Письма и свитки

      Карамон спит и видит сон.       Перо движется плавно — шурх-шурх-шурх. Перо движется тихо — шорх-шорх-шорх.       Рейстлин походит на статуэтку — златоликий, сребловласый, неподвижный. Только узкая кисть раскачивает темное пушистое перо. Почерк ровный-ровный, буквы овальные, с редкими резкими выступами. Ни ошибки, ни помарки, ни единой лишней капли чернил.       — Не пялься, — бурчит Рейстлин недовольно.       — Я не пялюсь, — отвечает Карамон чуть заторможено.       — Пялишься.       — Пялюсь, — признается Карамон. — Красиво.       Рейстлин улыбается, одним уголком рта, тем, который от Карамона скрыт. Но Карамон все равно видит.       Рейстлин ладонью над свитком ведет, медленно, почти ласково. Пергамент вспыхивает серебристо, и потребность в песке отпадает. Рейстлин сворачивает пергамент и тонким шнуром сноровисто обматывает получившийся свиток. Капает расплавленным сургучом и прижимает оттиск. Карамон завистливо вздыхает.       У него самого так аккуратно не получалось. Пергамент вечно мялся, шнур ложился вкривь и вкось, а сургуч растекался во все стороны. Ловкость и аккуратность брата его завораживают.       Скоро, скоро, совсем скоро, и не во сне, а наяву Рейстлин вернет Карамону его неаккуратный, растрепанный свиток со страшной припиской «У меня нет брата», не удостоив даже чести получить на прощанье пергамент, свернутый его рукой.       Скоро, совсем скоро.       Но пока, Карамон спит и видит сон, и Рейстлин улыбается ему.