не пойду. Нет, и приезжать не надо. Все, отбой.       Прямо как отшил.       Тот факт, что он ходит одетым в мою вещь, пахнет мной, почему-то кажется мне очень интимной деталью. Обычно майки любят растаскивать девчонки, оставаясь на ночь или оставаясь после ночи, а еще его голос, когда он произносит слова на французском… Интересное ощущение вызывает. Какое-то новое.       Я замечаю, засыпая, что не думаю о нем уже, как о педике. Другая категория.       — Федь, я в прошлый раз у Гели дома забыла косметичку. Зайдешь к нему перед работой? Тебе близко от клуба, квартал пройти.       Я, натягивая штаны, прижимаю телефон ухом:       — Сама почему не заберешь?       — Я только утром смогу заехать. А утром он уйдет на учебу, а до его универа ехать еще час, а я…       — Ладно, заберу.       Вика, как обычно запищав от восторга, диктует адрес и номер телефона:       — Позвони ему только заранее, как будешь выходить.       Повесила на меня еще одно дело, а я надеялся успеть заглянуть к родителям.       — Ты дома? — спрашиваю сразу, после хриплого «алло», приближаясь к остановке.       — Федя? — произносит он удивленно.       — Да. Вика тебя не предупредила?       — От нее пропущенные, но я только сейчас телефон достал и увидел. Что-то случилось?       Вот опять все через жопу. Приходится объяснять, что мне от него надо, Ангел, выслушав, сообщает, что будет дома в течение часа, и мне, добравшемуся раньше, приходится куковать у подъезда. Я жду, сверяясь с часами, и когда неподалеку паркуется машина и из нее выходит длинноногая барышня в красном платье, поворачиваюсь еще не узнавая, инстинктивно, на красный. Потому что это взрыв цвета и рецепторов, все красное, включая туфли и помаду, и когда она подходит ближе, выглядывающие из-под платья резинки чулок тоже красные, как кровь, разогревающая сразу все тело. И не она — он.       — Круто, — только и могу произнести я.       — В рекламном агентстве работаю, я у них что-то типа фишки, — говорит Ангел, прижимая магнит к домофону и пропуская меня в подъезд. — Нужно соответствовать.       В лифте немного расставляет ноги для устойчивости, я смотрю на идеальный подъем стопы, идеальнее, сука, некуда, потому что на каблуках. Мозг пытается, но упорно отказывается верить, что стою я рядом с мужиком, а то, что он еще и гей, не вспоминается вообще. Хотя нет, вспоминается, когда он, перед тем как выйти, цепляет меня взглядом. На меня так никто не смотрел. Как на потенциального полового партнера — постоянно. Как на парня, с которым можно сходить на свидание, попробовать построить отношения, подружиться — иногда. А вот как на человека, которого хочешь, но боишься коснуться, еще ни разу. Это все так очевидно, он этого и не скрывает. Возможно, надеется, что я замечу.       — Да, пришел, — отвечает он на звонок, проходя в квартиру. — Черную? Где, в ванной? Сейчас.       Появляется спустя минуту с черной сумкой на молнии, набитой разношерстной девчачьей ерундой, вручает мне, потом смотрит на экран:       — Вик, извини, вторая линия, папа звонит… Tiens, salut!       Вот же… От модуляций в его голосе, понизившемся и журчащем, пересыхает во рту. Прости меня, мама, твой сын — извращенец. Лингвистический. У которого стоит на парня в женских шмотках не потому, что тот в них, а из-за того, что произносит слова будто нарочно эротично. И говорит их, и говорит, говорит…       И раньше случалось, что меня переклинивало. У всех парней так происходит, когда стоишь напротив бесящего и явно нарывающегося мудака, и только одно движение отделяет его от удара в челюсть. Или под ребра. Тут тоже — одно движение, один шаг, пока даже не знаю от чего, потому что глаза заливает кроваво-красным, пульсирующим, оглушающим, а потом Ангел странно смотрит на меня, говорит что-то в трубку и роняет телефон под ноги. Я его вжимаю в стену бедрами, грудью, целую в горчащие помадой губы. Он отвечает сразу, так же яростно, хватается за плечи, трется оформившимся под платьем стояком.       Похоже на сумасшествие. Я оказываюсь прав, в день знакомства сравнив его с «тряпичной куклой», поскольку в моих руках он в самом деле становится податливым. Тело при этом такое твердое, подтянутое, текучее, что кажется облаченной в шелк живой статуей. Когда во рту оказывается еще и его язык, я успеваю поймать его, скользнуть кончиком своего, и Ангел вдыхает громко, а выдохнуть не торопится. Выдыхаю я, потому что его пальцы гладят мой стояк через штаны. Я отрываюсь, смотрю на его лицо с розовеющими скулами и размазанной по щеке помадой, приподнимаю языком верхнюю губу, прикусываю нижнюю, и пальцы сжимаются сильнее вместе с его стоном.       И получается уже так, что я трусь о его ладонь скрытым тканью ноющим членом.       — Оставайся? — говорит он, добавляя на ухо: — Je pense tellement a toi… Embrasse-moi!       «Думаю о тебе постоянно… Поцелуй меня!» — и, кажется, рушится то последнее, что меня сдерживает.       Я ловлю его руки, прижимаю к стене, целую в шею, вдавливаясь пахом в его пах. И рычу облегченно, когда член дергается раз, второй, третий, пропитывая боксеры спермой. Однако не один я оказываюсь в подобной ситуации — красная ткань платья, облепившая контуры головки его члена, становится бордовой, расползаясь пятном ниже. Испугавшись, наверное, что я сейчас приду в себя и отскочу, Ангел тянется ко мне.       — Все хорошо, — говорю, стараясь отдышаться. — Это был удар ниже пояса. Заметил же…       — Ты про французский? — вздыхает он. — Трудно было не заметить твой стояк, пока я разговаривал…       После оргазма покалывает остаточными импульсами в пальцах и губах.       — Мне все равно на работу, — произношу я, отступая.       — Ты же придешь утром? — спрашивает он. — Я могу прогулять учебу. Ты мне давно нравишься, это не… просто перепих. Можно даже без этого.       Я стою, уставившись на его припухшие губы, и он, видя, что я сомневаюсь, лезет под платье и, скатывая стринги до колен, отпускает их. Они падают до щиколоток, а следом натягиваются, потому что ноги он расставляет.       — А Эрик? — цепляюсь за воздух я.       — С Эриком мы и до отсоса не дошли. Так, чтобы было. Иди в душ, там халат есть и полотенце.       Я, как обдолбанный, повинуюсь, включаю воду, наклоняюсь над раковиной и смотрю на себя в зеркало. И правда, как обдолбанный — глаза на пол-лица, лихорадочный румянец, взлохмаченный, помятый. И если мы кончили, даже не касаясь друг друга руками, то… То стоит пойти дальше. Когда я, отписавшись Илюхе, чтобы меня прикрыл на работе, выхожу из душа, меня давно ждут в спальне. Ангел сидит на краю кровати, уже без платья, только в чулках и туфлях, и, как только я приближаюсь, разводит ноги:       — Я подготовился, — гладит себя по гладким яичкам и неровному шву, отчего пальцы начинают блестеть смазкой. — Не передумал?       — Ты мне шанса не оставил, — признаюсь, раскатывая протянутую резинку по возбужденному члену — завелся я еще в душе, предвкушая это. Он разворачивается, ложится грудью на подушку, но меня коротит не столько от вида его задницы и стрелок на чулках, сколько от хрупкости сведенных лопаток.       Головка входит без проблем, дальше толкаться страшно — слишком узко, слишком плотно обхватывают стенки, но он, заводя руку за спину, придерживает меня сам, направляя в себя, пока не прижимается ягодицами.       — Слушай, — произношу, качнув бедрами. — Ты такой горячий, там, внутри…       Он смотрит через плечо, затем ухитряется повернуться и поцеловать. Он очень горячий, особенно когда я, поняв, что можно двигаться, сорвавшись на пару минут долбежки, зависаю, рассматривая, как соприкасается с кольцом сфинктера латексное кольцо презерватива, как блестит вокруг ароматная сладкая смазка, как раскраснелась саднящая кожа. Предельно пошло и возбуждающе. В тот момент я еще не знал, что спустя пару недель буду ласкать ложбинку между ягодиц языком, и вкус клубничной смазки навсегда врежется в сознание рефлексом: вылизать, довести до предоргазменных сладких стонов, трахнуть.       Но уже в этот вечер я понимаю, что хочу видеть его, когда он кончает, поэтому вскоре оказываюсь тоже сверху, но между раздвинутых длинных ног, держась за спинку кровати и наблюдая, как он, перехватив одну ногу под коленом, пальцами второй руки зажимает сосок.       В эту ночь мы трахаемся молча — стандартная долбежка с визуальным контактом и громкими звуками, потому что хочется досыта, чтобы потом проспать до обеда и чувствовать себя приятно вымотанным. Просыпаюсь до рассвета, от ощущения полувставшего члена и не сразу понимая причину. Это не обычный утренний стояк, поскольку появляется он, как оказывается, потому что удобно устроился у голой задницы спящего Ангела.       Не все спящие люди выглядят милыми, к примеру, Вика во сне походит на вытащенного из норы крота, а наша мама всегда пугает своей полной неподвижностью, иной раз чудится, что она не дышит. Ангел во сне выглядит как ангел. Имя, пожалуй, ему подходит как никому другому, и несмотря на вполне проявившееся желание, я сначала ненавязчиво, насколько это возможно, прижимаюсь к его ягодицам. Осмеливаюсь наконец сунуть руку под одеяло и нащупываю его член.       — Так ты тоже не спишь, — хмыкаю, а он, накрыв ее ладонью, упирается в мою грудь лопатками.       — Я и не засыпал.

***

      Спустя пару недель в клуб заявляется Эрик.       — Там тебя у курилки ждут, — сообщает Илюха. — Какой-то психопат. Орет, что ты увел его телку.       — Я?       — Ну не я же! Иди, разберись, пока он истерить еще больше не начал. Я его специально туда отвел, чтоб не полез к тебе прямо тут.       Я, заранее настроившись на неприятный разговор, иду в курилку, но не успеваю открыть рта, поскольку по челюсти сразу проезжается кулак. Потом перехватывает дыхание из-за удара в солнечное сплетение.       — Уебок конченый, хули ты влез? — орет Эрик, когда я, опомнившись, толкаю его на скамейку. — Тебе баб мало было?       — У вас все равно ничего не было, — я стираю манжетом мокрое с подбородка, морщусь, потому что он пропитывается кровью. — Был бы ты ему нужен…       Второй удар я успеваю заблокировать, и Эрик падает на скамейку со стоном — получать по голени ботинком не слишком приятно.       — Сука, я тебя урою!       — Да, конечно, — откликаюсь я. — Вообще забудь про него, ясно?       Разнимает нас Илюха, выпихивая потом героя-любовника с черного хода и протягивая мне салфетки:       — Долбоебы? Пизду не поделили?       Пытаясь усмехнуться, дергаю плечом.       — Вали домой, — вздыхает Илья. — Будний день, один справлюсь. Напишу Иванычу, что ты с температурой, я тебя отпустил под свою ответственность, как админ. Нахер ты мне тут с разбитым ебалом?       — Спасибо.       — Потом отсосешь.       Илюха натурал. И как любой натурал он любит шутить про минет и анальный секс.       Ангел приедет только утром — занят весь вечер на какой-то выставке, куда его попросила прийти вернувшаяся из командировки старшая сестра, поэтому я ему не звоню и очень удивляюсь, увидев поздно вечером, можно сказать, ночью, на пороге своего дома. Разбитую губу и бровь он замечает сразу, открывает рот, но я выставляю вперед руку:       — Все нормально. Это ерунда.       — А лед прикладывал? — спрашивает, проходя и снимая кроссовки на коврике.       — Была только замороженная фасоль. Ее и прикладывал. Ты же вроде занят был?       — Освободился раньше, после девяти, заехал к тебе на работу, а там тебя нет. Илья все рассказал.       — А до меня ты еще два часа добирался?       — Нет, до Эрика еще…       Я, сложив руки на груди, смотрю вопросительно.       — Ну, поговорить хотел, — отводит глаза Ангел, идет на кухню, включает чайник и заглядывает в холодильник, проверяя, есть ли у меня еда — он всегда так делает.       — И как поговорили?       — Ну… Вроде все прояснили. Он обещал так больше не делать.       Я уже знаю, когда он врет, поэтому подхожу ближе, приподнимаю голову за подбородок и уточняю:       — Все-все прояснили?       — Все-все.       — И он согласился?       — И он согласился, — Ангел долго моего взгляда не выдерживает, жмурит один глаз и добавляет тише: — Я ему немного… руку, кажется, сломал.       — Чо?       — Врачи так сказали. Я его еще в травмпункт отвез. И после этого мы окончательно решили, что претензий друг к другу не имеем.       — То есть ты, типа, ездил качать за меня? Как за телку? Заебиииись!       — Могу я хоть иногда мужиком побыть? — ворчит он, надувшись. — Я знаю, ты крутой мачо, ты даже не стал скрывать, что мы встречаемся, и трахаешь меня так, что ноги отнимаются, но… — кусает губу и уже тише: — Je veux ta bite. Faire une partie de jambes en l’air…       «Устроить вечеринку с задранными ногами» — известная фраза, французский язык очень поэтичен на самом деле.       — Член мой хочешь, значит, — говорю, зажимая его между холодильником и мойкой. — Как пошло. Я по-французски знаю много, но сейчас в голове только одно.       — И что же?       — Je t'aime.       — Je t'aime aussi, — моргает он чаще, чем обычно. — С первого взгляда.